На палубе творилось нечто невообразимое. Люди безумно носились вокруг, поднимали паруса, закатывали в трюм бочонки, кричали охрипшими, сорванными голосами. Элизабет нашла Бурка на верхней палубе, он стоял, скрестив руки, и щурился на солнце, пытаясь разглядеть четыре больших корабля, плывущих в их направлении.

Сердце Элизабет билось, как молот. Спасение — нежданное, негаданное — было перед ней. Для Александра Бурка все пути отрезаны, его небольшое судно не могло противостоять трем тяжело вооруженным фрегатам. Более того, он не мог спастись бегством, ибо «Шершень», только собиравшийся отчалить этим утром, был захвачен практически врасплох. Торопливые приготовления, сделанные накануне, еще не были закончены, множество необходимых вещей, припасов и инструментов еще предстояло упаковать и погрузить на корабль, починенные паруса не были поставлены. И хотя команда работала в сумасшедшем темпе, но уже не было времени выйти в море. Алекс оказался в ловушке. Выражение его лица говорило, что он все понимает. И как бы читая ее мысли, Бурк посмотрел в ее сторону и холодно улыбнулся.

— Да, это значит, что ты скоро будешь на свободе, — сказал он. Его голос звучал твердо. — Сопротивление или бегство бесполезны в нашем положении. У нас остается единственный выход.

— Сдаваться?

Он кивнул.

— Как не похоже на тебя, — заметила она с издевкой, с удовлетворением изучая его лицо. — Ты ведь столь высокомерен, что, кажется, не способен сдаваться.

Бурк пожал плечами:

— Надо покоряться обстоятельствам. Глупо подвергать корабль риску быть потопленным, а людей — быть раненными или убитыми ради красивого, но бесполезного жеста. Может быть, я и высокомерен, Лиззи, но в такой же степени и практичен. Мое решение вполне реалистично.

Ее глаза злобно засверкали.

— Капитан, я испытываю величайшее удовольствие, зная, что очень скоро вы окажетесь в британской тюрьме. Вы проведете оставшуюся часть своей жизни в какой-нибудь грязной дыре. Надеюсь, вам полагается лишний год тюрьмы за каждое обращение ко мне «Лиззи». Клянусь небом, вы будете жить, сожалея об этом.

— Возможно. — Он засмеялся, несколько смутившись, и посмотрел на нее тем особым взглядом, который она ненавидела и который заставлял ее пульс биться учащенно. — Но есть некоторые области наших взаимоотношений, моя сладкая, о которых я никогда не пожалею. — Он погладил ее по щеке, потом дотронулся до шеи. — Ты великолепная женщина, Лиззи. В облике испорченной, извращенной аристократки живет чувственная, страстная женщина — настоящая, способная не только на жеманный флирт в парадных гостиных и легкое кокетство. Ты живая — ты просто огонь! Но обманываешь себя, уверяя, что ты леди — ах нет, принцесса, — нечто вроде мраморной статуи, неспособной на глубокие чувства. Мне ведь лучше известно, не правда ли? Я видел тебя неистовой, как эти тропические штормы…

— Довольно! — оборвала она его, голос ее дрожал от гнева, щеки горели. — Вы заплатите за это, Александр Бурк, и очень дорого. Клянусь вам.

Он снова пожал плечами:

— Как хочешь. Но мне кажется, что скоро ты будешь думать по-другому.

— Что вы имеете в виду?

— Надеюсь, в твоих интересах сохранить твою… потерю невинности в секрете. Ты согласна со мной? Я не думаю, что известие об этом может повысить твое положение в британском обществе.

Элизабет часто задышала, стараясь скрыть возмущение.

— Тебе хорошо известно, что это меня погубит! — крикнула она. — Правда, теперь уже немного поздно об этом думать!

— Вовсе нет. Между прочим, я все продумал. В данный момент капитан Милз перемещен из отдельной каюты, которую занимал последние месяцы, и подготовлен ко всему. Он сможет поклясться, что все путешествие провел в цепях внизу вместе с остальной своей командой. Капитан Милз настолько восхищается тобой, между прочим, что имеет горячее желание помочь. Когда британцы захватят корабль, они найдут тебя прекрасно одетой и причесанной, занимающей отдельную каюту. Ты им скажешь, что с тобой обращались весьма почтительно, согласно твоему рангу, и оставляли тебя в одиночестве во время путешествия. Мои люди тебя не выдадут, а я подтвержу всю историю. Так что ты видишь, моя прелесть, твоя репутация будет спасена, и на ней не останется ни единого, даже самого незначительного пятнышка.

Сердце Элизабет забилось сильнее. Это был ее шанс — единственная надежда спасти имя и репутацию — ее будущее! Он должен сработать. Алекс так прекрасно все спланировал, что наверняка британские офицеры не найдут повода ни в чем усомниться, если она встретит их, как он и предполагал, прилично одетой, спокойной, хорошо отзываясь о своем содержании. Никому не нужна будет правда! Во всем этом плане была только одна прореха. Он лишал ее удовольствия представить всему свету Александра Бурка настоящим чудовищем, отомстить ему за все те оскорбления, которых она от него натерпелась, увидеть его наказанным по закону. Элизабет сжала кулаки. Это была очень дорогая цена за репутацию.

