— Вы выглядите замечательно, мисс, — сказал Генри с восхищением, поглаживая края ее зеленой амазонки.

— И ты тоже! Филадельфия, судя по всему, очень благосклонна к вам, молодой человек! — Это было правдой. Никогда еще она не видела Генри таким здоровяком. Глаза его сияли. Неужели этот упитанный краснощекий парень — тот самый оборванный мальчишка, которого она в первый раз встретила на шумном лондонском причале более года тому назад? Это казалось невероятным, особенно когда Элизабет вспомнила, каким униженным и запуганным он был в то время и до какого состояния мог довести его, например, ужасный казначей. Теперь Генри стал гораздо выше ростом, на окружающих смотрел незатравленно. Он, наверное, чувствовал себя счастливым, этот юный здоровяк, болтающий без умолку с детской непосредственностью и неиссякаемой энергией. По всей видимости, стал теперь неустрашимым и отважным. Он гордо рассказывал ей о том, каким замечательным оказался его новый дом, и особенно о том, что сделает, если какие-нибудь красные плащи посмеют пересечь ему дорогу или попытаются отправить обратно в Англию.

— Очень смело! — захлопала Элизабет в ладоши, стараясь изо всех сил не рассмеяться.

Миссис Тукер через плечо глядела на них.

— Генри, пожалуй, хватит твоих историй, — решительно предостерегла она его. — Ты бы лучше вернулся в сарай и помог Саймону доить коров. Мы с мисс Трент замечательно поболтаем и без тебя. Я буду чрезвычайно признательна, если она отведает одно из моих пирожных и позволит налить ей стаканчик сидра.

Генри с вожделением взглянул на ряд пирожных, но женщина со смехом выгнала его вон.

— Ты получишь свою долю за ужином, если, конечно, будешь вести себя хорошо! — крикнула она ему вслед, когда он уже выскакивал из кухни.

Элизабет с удовольствием согласилась и на пирожное, и на сидр. Она уже начинала привыкать к недостатку чая в Филадельфии — одно из досадных последствий войны. Ей все больше нравился бодрящий запах свежего яблочного сидра, напитка, который здесь подают повсеместно во время еды, а также и в промежутках между трапезами. Теперь, попивая сидр, Элизабет внимательно рассматривала женщину, замешивающую хлеб. Абигайль Тукер была ширококостной женщиной, похожей на лошадь, с морщинистым упитанным лицом и буйной копной седеющих черных волос, выглядывающих из-под накрахмаленного белого чепца. Она была одета в простое коленкоровое платье и старый передник, вполне пристойный для фермерши. Ее наряд хранил следы многих стирок и починок. Она двигалась с большой легкостью, удивительной для такой крупной женщины, вокруг нее распространялась атмосфера тепла и доверия, что казалось вполне естественным. Элизабет любовалась, как быстро ее коричневые руки справляются с квашней, а в какой-то момент заметила, что и женщина, в свою очередь, наблюдает за ней. Проницательные голубые глаза критично и оценивающе оглядывали ее несколько мгновений. Затем Абигайль Тукер кивнула.

— Значит, вы и есть Элизабет Трент, — сказала она.

— Для меня большое удовольствие видеть вас, миссис Тукер. Ваш сын Бен — мой большой друг.

— Да, я знаю. Он мне говорил.

Элизабет побоялась сказать что-либо еще, однако пожилая женщина внезапно оставила в покое свою квашню, которая плюхнулась на разделочную доску с легким стуком, вытерла о передник руки и повернулась к ней лицом.

— Можно сказать вполне определенно, — провозгласила она сильным хриплым голосом, — что Александр Бурк, должно быть, совсем потерял голову.

Основательно испуганная, Элизабет смотрела на нее с удивлением:

— Прошу прощения?

— Не стоит, девочка. Не надо играть со мной в прятки. Я знаю правду. То есть я хочу сказать — правду о тебе. Каким образом он привез тебя сюда — прямиком через океан. Ты такая же кузина ему, как и я!

На мгновение воцарилось ужасное молчание, и Элизабет старалась подавить судорожный вздох. Наконец она заговорила, едва в силах совладать со своим гневом:

— Кто вам сказал?

Миссис Тукер захихикала.

— Кто вам сказал? — повелительно повторила Элизабет.

— Ну-ну, девочка, прежде всего успокойся. Не впадай в панику. Генри проговорился обо всем несколько дней назад, совершенно случайно. Бог ты мой, Бен был готов его убить, бедный ребенок покраснел, как пион. С ним едва не случилась истерика. Но уж вы-то не беспокойтесь, никто не слышал, кроме нас с Сэмом — отцом Бена, — а уж мы не собираемся говорить никому. Да и какой нам резон?

Элизабет с сомнением посмотрела на нее. В ее голубых глазах светилась доброта, она спокойно и прямо глядела в лицо Элизабет, ничуть не смущаясь и не отводя взора. В этой женщине было что-то такое, что заставляло ей верить, и Элизабет немного расслабилась.

— Ну вот, лучше допивай сидр, — скомандовала миссис Тукер, садясь рядом на трехногий стул. Она начала чистить картофель, лежащий перед ней на столе, бросая очистки в низкую деревянную корзинку на полу. При этом продолжала болтать:

— Меня совершенно не касается, что Александр Бурк решил вести себя как последний идиот, и не вижу, почему это должно касаться кого-либо еще.

