— Я бы предпочла сразу перейти ко «всему остальному», как ты это назвал, — сказала Хелен.

Ей не хотелось выходить из состояния легкого опьянения, от которого у нее улучшалось настроение. Все люди вокруг казались ей такими забавными. Она надеялась, что эйфория, притупив восприятие, поможет ей пережить те семь неприятных минут, в течение которых будет длиться соитие с Рисом.

Но Рис, переступив порог комнаты для музицирования, быстрым шагом подошел к пианино. Достав из кармана свернутые в трубку ноты, он начал листать их. Войдя вслед за ним, Хелен почувствовала под ногами хруст листов бумаги, повсюду валявшихся на полу.

— Как ты живешь среди такого беспорядка? — удивилась Хелен.

— Это кажущийся беспорядок, — заявил Рис, явно не желавший смотреть правде в глаза.

Хелен рассмеялась.

— Это настоящий хаос! Здесь нет никакой системы, — возразила она, подбросив в воздух ворох бумаг.

— Прекрати сейчас же! — возмутился Рис. — У меня здесь свой порядок. Наброски лежат на полу, а листы с готовой партитурой оперы я кладу на диван.

— На диван? — удивленно переспросила Хелен. Внимательно оглядевшись вокруг, она наконец-то заметила, что безобразный диван, подаренный им на свадьбу тетушкой Маргарет, действительно все еще стоял в комнате, но был завален стопками бумаг. — Судя по количеству исписанного, ты, должно быть, уже заканчиваешь работу над оперой? Не понимаю, почему ты боишься не успеть к сроку?

— То, что я написал за последнее время, никуда не годится, — признался он, усевшись за пианино и сильно ссутулившись. — Я не сочинил ни одной приличной строчки. Ну, может быть, за исключением этой… Вот послушай. — И он сыграл несколько музыкальных фраз. — Как тебе это?

Даже в нетрезвом состоянии Хелен не теряла своего музыкального чутья, которым ее наделила природа.

— Не скажу, что эта мелодия мне уж так сильно понравилась, — призналась она. Подойдя к инструменту, она оперлась на него локтем, не обращая внимания на то, что это выглядит не совсем элегантно.

— Это потому, что фразы вырваны из контекста, — сказал Рис. — Вот это место — одно из лучших в моей опере. Я тебе сейчас сыграю этот фрагмент целиком.

Он взмахнул руками и ударил по клавишам. Слушая музыку, Хелен внимательно следила за его пальцами. Обычно руки мужа казались большими и неуклюжими, но когда Рис играл, то преображался так, что его пальцы выглядели ловкими и изящными.

Сжавшись, Рис посмотрел на жену, ожидая ее приговора. Она покачала головой.

— Этот кусок похож на народную балладу, — честно сказала Хелен, не желая лукавить, — но не так гармоничен, как фольклорная музыка. Насколько я понимаю, эту арию исполняет юная девушка?

Героинями опер Риса всегда были юные девушки. Рис кивнул.

— Это принцесса, сбежавшая из дома. Она переоделась в юную квакершу, — пояснил он.

Хелен давно уже перестала обращать внимание на надуманность сюжетов, которые ложились в основу опер ее мужа.

— И о чем она поет в этой части арии?

— Она тоскует по своему возлюбленному, капитану Чартерису. Давай я сыграю тебе эту часть снова и напою слова арии. Фен в этот раз тщательно поработал над либретто…

Когда Рис пел, у него был приятный грудной голос, сильно отличавшийся от того рыка и рева, с помощью которого он обычно общался с людьми. Точно так же его изящные пальцы музыканта контрастировали с его мощным телом.

Жду любимого в грусти томления, О, когда же придет мой милый! Годом кажется мне мгновение, Ждать его больше нету силы.

— Узнаю Флорида Фена, — пряча усмешку, сказала Хелен. — Подвинься, Рис. — И она села рядом с ним на скамеечку за инструмент. — А что, если использовать восходящую гамму? Представь, что героиня поет о своем томлении, а потом, на последних словах, надо резко понизить интонацию фразы.

И она наиграла мелодию так, как слышала ее. Рис нахмурился.

— Это звучит слишком печально, — заявил он.

— Но ведь ария о томлении в разлуке и должна звучать печально. Девушка тоскует, а не считает льняные салфетки, — возразила Хелен. — Вот послушай!

И она исполнила арию.

Хотя Рис подвинулся, места на скамеечке было довольно мало, и Хелен приходилось сидеть, тесно прижавшись к бедру мужа. Рис поймал себя на мысли, что ему приятны прикосновения Хелен. А еще он понял, что ему нравится стиль ее одежды. Сквозь тонкую воздушную ткань проступали мягкие женственные изгибы ее тела. В памяти Риса сохранился совсем другой образ Хелен. Она всегда казалась ему угловатой и тощей, но теперь он убедился, что это не так, ведь по сравнению с ней другие женщины представлялись ему сейчас излишне полными. Хелен закончила петь.

— Прости, я задумался, — сказал Рис, — ты могла бы исполнить эту часть арии еще раз?

