Примерно через час, приведя себя в порядок, она посмотрела в высокое зеркало, висящее над туалетным столом, и кивнула сама себе, вполне удовлетворенная осмотром. Губы ее скривила легкая улыбка. Пусть только попробует Александр Бурк противиться ей сегодня вечером!

А в это время внизу в гостиной Алекс и Адам сидели и попивали бренди. Вошла Дженни, одетая в очаровательное платье из абрикосового атласа, которое очень шло к ее пышным бронзовым волосам и большим темным глазам, сверкающим от возбуждения. Ее муж, красивый и подтянутый, одетый в коричневый атласный камзол и такие же штаны до колен, поцеловал жену и воскликнул с восхищением, что он будет на балу счастливейшим мужчиной.

— Подожди! — предостерегла его Дженни, — вот увидишь Элизабет! Я мельком видела ее, когда спускалась сюда. Она великолепна!

Алекс допил свой стакан, и сестра оглядела его. Он выглядел превосходно — именно так, как она обещала Элизабет. Черный бархатный камзол сидел как влитой на широких плечах, из-под него выглядывали белые кружевные воланы сорочки на шее и на руках. Штаны из черного бархата, а чулки — из дымчато-серебристого шелка превосходно обтягивали мускулистые, сильные ноги. На правой руке сверкал изумрудный перстень, который достался ему от отца. Он выглядел необыкновенно красивым, несмотря на то, что казался суровым и властным. Дженни как бы невзначай подумала о том, что сегодня вечером они составят с Элизабет ошеломляющую пару.

На лестнице раздались шаги. Все трое подняли головы и просто замерли, глядя на Элизабет, которая спускалась по винтовой лестнице, как королева.

Алекс смотрел на нее жадными глазами. От ее красоты перехватывало дыхание. Это было величественное, колдовское видение, облаченное в малиновый бархат. Необыкновенной красоты платье сидело на ней превосходно. Глубокий V-образный вырез обнажал трепетную белую грудь. Ткань, туго собранная в поясе, подчеркивала талию, а затем падала широким изящным колокольчиком. Рукава от самых плеч ниспадали пышными воланами и были отделаны богатой малиновой вышивкой очень сложного рисунка. На белоснежной шее Элизабет сверкали рубины, такие же серьги были в ушах, волосы она собрала на макушке и заколола гребнем из эбенового дерева. Две заколки из того же дерева и в том же стиле довершали убор, позволяя при этом нескольким тонким прядям завиваться вокруг ушей. Чистый овал лица оттенялся сиянием фиолетовых глаз, во всех движениях сквозила прирожденная грация. Она была вся пропитана чувственностью, как тончайшими духами.

Алекс почувствовал непреодолимое желание вскочить на ноги, заключить ее в объятия, почувствовать под руками нежное, томящееся тело. Ему захотелось зарыться лицом и руками в шелк ее волос, вышвырнуть мешающий гребень и увидеть, как золотые пряди упадут свободной волной. Он мучительно боролся с собой, пытаясь взять себя в руки, как делал многие годы, воюя со своими чувствами. Алекс чувствовал опасность — единственную, которой боялся.

«Идиот! — мысленно обругал он себя. — Ты не должен обнаруживать слабость перед этой ведьмой! Она использует свою власть, чтобы уничтожить тебя!» Алекс наблюдал за Элизабет Трент все последние недели и месяцы и видел, как она ставит ловушки многочисленным воздыхателям — мужчинам слишком слабым, наивным или просто глупым, чтобы противостоять ее прелестям. Он смотрел, как они пляшут под ее дудку, словно безмозглые куклы, подчиняющиеся буйному воображению девушки. Алекс думал об этом с отвращением. Да, ревность терзала его сердце, когда он видел ее улыбку, знаки внимания, которые она дарила другим. Но больше всего Алексу не хотелось попадать в ее ловушки наподобие остальных мужчин. Он не хочет плясать под ее дудку! Ни одна женщина не сможет сделать из Александра Бурка дурака! Он старался относиться к Элизабет с холодной учтивостью, избегал ее, где только мог, и кое-как ему это удавалось. Но сегодня… Надо собрать всю свою силу, чтобы справиться с собственной слабостью! Он со злостью думал о том, с какой радостью ожидает этого вечера, особенно после того, как она раздразнила его вчера днем. Нет, этого не может быть! Он этого не допустит! Сегодня вечером, как и всегда, эта женщина слишком опасна. Богиня любви, переполненная чувственностью, искусительница с невинными глазами и белой кожей, внешне спокойная и собранная, но внутренне пылающая, готовая разгореться от малейшего прикосновения. Руки Алекса невидимо для всех сжались в кулаки. И вот, когда Элизабет уже спустилась на последнюю ступеньку и задержалась там, все его чувства пересилил страх перед той опасностью, которой он подвергался.

— Прекрасно, прекрасно, — наконец выдавил он из себя. — Скажите, пожалуйста, кого это мы видим перед собой — богиню или куртизанку? — В ту же минуту Алекс с болью почувствовал нежный запах фиалок, идущий от ее волос.

Дженни издала сдавленный стон, Адам почти прострелил его осуждающим, нахмуренным взглядом. Но он не видел этого, потому что был занят только Элизабет. Она в ужасе посмотрела на него, как будто ее ударили.

Алекс заставил себя засмеяться, надеясь, что его смех прозвучит весело.