— Как предусмотрительно с твоей стороны повернуть дело в мою пользу! — ядовито бросила она ему. — Извини меня, если я воздержусь от изъявлений тебе благодарности! Думаю, нам обоим очень хорошо известно, что ты устроил дела таким образом вовсе не из сострадания или симпатии ко мне. Ты хотел всего лишь спасти свою собственную проклятую шкуру! Ты прекрасно знаешь, что с тобой будет, если я расскажу о твоем обращении со мной!

В его глазах появилось странное, тяжелое выражение — то, от которого она так терялась. Элизабет совершенно была не способна прочитать, что у него на уме. Затем Бурк чопорно поклонился и сказал с холодной иронией:

— Как вам будет угодно, мадам.

Затем быстро повернулся на каблуках и пошел от нее прочь.

Последний раз Элизабет видела его, когда он был уже в цепях. Стоя позади молодого капитана Мабри, она с бьющимся сердцем наблюдала, как Алекса грубо загоняли в трюм вместе с Симсом, Беном и всеми остальными членами команды. Каждый день во время путешествия в Индию Элизабет вспоминала его лицо, мрачное и застывшее, как гранит. Она предусмотрительно избегала появляться на палубе, куда водили на прогулку пленников, и, таким образом, даже мельком не видела Алекса, пока они были в море. Но тем не менее эта последняя, глубоко потрясшая встреча никак не могла изгладиться из ее памяти и каждый раз заново заставляла мучительно биться ее измученное сердце. Да, теперь ее злоключения закончились, она была на свободе, но покоя при этом не обрела.

Усилием воли Элизабет вернулась к действительности. Время уже наверняка подходило к обеденному. Наконец-то после всех этих месяцев волнений и ожиданий она увидит дядю Чарльза. С новой энергией соскочила с кровати и начала одеваться, стараясь выбросить из головы все мысли об Александре Бурке.

Доктор Шифнел открыл ей дверь в ответ на робкий стук.

— Войдите, — улыбнулся он. — Я рассказал ему о вашем приезде, и он горит желанием вас увидеть.

Она прошла мимо него в затемненную комнату, освещенную только слабым мигающим светом свечи. В комнате стоял тяжелый затхлый запах болезни, наподобие того, который источают мертвые листья, смешанный с едким и горьким запахом лекарств. Когда глаза привыкли к слабому освещению, она увидела дядюшку в дальнем конце комнаты. Он лежал на большой тахте красного дерева, под спину его было подложено множество подушек. На губах играла приветливая, хоть и слабая улыбка. Он приветствовал ее распростертыми объятиями.

— О дядя Чарльз!

Она бросилась и обняла его, всхлипывая от радости. Но когда наклонилась, чтобы поцеловать в щеку, то с болью почувствовала лихорадочный огонь, пылавший у него внутри. Дядя был очень бледен. Тот, кто когда-то был крепким, красивым мужчиной, теперь оказался изможденной, измученной тенью, с водянистыми, бесцветными глазами, совершенно утратившими былой блеск. Его руки безжизненно падали, не способные долго удерживаться на весу.

Тем не менее он постарался произнести со всевозможной сердечностью:

— Что за непослушная девчонка, проделала весь этот путь ради больного старика! Тебе следовало вести себя лучше, моя дорогая, гораздо лучше!

Но в голосе безошибочно угадывалась глубокая радость, а предательские слезы неудержимо текли по щекам.

— Дядюшка! — Элизабет смеялась, обнимая его. — Уверяю, мое путешествие было очень приятным, тебе совершенно не о чем беспокоиться. И видишь, все обернулось к лучшему, и мы снова вместе!

— Невозможный ребенок! — он слабо улыбнулся, но быстро замолк, и лицо его исказила гримаса боли.

— Что случилось, дядя Чарльз?

— Ни… ничего, моя дорогая. Небольшой приступ. — Он говорил с усилием. — Надо полагать, доктор уже все рассказал тебе о моем состоянии.

— Да… — Элизабет колебалась. Она не знала, в какой мере дядя осведомлен о серьезности своего положения. Однако его следующие слова все поставили на свое место.

— Кажется, выздоровление мне не грозит, — начал дядя, но Элизабет сделала непроизвольный протестующий жест. — Ну, ну, — торопливо продолжал он, похлопывая ее по руке. — Нам обоим следует смотреть правде в глаза, моя дорогая. Я никогда не верил в то, что можно избежать смерти, ты же знаешь.

Элизабет кивнула, не в силах говорить. Она сжимала его руку, слезы капали из глаз. Ее удивляли то мужество и сила духа, которые позволяли ему с такой простотой говорить о неминуемой смерти. Она была бессильна изменить его судьбу, однако могла скрасить последние дни, сделать их по возможности приятными и легкими и мысленно дала себе обет выполнить это. Чарльз Трент улыбнулся усталой улыбкой.

— Ну а теперь, моя дорогая, когда между нами никаких тайн больше нет, мы можем просто… очень мило побеседовать. Расскажи мне все о своем путешествии и о том, что происходит в Лондоне. Ты не можешь себе представить, насколько я тосковал без вестей о тебе.

И тогда она принялась ему рассказывать, с веселым видом перечисляя вечера и балы, которые посещала, занимательно болтала об общих знакомых и под конец перешла к своему путешествию.