Нину привело в еще большее раздражение, когда она услышала от Влада «тетя Ира». С каких это пор ее мама для Влада стала тетей Ирой? А за утвердительно сказанное «толку…ноль» захотелось ни много ни мало, выгнать Влада из машины. И не важно, что это была его машины.

– Вот что ты заладил! – вслух завелась Нина и не захотела себя останавливать, – Ты-то на себя посмотри! Сорвался с работы!.. Давай я тебя отвезу! У Олега развел… как тебе в голову пришло сказать такую гадость? – не то что хотела, сказала Нина.

– А! – будто припоминая что-то давно позабывшее, бросил Влад, – это ты про труп на ковре.

– Что ты улыбаешься? Как ты можешь улыбаться? Это… это просто… противно… – Нина отвернулась от Влада и уставилась в окно.Но волнительное чувство, что так насаждало, исчезло и, это было хорошо. Но зато Нина разозлилась. А злая Нина, все же она была не только папина, но и мамина дочка, это былонехорошее явление.

Машина остановилась на светофоре и еще целых двадцать одна, двадцать, девятнадцать… секунд предстояло стоять в неизбежном ожидании. У Нины от так натурально наигранного легкомысленного пренебрежения к вещам, что изобразил Влад, внутри поселился хаотичный противненький червячок. Будто мало ей было еще не совсем отступившего стыда за свой неуместный азарт.

А в стоящем рядом в ожидании синем Опеле, на который упал Нинин взор, вертелась в детском кресле девочка лет пяти-шести. Нина невольно ей улыбнулась, а она, завидев улыбающуюся странную тетеньку озорно показала ей язык и засмеялась. Женщина, лет тридцати на вид, что сидела за рулем и ждала зеленого света, заметила проказы девочки и, обернувшись со строгим лицом, стала что-то говорить дочке.

…три, два, один… и старенький дачный домик с печальным происшествием становился все ближе и реальнее.


Два дня, как на улице установилась холодная, но ясная и сухая погода. Вид яркости и солнечности был мил и отраден. Но стоило показать свой нос на улицу, как он тут же начинал мерзнуть и всей своей теплолюбивой сущностью тянул своего хозяина домой в тепло.

Такая хрустальная, всё захватившая ледяным, сохранившим в себе сырость осени, пледом погода. И либо ты одеваешься, как можно теплее, либо холодный, пропитанный яркой колючастью плед, не щадя обернет тебя в себя. И всё! Спеши скорее согреться!

Старенькому, с абсолютно седой, но густой и довольно длинной бородой деду было уже все равно. Спешить было некуда, а главное уже и некому. Извечным оставался лишь один вопрос – виноват ли в том, что случилось ледяной плед, или же, виноватых не было и вовсе.

Нина с Владом первыми подъехали к дачному домику. Неприятный, пробирающийся сквозь одежду к телу ветер, прокатился по Нининым щекам и ледяными струйками залился, словно он был жидким, под шарф и коснулся шеи. Нина поежилась, и взгляд на секунду остановился на отворенной калитке и пристыл к распахнутой настежь двери в дом.

Дверь, как и положено, была открыта вовнутрь, в маленькие сени. Но неестественность ее положения, то, как она висела на петлях, бросилось в глаза, но не сразу было понято разумом так, как было на самом деле.

Да и понимать времени совершенно не было. Нина не успела понять откуда, как где-то совсем рядом с ней раздался знакомый, но громче, чем обычно на несколько децибел, голос. Голос, с характерной, присутствующей в каждом произнесенном слове, хрипотой.

– Вот и хозяйская дочка! Здравствуй, Ниночка! – Ираида Семеновна, запахивая старую потрепанную куртку, быстро шла к Нине.

Следом за ней, в полицейской форме, с достаточно омраченным или работой, или погодой, или же еще чем, лицом следовал совсем еще молоденький участковый. Он был белокур, с раскрасневшимися, то ли от волнения, то ли от того, что у Ираиды Семеновны в доме было жарко, плотными щеками и светло-голубыми глазами. Такие нечеткие черты лица. Будь у дома еще несколько незнакомых человек и это новое лицо совсем потерялось бы.

– Здравствуйте. Я участковый уполномоченный по поселку Ливнево. Сергей Иванович Ляшин меня зовут, – добавил под конец своей короткой вступительной речи молодой человек. Его голос был ровным и довольно мягких, речь не отличалась четкостью. И поэтому приходилось порою додумывать, что товарищ в форме сказал и, что под его словами имелось в виду.

«Очень неприятно» – хотела ответить Нина, но бросив взгляд на Влада и нахмурившись, сдержалась.

Полицейский произвел на нее удручающее впечатление. Холодный осенний день, облетевшие деревья и сухая трава, освещаемые солнцем и человек в форме отождествляли собой картину, нарисованную старыми засохшими красками акварели. Краски пытались смочить сырой кисточкой, но они испортились до такой степени, что нельзя было ими нарисовать ничего хорошего. Сколько ни смачивай, все равно полноценные настоящие цвета не получатся. И не получится, следовательно, никакой хорошей картины.

И что еще стоить отметить, участковый не вызвал у Нины доверия, каким-то ненастоящим он ей показался что ли.

– Здрасти, – все-таки нехотя произнесла Нина.

