Он пришпорил Лунного, и они исчезли в чаще беспокойно раскачивающихся на ветру деревьев. Луна снова исчезла среди туч, как будто ее захлестнули валы небесного океана.

Глава 25


В комнате было очень жарко — удушающе жарко. Элизабет лежала без движения, слишком измученная всеми предшествующими событиями для того, чтобы бороться. Она все еще была связана и с кляпом во рту, в том самом виде, в котором Роллинс принес ее сюда и бросил на кровать, а сам удалился, закрыв за собой дверь. Борьба только отнимет у нее последние силы, а что-то говорило ей, что силы еще понадобятся.

Снизу доносились звуки музыки и куплеты веселых песенок, распеваемых грубыми голосами. Слышались взрывы мужского смеха, периодически сопровождаемого тоненьким визгливым смехом женщин и звоном стаканов. Оттуда же долетал запах эля и табака, явственно различимый даже здесь, в этой маленькой комнатке, расположенной над таверной. Очевидно, он проникал сюда сквозь щель, которая виднелась под тяжелой дубовой дверью.

Она подняла голову и с трудом попыталась оглядеть окружавшую ее обстановку. Это была маленькая комнатка без окон, скудно обставленная и с голым дощатым полом. В углу находился незажженный камин, наполненный дровами, старое сосновое бюро, возле кровати стоял сильно поцарапанный ночной столик. У стены размещалось круглое кресло с изорванным сиденьем, а в настенном подсвечнике горела тусклая свеча. Другого освещения в комнате не было, поэтому здесь царил мрачный и таинственный полумрак. Только постель, на который она теперь лежала, говорила о том, что хозяева любят удобства. Это была большая мягкая тахта, покрытая ярким одеялом. Но Элизабет не хватало сил оценить удобства. Веревки туго впивались в ее запястья и колени, а кляп, засунутый в рот, мешал дышать. Все тело пульсировало и ныло, и к тому же тряская дорога прибавила новых синяков. Но физические страдания не шли ни в какое сравнение с душевными. Ее без конца тревожили видения убийства Алекса, она представляла, как он лежит без движения. При этом Элизабет вздрагивала и конвульсивно напрягалась, ибо знала о расставленной ему ловушке и была совершенно бессильна ему помочь.

«Я больше никогда его не увижу», — думала она горестно, и слезы текли по ее щекам. Элизабет не могла представить себе свою жизнь без него. Его сильное красивое лицо и высокое гибкое тело стали частью ее самой, продолжением ее собственного существа! Закрыв глаза, она видела Алекса очень ясно: серые глаза, улыбающиеся ей и излучающие особый, нежный свет. Именно такими они были в ту последнюю ночь, которую они провели вместе. Слышала тихий голос, шепчущий ласковые слова, чувствовала огонь, обжигающий ее губы. Ох, если бы еще хоть раз оказаться в его объятиях!

Но этого уже никогда не случится. Алекс умрет — а вместе с ним умрет и его любовь. Он умрет с ненавистью к ней, веря, что она его предала. Вся их любовь и страсть, все их мечты и надежды испарятся как дым, и вместо них останется только едкий смрад ненависти. Когда она думала о том, что могло бы случиться… или нет, о том, что должно было случиться… Но нет, этого никогда не произойдет. Жестокая судьба снова разлучила их именно тогда, когда они подошли к порогу своего счастья.

В замке повернулся ключ, и Элизабет замерла. Сердце начало биться с бешеной силой. Дверь открылась, и она увидела девушку, которую заметила еще тогда, когда Роллинс волок ее в этом ужасном мешке, перекинутом через плечо. Тогда сквозь случайно приоткрывшуюся дверь Элизабет увидела зал таверны: шумный задымленный мир смеха, криков и выпивки. Девушка стояла в дверях и смотрела на Элизабет без всякого удивления.

— А, это она?

И у нее на лице можно было прочитать выражение неприязни и злорадства.

— Нет, это моя прабабушка, — пошутил Роллинс. — Можешь доложить, что она здесь. И принеси ей что-нибудь поесть, Кэсс. Это приказ Гренгера.

Девушка кивнула и отправилась назад в таверну. Элизабет забыла о ее существовании, но она снова вошла в эту сумрачную комнату, неся поднос с едой.

Кэсс заперла за собой дверь и пересекла комнату, чтобы поставить поднос на пыльный ночной столик. Затем сложила руки и стала смотреть на Элизабет с выражением неприязни и любопытства на круглом розовом лице.

У нее была крупная подвижная фигура, какая-то кричащая красота, еще сильнее подчеркнутая белой кружевной блузкой с глубоким вырезом, так что была видна полная грудь. Пестрая юбка не скрывала широких круглых бедер. В лице чувствовалась жестокость, контрастировавшая с простой деревенской красотой. Она могла быть очень милой, но в облике уже проскальзывала неисправимая вульгарность; не прикрытая даже видимостью нежности и доброты. Полные губы были грубыми, а холодные глаза моментально убили в Элизабет надежду на помощь. Нет, она не найдет здесь никакого сочувствия.

— Так, значит, ты и есть та самая английская шлюха, которую его превосходительство так страстно желает, — насмешливо сказала Кэсс. В ее черных глазах светилась ревность, в то время как она критически оглядывала Элизабет. — А ты ничего, надо признать, — добавила она медленно. — Давай-ка проверим, насколько ты умеешь соображать.

Она запустила руку за пояс юбки и достала оттуда сверкающий длинный нож, который заставил Элизабет замереть от ужаса. Но девушка всего лишь откинула назад свои черные волосы и засмеялась громким радостным смехом, который эхом прокатился через всю комнату.

