– Мне-то нужно… Я еще вот что вам не сказала.

Нина отхлебнула чая и поставила кружку на стол, Дима проглотил прожеванную капусту и осторожно положил новую порцию в рот.

– Перед тем как тебе прийти, – Ирина выразительно посмотрела на Нину, – зазвонил домашний телефон. Я взяла трубку…

Ирина Сергеевна во всех подробностях и, не забывая искусно вписывать в пересказ свое мнение и свои эмоции, всё передала своим домочадцам.

– И это ты из-за чужого паспорта рвешься на дачу? – с иронией проговорила Нина.

Она была чрезвычайно рада, что обнаружилась какая-никакая новость о Леше, протянулась слабенькая, но все же ниточка к его загадочной для Нины жизни. Нина не могла и не пыталась понять причину своей радости. Возможно, она была просто успокоена тем, что где-то в городе продолжает жить и работать этот человек, что он похоронил деда, но живет дальше. Или же сами слова, что звонил Леша магическим образом приподняли Нине и без того хорошее настроение.

Можно сказать только одно – та радость, что волнительных огонечком вспыхнула у Нины внутри, на данный момент относилась к той радости, которая неясно по каким причинам возникает у человека и вызывает нечаянную улыбку на душе. Такая радость, родная сестра той радости, что появляется совершенно неожиданно и по любой причине: пошел на улице дождь, послышались знакомые шаги в прихожей, узнал, что твоя соседка купила холодильник или просто увидел деревянный табурет или тарелку с супом или же без супа. Только тут было одно маленькое, но существенное различие – Нина ждала, что каким-нибудь чудом, но ей доведется услышать что-нибудь про Лешу. Что, собственно, и случилось. Странным образом, но случилось.

– Нин! – возмутилась Ирина Сергеевна, – я же сказала, что мне там нужно. Просто говорю какая-то ерунда ей Богу с этими, как их Синициными.

– Да, – согласился Дима, – купили дачу давно, а проблемы только сейчас всплывают.

– Вот что ты начинаешь! – встревожилась Ирина, – еще проблем нам не хватало! Я тебя уверяю, никакого паспорта у нас на даче нет. И куда он там у них вообще делся…

Ирина Сергеевна высказывалась в пренебрежительном тоне, по коему можно было понять, ее не только не волнует, что там, как она сказала у них, происходит, но она даже начинала как-то свысока смотреть на семью Леши. Будто в чем-то их праведно обвиняла. Праведно, то есть она живет правильно, как и все, а они!.. Они ведут себя просто невообразимо неприлично. Неприлично, то есть не вписываются в рамки общепринятых Нининой мамой норм поведения.

– Мам, ты так говоришь, будто этот Леша всё специально подстроил, – не удержалась Нина.

Ее неприятным образом задели мамины слова, стало немного обидно за Лешу, но больше все-таки за маму. От нее Нина не ожидала приступа бессердечия и злости к ни в чем не виноватым людям.

– Я так не говорила и не имела даже этого ввиду. И не надо на меня так смотреть.

– Я нормально на тебя смотрю. Просто не понимаю, почему ты так разозлилась. Если ты все равно собиралась съездить в ближайшее время на дачу. Посмотришь ты там паспорт и отзвонишься, что его там нет. И всё! От тебя же больше ничего и не требуется. И никто больше тебя беспокоить не будет.

– Ты меня сейчас учить собираешься! – ухмыльнулась Ирина Сергеевна. У нее не осталось и грамма хорошего настроения. Какое-то сплошное расстройство всё больше растекалось у нее на душе.

– Мам, да ты сейчас издеваешься надо мной! Мне дороже мое спокойствие, чем тебе слово поперек сказать.

– Ах так! Да это ты издеваешься! Тебе уже столько лет, а ты… ты хуже любого подроста!

У Нины вдруг замаячили на глазах слезы, совершенно выбивавшие ее из равновесия. Но она взяла себя в руки и было уже хотела высказать еще одну приведшую бы к полнейшей ссоре фразу, как Дима, который терпеливо, отложив тарелку с едой в сторону, выслушивал своих жену и дочь, громко, но задумчиво уставившись в сторону, произнес:

– И как вам только не надоело ругаться из-за ерунды! – его спокойный голос, которым он не спеша выговорил сию простую истину легко и быстро добрался до сердец Ирины и Нины.

Дима поднял глаза и сначала изучающе поразглядывал Ирину, потом Нину. У обоих на лицах отражались недоумение и затаенная обида.

– Вам больше поговорить не о чем? Или, я все никак не пойму, вам доставляет удовольствие портить друг другу, да и окружающим тоже, жизнь?

– Пап. Я, наверное, лучше пойду. Ты же знаешь, что ближайшие два часа к маме лучше не подходить.

Ирина Сергеевна метнула острый взгляд на Нину, но промолчала.

– Иди. Подожди, Сашке позвони. Он почему-то никак до тебя не дозвониться.

– У меня телефон сел. Я позвоню ему, когда приду. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи! – крикнул Дима дочери, что была уже в прихожей.

– Мам, спасибо большое за ужин! – громко сказала Нина. Она избегала взгляда матери и потому только одевшись из прихожей смогла ей ответить.

– На здоровье! – выходя из кухни, произнесла Ирина.

– Пока! – крикнула Нина и дверь за ней захлопнулась в тот самый момент, когда Ирина Сергеевна оказалась в прихожей.