Влад предпочел вместо слов, чуть заметно мотнуть головой. Ему до конца вся ситуация увиделась в новом, неприятном свете. И не то чтобы, лучше он остался на работе, такого ему не подумалось. Просто слишком много обыденности вокруг себя он увидел. Хотя ничего обычного, что подразумевается под словами «как всегда», вокруг и не было. Было на самом деле неуютно и жутковато. А еще Влад подумал, что на улице слишком уж холодно.

– Ниночка, а где Ирина, Дима? – чуть растерянно и как-будто невпопад, спросила Ираида Семеновна.

– А… – только открыла рот Нина, – а вон мама с Сашей едут. Мне мама позвонила, и я с работы отпросилась.

Про то, что рядом стоит полицейский, все как-то враз позабыли. Только Влад бросал на него рваные моментальные взгляды и машинально ежился и тыкался носом в приподнятый ворот куртки, для относительного комфорта ему не хватало шапки.

– Да, Ниночка! Иду я сегодня к роднику, у Вити спину прихватило, – между прочим, пояснила Ираида Семеновна о здоровье своего мужа, – смотрю, а у вас дверь нараспашку…

Тут остановилась Сашина машина, и незамедлительно Ирина Сергеевна, а за ней и Саша вышли к собравшемуся минуту назад народу. Нина еще подумала, как это она так не заметила, что мама ехали за ними следом. И вот же следом за Сашиным новым Фордом подъехали и тем самым перегородили всю дорогу полицейский Рено и газель «Скорой помощи». Как же здесь оказался участковый, никто и не озадачился. Был и был, а на чем и когда приехал, совершенно не важно.

– Нина, что ты тут делаешь? – это было первое, что произнесла Ирина Сергеевна, выйдя из машины. Но сей вопрос не требовал ответа и был тут же позабыт.

– Здравствуй, Влад, – поздоровалась Нинина мама. Влад поздоровался в ответ, он начинал медленно, но верно отставать от происходящего вокруг него движения.

Нина неприятно удивилась, почему это ее мама, которая второй раз в жизни видела Влада, вдруг решила с ним – отдельно – поздороваться. И если бы Нина сейчас не продолжала злиться на Влада, то непременно догадалась бы о маминых ненужных и совершенно неуместных мыслишках.

С Ираидой Семеновной Ирина Сергеевна сегодня разговаривала по телефону, следовательно, они уже поздоровались друг с другом. А вот молодого участкового она не удостоила своим вниманием. Действительно, вроде бы как его тут и не было вовсе. А лучше бы и правда не было и того трупа в доме тоже не было. Вот тогда бы точно, было бы всем лучше!..


***

Алексей, с уже успевшей превратиться в плохую привычку, неохотой и легким раздражением, держал руки на руле рабочей газели. Сегодня, у него был маршрут, как он его для себя называл – маршрут выходного дня – продукты нужно было доставить только в три магазина, вместо семи или десяти, как обычно. И далеко по области кататься не нужно было – места назначения были в относительно близком расположении друг от друга и от склада продукции.

Надвинув капюшон, поверх шапки, Алексей с пакетом продуктов отправился домой. Яркость осеннего холодного дня всегда дарила толику счастья. Солнечная погода нравилась ему больше, чем пасмурная. Пусть порою и бывало холоднее, и мороз прогонял людей с улиц в теплые помещения, но зато светило солнце. И было всегда чуточку, но радостнее с солнцем. А серость, пасмурность даже и теплых дней не так радовали Алексея. И если уж получалось так, что погода была не только хмурой и однотонной, но еще и холодной или сырой, то перевес в настроении переходил через отметку ноль и шел вперед со знаком минус.

«У природы нет плохой погоды, каждая погода благодать…» – очень замечательные слова одной прекрасной песни. Алексей знал эти слова и понимал их, но ничего не мог с собой поделать. Не мог заставить себя, жить в соответствии со смыслом этих слов.

Светит солнце и ему радостнее, пасмурная погода – и на душе как-то тоже пасмурно и однотонно. Он старался исправить свое внутреннее состояние, но у него ничегошеньки не получалось. Все попытки разбивались о тяжелый камень, что состоял из ежедневных нескончаемых проблем, не радужной реальности и иногда приходящими воспоминаниями о прошлой светлой жизни. Этот, пропитанный негативом камень, Алексею приходилось всегда носить с собой. Конечно, он был бы рад избавиться от него, выбросить, оставить где-нибудь по дороге, когда ехал с очередного рейса домой, но не мог. Он и всё, что находилось в этом камне, было плотно переплетены друг с другом, можно сказать являлись одним единым целым микромиром.

Если бы он вдруг потерял память, позабыл все, вот только тогда бы началась его новая жизнь.

И вот так незаметно и не совсем ясно как, получилась своеобразная привязка погоды к внутреннему состоянию, настроению Алексея. Глупо и безрассудно. Но так уже сложилось, и отучиться от таковой вредной привычки у него никак не получалось.

Поднимаясь по ступенькам на третий этаж, Леша в голове разбирал дела, которые ему предстояло сегодня сделать. Во-первых, накормить деда и наготовить еды на завтра, во-вторых, сделать влажную уборку в комнате – помыть полы – Алексей не помнил, когда последний раз основательно убирался в комнате, и, в-третьих, запустив вещи в стиральную машинку, немного отдохнуть самому.