— Я вовсе не собираюсь тебя убивать, — обещала она весело, — если ты, конечно, не выкинешь какой-нибудь глупости. Просто разрежу веревки, чтобы ты могла поесть. Но если ты сделаешь при этом хоть одно лишнее движение — угощу тебя вот этим! — Ее губы искривила язвительная насмешка. — Я выучилась владеть ножом, когда мне не было и десяти лет. Так что, можешь быть уверена, управляюсь с ним отменно.

Проворными пальцами девушка вынула кляп, и Элизабет наконец глубоко вздохнула полной грудью, облизывая пересохшие кровоточащие губы. Она лежала без движения, пока мисс Кэсс развязывала руки, а затем осторожно и медленно, так, чтобы не вызвать тревоги у своей тюремщицы, подняла руки вверх и начала ими шевелить, чтобы восстановить кровообращение.

Кэсс кивнула и отступила на несколько шагов, чтобы сесть на круглое кресло. При этом не выпускала из рук ножа и не спускала глаз с Элизабет.

— Можно мне… — Элизабет почувствовала, что ее голос дрогнул. Она сглотнула и попыталась начать снова, разозлившись на себя за то, что показала свой испуг. — Можно я развяжу ноги? — спросила Элизабет более твердо.

Девушка пожала плечами, однако подозрительность ее усилилась.

— Хорошо, но не вставай с постели. Только посмей, и я искрошу тебя в маленькие кусочки.

Элизабет кивнула, пытаясь успокоить громкое биение своего сердца. Какое облегчение освободить колени от этих веревок и размять затекшие мускулы. Она посмотрела на поднос с едой, стоящий у постели: тарелка с жареной бараниной, краюха хлеба и стакан с элем.

— Я не голодна. — Один вид еды заставил ее болезненно сморщиться.

— На твоем месте я бы поела, — посоветовала ей Кэсс весьма прямолинейно. — Ведь это все, что ты получишь сегодня ночью, и кроме того, — тут в ее глазах появились понимающие искорки, — тебе понадобятся силы, когда сюда придет его превосходительство. Он жаждет затащить тебя в постель уже много месяцев и наверняка будет заниматься этим всю ночь. Уж он такой, я-то знаю. — При этом на ее лице отразилось удовольствие.

Элизабет не смогла подавить дрожи. Она безнадежно пыталась представить себе, что это за «его превосходительство», но была не уверена, насколько хорошо будет воспринят ее вопрос. Наконец набралась храбрости и спросила голосом, который, как ей казалось, прозвучал твердо.

— Не будете ли вы столь любезны сказать мне, что это за человек, о котором вы все время толкуете?

И снова девушка запрокинула назад голову в приступе смеха.

— «Не будете ли вы столь любезны», кажется, так? Ах, Боже мой, какие мы настоящие леди, не так ли? — Ее грубые черты еще резче обозначились при этих словах, голос зазвучал с новым злорадством: — Мне приказано тебе не говорить, и я собираюсь точно следовать приказу. Они хотят, чтобы это был сюрприз. Так что ешь лучше свой ужин, моя прекрасная леди, и не пытайся обойти то, что тебе не изменить. Скоро сюда придут. И знай, что раз уж он хочет тебя поиметь, то он тебя поимеет. Тебе лучше расслабиться и получить удовольствие.

Не говоря ни слова, Элизабет взяла в руки поднос и поставила его рядом с собой. Она не чувствовала голода, однако все же решила поесть — ради ребенка, если уж не ради себя. Покончив с едой и отставив поднос в сторону, Элизабет поинтересовалась у Кэсс, сколько сейчас времени, стараясь, чтобы ее вопрос прозвучал вполне банально.

— Около полуночи, — ответила девушка. — Надо полагать, ты понимаешь, что это значит. Мистер Александр Бурк сейчас, наверное, уже при последнем издыхании.

Однако, вместо того чтобы деморализовать ее, эти слова неожиданно возымели обратный эффект. Глубоко внутри нее зажглась искра гнева, пламя разгоралось и набирало силу. Может быть, тому причиной наглая бессердечность Кэсс, а может быть, это действие выпитого эля, который поднял ее дух, принуждая действовать. Она знала, что никогда не была человеком, покорно принимающим поражение, сейчас происходило то же самое. Элизабет сжала губы. Наверняка слишком поздно спасать Алекса, но она не позволит ему умереть одному. Нужно отомстить, даже если ей для этого придется убить себя. Гнев растекался по крови. Да, если нужно, она убьет себя.

— А ты что, знаешь Александра Бурка? — спросила Элизабет мягко.

— Да уж, можешь быть уверена! — прошипела девушка, и, весьма удивленная, Элизабет заметила ненависть в ее голосе. — Меня зовут Кэсс Морган — он никогда не упоминал обо мне?

Элизабет покачала головой.

— Я для него ничего не значу, — заметила Кэсс горько. — Когда я только начала здесь работать, он приходил сюда иногда и брал у меня выпивку. Был очень мил со мной, ты понимаешь, что я имею в виду. К тому же он красив. Ну, в общем, я втюрилась в него, попалась, как белка в медвежий капкан! — Тут ее голос задрожал от нескрываемой ярости. — Он не был у меня первым мужчиной, ты пойми, и к тому же недолго со мной оставался. Ну, уж точно, был самым лучшим. — Ее глаза блестели. — Никогда не встречала таких, как он, прежде. И была такой дурой, что приняла это всерьез. — Она начала энергично ерзать на стуле, сердито хмурясь.