– Ну что она за человек? – с неким материнским отчаянием медленно заходя на кухню, взмолилась Ирина.

– Нормальный она человек. Тебя, уж Ир без обид, тоже подарком назвать сложно.

– И чего ж ты тогда на мне женился? – не сердясь, но не в силах промолчать, произнесла она.

– Ир! – одернул ее Дима, наконец-то доев остывший ужин и наливая в кружку чай, – я вам вообще искренне удивляюсь! Развели скандал на пустом месте. Ведь совершенно из неоткуда!..

– Дим, – начала жаловаться Ирина, – она ведь ведет себя как маленький ребенок. Но при этом старается меня учить. Будто я ничего сама не вижу и не понимаю. Пусть на своей работе всех учит, как бумаги правильно вести. А я все-таки ее мать. Я беспокоюсь за нее. А она так себя ведет…

Мысли Ирины прошли ломанными тропами и замкнулись в кривой круг. Желание понять, а лучше наставить на путь истинный Нину боролись в Ирине, даря ей полное смятение и открывая чувство собственной вины за прорехи в воспитании дочери. Ирина серьезно была уверена в том, что чего-то не додала Нине и как-то не так ее воспитала. Под Иринины стандарты правильного поведения и отношения к жизни Нина давно уже не вписывалась.

– Ирин, опять все к одному. Отстань ты от нее и от ее работы тоже.

– Да хорошая у нее работа! Я рада, что у нее такая работа. Но у нее везде одна работа и если не работа так развлечения. А ты, – Ирина перешла в нападение, – ты, Димочка, вечно ей потакаешь! Вечно за нее заступаешься. А вот когда ей будет пятьдесят лет и еще неизвестно будем ли к тому времени мы с тобою живы, она останется одна. Вот!.. Вот до чего доведет ее твоя жалость. Ниночка знает, что ей нужно. Ниночка молодец! Ниночка свое не упустит! Ниночка!.. – передразнивала Ирина своего мужа.

– Ты от меня чего хочешь? – завсегда спокойный Дима начинал терять терпение.

Ирина обладала исключительным умением – быстро выводить мужа из себя. Так быстро тратить нервы в разговоре с кем-нибудь еще у него просто не получалось. Но это была его Иринка. Что же тут поделаешь?

– Я?.. Чтобы ты как-то переубедил свою дочь. Что-нибудь жизненное, путное вбил ей в голову.

– Я не меньше твоего желаю ей счастья. Но выходить замуж только из-за того, что вдруг она останется под старость одна, я ей никогда не посоветую.

– Она бы хоть ребенка родила что ли… – вздыхая, прошелестела Ирина и решила, так как толку не было никакого, отстать от Димы. Она нехотя встала и ушла в зал, в надежде, что телевизор разгонит ее мрачные мысли. Дима стал без аппетита, какой уж тут аппетит, пить чай с конфетами.

А Нина…

А Нина тем временем почти дошла до своей квартиры. Она всю дорогу пыталась прогнать липкий наволок размолвки с мамой, но никак не могла. Ее всё цепляло и задевало в словах матери, которые она прокручивала в голове. Всё не давало ей покоя. А самое главное – Нина ясно понимала, что папа прав и, на пустом месте возник глупый раздор.

Самым же главным, что бесконечно ее ранило и всегда, хоть то был тысячный или милионный раз, словно впервые касалось души и обжигало ее, было твердое мамино мнение. Нина никак не могла спокойно относится к словам матери, даже к ее мыслям, которые, несомненно, были красноречивее слов и ясно отражались на ее лице, что Нина слишком много придает времени развлечениям жизни и в пустую тратит свое время. Время – в большом смысле этого слова. Время – это свои годы, ни день, ни один вечер и несколько часов, а свою жизнь. От того и возникали следующие выводы, что Нина еще совсем, полностью не выросла, что она… вот – большой ребенок. Так сейчас принято говорить про тех людей, что не задумываются о чем-то серьезном и всю жизнь прибывают в праздном или близком к этому состоянии.

Но это было совершенно не так! И зря Ирина Сергеевна считала, что у Нины кроме работы и отдыха нет ничего больше в голове. Нина, как раз-таки, и была самым настоящим взрослым человеком. Она смотрела на вещи не предвзято, она не пыталась сделать из себя то, чем не являлась, как это зачастую делают подростки (честно сказать и многие взрослые, переходя из подросткового возраста во взрослую жизнь, забывают снять маскарадные маски юности и продолжают в них свое гордое шествие и дальше по жизни). Нина старалась быть отзывчивым человеком, дарить любовь своим близким и зря не держать обид. И уж кому, как не ее маме не знать, что возникни какая необходимость в посторонней помощи, Нина всегда окажется тут, как тут. Ну а то, что Нина держала многих знакомых людей на определенной от себя дистанции, это исключительно лишь от того, чтобы они не наглели и не насаждали Нинину жизнь ненужными советами или опять-таки ненужным своим обществом.

Нина отворила дверь квартиры, пытаясь размышлять сразу обо всем – о чем хотелось, о чем не хотелось, но мысли настойчиво вертелись в голове, и о том, о чем нужно было.

Предстояло решить, что подарить племяннику на грядущий день рождения – эта мысль плавно улетучивалась, а мамины слова упорно засели в голове и мешались, мешались с другими обрывками мыслей. И мешались до тех пор, пока Нина, совершенно неожиданно для себя, заплакала. Все же заплакала…