— Ответа нет, Лиззи? — подстрекал он ее.

В этом злобном настроении Алекс чувствовал спасение. Завораживающие чары были разрушены.

— Нам нечего сказать друг другу, мистер Бурк, — ответила она сдавленным голосом.

— Ах Боже мой, нам пора! — заторопилась Дженни.

— Да-да, конечно, надо идти. — Адам торопливо взял ее под руку и проследовал к двери гостиной.

Алекс снова насмешливо взглянул на Элизабет и с жесткой улыбкой на губах предложил ей руку. Но она отвернулась от него так резко, что взвилось и зашуршало ее бархатное платье, и проследовала за Дженни и Адамом в теплую мартовскую ночь. Алекс ощутил волну облегчения. Теперь между ними стоит барьер злости, и следует постараться, чтобы он не пропал.

В карете царило подчеркнутое молчание, нарушаемое вымученными попытками Дженни и Адама завести разговор. Однако они оставили это, понимая, что не удастся снять отчуждение или прервать тишину, переполненную невысказанными мыслями.

Когда они наконец приехали, шум бальной залы являл собой разительный контраст с их недавним молчанием в карете. Бал был устроен в городском собрании — длинной комнате с высокими потолками, которая была переделана для такого случая в весьма импозантную залу. Гигантские подсвечники с зажженными свечами излучали свет, отражающийся в натертом до блеска паркете. Комнату обрамляли мягкие диванчики, обитые голубым шелком, и кадки с живыми растениями. На одном конце залы стоял длинный стол, покрытый серебряной скатертью, сервированный тарелками с нарезанной индюшатиной и пирогами. Вино было на столе в необыкновенном изобилии. По зале витали звуки музыки, и некоторые пары уже весело кружились в танце, разодетые в платья всевозможных цветов и оттенков. Элизабет и ее компанию встретили взрывы смеха, которые сразу же разрушили атмосферу злобного молчания. Немедленно после своего появления они стали центром всеобщего внимания, потому что поклонники Элизабет слетелись к ней, как стая саранчи.

— Мисс Трент, вы никогда еще не выглядели так великолепно!

— Мисс Трент, не окажете ли вы мне честь потанцевать со мной?

— Мисс Трент, нельзя ли вам принести чего-нибудь прохладительного?

Элизабет весело отвечала, однако ее кокетство только прикрывало царящее внутри смятение. Окруженная поклонниками, она тут же была оттеснена от своих спутников. Оглядевшись, увидела их в центре группы во главе с Гренгером. Алекс выглядел сумрачным и скучающим, и она с тоской наблюдала, как он бесцельно слоняется по зале, ловко увертываясь от танцующих пар.

— Благодарю вас, Эдвард, я с удовольствием потанцую, — отвечала Элизабет автоматически и разрешила Эдварду Ленгстону отвести ее в центр залы. Однако она совершенно не обращала внимания на своего взволнованного, раскрасневшегося партнера, вместо этого ее глаза неотступно следили за передвижениями Алекса. Видя его угнетенное состояние, Элизабет пыталась подавить вздохи отчаяния. Вот некоторое время он церемонно стоял перед Сэлли Херберт, затем поклонился ей. Вот повел ее танцевать, а она в соблазнительном, слишком открытом платье насыщенного зеленого цвета, с рыжими волосами, свободными кольцами падающими на плечи, смотрела на него своими зелеными глазами самым вызывающим образом.

Элизабет торопливо отвернулась, ослепительно улыбаясь своему партнеру.

— Эдвард, вы замечательный танцор! — сказала она.

— Сп… спасибо, мисс Трент. Я чувствую себя так, как будто у меня две левые ноги, — признался он, вспыхивая еще больше.

В ответ зазвенел ее смех.

— Ерунда! Вы все делаете замечательно! — Она чувствовала, что у нее начинает кружиться голова и перехватывает дыхание. Теперь ей хотелось, чтобы это кружение длилось бесконечно.

Для Элизабет вечер тянулся томительно долго и нудно. Она танцевала, пила вино, флиртовала с каждым мужчиной, который попадался на пути, на лице постоянно сияла чарующая улыбка. Но внутренне вся сжималась от отчаяния — сердце ее болело и замирало. Несколько насмешливых слов, произнесенных Алексом в начале вечера, совершенно разрушили все надежды. Барьер, воздвигнутый им, был непреодолим, и чем скорее она примет это к сведению, тем будет лучше для нее же самой. Однако это подействовало на нее странным образом: сделало ее беспокойной, неугомонной, она чувствовала потребность постоянно двигаться и не давала себе ни минуты покоя, чтобы не думать. Порхая по большой зале, раскрасневшаяся от выпитого вина, Элизабет как будто с цепи сорвалась. Она не могла остановиться, не могла пропустить ни одного танца. Партнеры менялись — череда сильных рук и алчных, влюбленных глаз, — но Элизабет их как будто не замечала. Ее руки обнимали их в танце, но при этом они все казались ей на одно лицо, как две капли воды похожими один на другого — какие-то расплывчатые, ничего не значащие пятна.

Она отклонила предложение выйти замуж за Эдварда Ленгстона и начала почти истерично смеяться, когда оказалась в руках Гренгера. Он внимательно изучал ее и предположил, что Элизабет выпила слишком много вина. «Нет-нет, совершенно немного…» — смеялась она, и на глазах у нее появились слезы.