— Благодарю вас. Я ценю вашу осмотрительность, миссис Тукер. В самом деле, ценю.

— Фэ, детка, не думай об этом. Хотя надо сказать, что когда я первый раз об этом услышала, то просто не поверила собственным ушам. Я никогда не думала, что Алекс такой дурак или что он такой негодяй. — Она задумчиво продолжала, снова окидывая оценивающим взглядом Элизабет. — Но теперь, когда вас увидела, я могу это лучше понять. Алекс, должно быть, совершенно потерял голову… от любви.

Вопреки своему желанию Элизабет вспыхнула от гнева.

— Вряд ли, — ответила она, усиленно пытаясь сохранить непринужденность и спокойствие. — Гораздо ближе к истине то, что он презирает меня.

— Фэ, детка. Уж я-то знаю Алекса Бурка. Он никогда не совершал подобной глупости за свою жизнь. Особенно если принять во внимание, что здесь замешана женщина. Обычно он держит их на расстоянии от себя, как будто у них чума. — Миссис Тукер снова захихикала. — Это не значит, что они не вьются вокруг него. Нет, наоборот, Сэлли Херберт положила на него глаз с того момента, как начала показываться в обществе! И она не единственная!

— Так что же, он их избегает? — Это был тот самый вопрос, ради которого она сюда приехала. Элизабет с жадным вниманием наклонилась вперед, стараясь не пропустить ни слова из ответа.

— О, женщин у него было предостаточно, от разных портовых шлюх вроде Кэсси Морган до красивых дам. Но он никогда никого и в грош не ставил. Возился с ними до тех пор, пока не разбивал их сердца. А когда они начинали играть по-серьезному или, упаси Бог, предъявляли ему какие-нибудь претензии, он моментально их бросал. — Миссис Тукер понизила голос: — Я бы заложила свою последнюю картофелину, что он никогда не женится… только не теперь, вот что я скажу.

— А почему вы так считаете? — настаивала Элизабет. — Почему он презирает женщин?

— А, это долгая история, мисс. — Фермерша печально покачала головой. — И не очень-то счастливая. Все началось с его матери. Лаура — так ее звали. Лаура Бурк. Дьявольская красавица эта девчонка, с черными волосами и черными глазами. Ведьма, прекрасная ведьма, вот какой была Лаура Бурк.

— А какое отношение это имеет к Алексу?

— Самое прямое, моя девочка. Ты понимаешь, его мамаша была столь же слаба, как и прекрасна, и это истинная правда. Она совершенно не могла сидеть на месте. Джон, отец Алекса, просто души в ней не чаял, молился на нее, приносил ей все, что только можно себе вообразить, и даже больше. Но для нее все казалось мало. — Миссис Тукер снова понизила голос. — И она стала заводить любовников. Очень много любовников. Любой мужчина с хорошенькой рожицей и непринужденными манерами находил дорожку в постель Лауры Бурк. И однажды летом ее застали — и открыл все Алекс.

Элизабет судорожно вздохнула.

— Да, мисс. Я хорошо помню эту историю. Все произошло, когда Алекс был совсем ребенком, едва старше, чем теперь Генри. Он-то все и открыл. И сразу за ним пришел его отец.

Наступило молчание.

— И что же случилось? — с ужасом спросила Элизабет.

— Насколько я слышала, произошла сцена. Лаура взбрыкнула, упаковала свои вещи и убежала из дома с этим парнем, кажется, он был доктор или что-то вроде этого. Джон остался один, и ему пришлось поднимать Алекса и Дженни, которая была тогда совсем крошкой. — Миссис Тукер вздохнула. — Он никогда не мог этого забыть. Боже мой, до чего же он любил эту женщину. Вся эта история совершенно разбила ему сердце — небеса свидетели, впоследствии он уже никогда не был таким, как прежде. Ну а Алекс? Он, разумеется, тоже этого не забыл.

— И он никогда больше не видел свою мать?

— Никогда. Ходили слухи лет пять тому назад, что ее убили где-то в Нью-Йорке в какой-то драке. И это все. Она никогда не писала, никогда не приезжала навестить своих детей. Думаю, это сразило Алекса больше всего, потому что Дженни тогда была еще совсем крошкой и не помнит, что же произошло. Но Алекс вырос, полный недоверия и ненависти к женщинам, а такие чувства очень сильны. — Она с сожалением покачала головой. — В те времена вся эта история вызвала настоящий скандал, но теперь, наверное, большинство порядком обо всем подзабыли. Но даже если и не забыли, все равно не думаю, что они увидят какую-нибудь связь между тем эпизодом и тем, как Алекс обращается с женщинами. Правда, я всегда думала, что все дело в той черноволосой ведьме, и никто не убедит меня, что это не так.

Элизабет посмотрела на свои руки. Возможно, мать Бена была права. В Алексе Бурке глубоко укоренились ненависть к женщинам, недоверие, зародившееся очень давно, еще в детстве. Однажды испытав такой тяжелый удар судьбы, маленький мальчик, и в этом нет ничего удивительного, превратился в мужчину. Теперь он ненавидит женщин, использует их только для удовлетворения своей похоти, воздвигает всяческие барьеры между собой и ими, ограждая себя тем самым от подобных ударов в будущем.