Она повернула голову и внимательно посмотрела на него. Рис сделал еще одно открытие. Оказывается, его жена была одного с ним роста, когда сидела. А ее глаза были удивительного цвета. Он всегда считал, что они голубые, но они оказались серыми, даже с каким-то зеленоватым оттенком, как у кошки.

— Проснись, Рис, — с улыбкой сказала она и снова запела.

— Да, ты права. Так действительно лучше, — согласился он, когда она закончила петь. — Я думаю, дело вовсе не в восходящей гамме.

— Тебе нужно передать в музыке ощущение тоски, — сказала Хелен. — Слушатели должны почувствовать, что твоя героиня действительно жаждет встречи со своим капитаном.

— Ну, не так уж она этого и жаждет… — пробормотал Рис, внося кое-какие поправки в ноты.

— Да? В таком случае я не понимаю, зачем ты вообще пишешь о ней? — пожав плечами, спросила Хелен.

. Рука Риса замерла в воздухе. Он не знал ответа на вопрос, который задала жена. Зачем в самом деле он взялся за эту оперу? Она должна была открывать следующий театральный сезон, а он еще не успел создать даже нескольких приличных музыкальных тем.

— Я пишу о ней, потому что она — героиня моего произведения, — наконец-то ответил он и начал перечеркивать неудачные музыкальные фразы с такой яростью, что перо прорвало бумагу.

— Так я и думала. Ты всегда пишешь о юных влюбленных принцессах.

— У меня в опере две героини, и одна из них — это просто юная квакерша из народа. А вообще-то принцессы сейчас в моде, — заметил Рис. — Черт побери, Хелен, неужели ты постоянно будешь приставать ко мне со своей критикой?

Она растерянно заморгала. Рис снова отметил про себя, что у нее красивые глаза. Они были похожи на два глубоких озера, на дне которых царил золотисто-зеленоватый покой.

— Я не хотела тебя обидеть, — сказала она. — Прости, Рис. Ты всегда с легким пренебрежением говорил о своей работе, и я невольно переняла твой тон.

— Да ладно, все равно мою оперу будут критиковать. Почему бы тебе не начать это первой? — уныло промолвил он. — Разве это серьезная музыка?

— Давай вернемся к партитуре завтра, — предложила Хелен.

— Хорошо. Но я думаю, что ничего у нас не получится. Это все равно что пытаться превратить конский навоз в золото.

— Все не так плохо! — заверила его Хелен. — Вот эта тема мне, например, очень нравится.

И она сыграла несколько тактов.

— Неужели ты не узнаешь ее? — спросил Рис. — Это же мелодия из «Аполлона и Гиацинта» Моцарта. Я украл ее. Музыка, которую я сочиняю в последнее время, не стоит даже той бумаги, на которой я ее записываю. Все это сплошная халтура!

Хелен положила ладонь на его руку. Взглянув на ее кисть, Рис увидел, что у его жены очень тонкие изящные пальцы с прелестными розовыми ноготками. По сравнению с ним, шарлатаном, она была настоящим музыкантом.

— Мне так не кажется, — сказала она.

— Но это правда! — отрезал он, вставая.

Рис прошелся по комнате, но его ноги путались в ворохе бумаг, валявшихся на полу.

— О случке сегодня не может быть и речи, — сердито заявил он. — Я намерен всю ночь работать над оперой.

Хелен закусила губу. «Какая у нее пухленькая нижняя губка», — подумал Рис так, будто впервые видел свою жену.

— Ты действительно хочешь всю ночь просидеть за пианино? — помолчав, спросила Хелен. — Мы могли бы поработать над оперой завтра.

Внезапно Рис осознал, чего он на самом деле хочет, и направился к двери.

— Ну хорошо, — проворчал он на ходу. — Давай все-таки начнем с того, о чем ты меня постоянно просишь. Пойдем в мою комнату?

— Ни в коем случае! — воскликнула Хелен, устремившись за ним. Она не хотела, чтобы их соитие произошло в комнате, смежной со спальней Лины. Хелен казалось, что эта красавица во всем превосходит ее. Она боялась, что Рис будет невольно сравнивать ее со своей любовницей. — Поднимемся лучше в мою комнату.

Через несколько минут они уже стояли в спальне Хелен и молча смотрели на кровать.

— Она не уже, чем диван в доме леди Гамильтон, — смущенно сказала Хелен.

Ей и Эсме было легко строить планы, мечтая о том, как она будет заниматься любовью со своим мужем. Но сейчас, стоя рядом с Рисом, обладавшим могучим грузным телосложением, Хелен понимала, что ей будет очень непросто переспать с ним.

— Ничего, как-нибудь уместимся, — пробормотал Рис, развязывая шейный платок.

Он быстро разделся. Через несколько мгновений на нем осталась одна рубашка. Как зачарованная Хелен следила за ним. У него были сильные мускулистые ноги и стройные бедра.

— Ты занимаешься физическими упражнениями? — спросила Хелен.

— Я часами хожу по комнате между инструментами, когда пишу музыку, — ответил Рис. — Почему ты не раздеваешься?

— Сейчас разденусь. А ты не будешь снимать рубашку?

— Мне казалось, ты этого не захочешь.

— Почему? — удивленно спросила Хелен.

Может быть, джентльмены не снимали рубашек в присутствии дам, потому что это считалось неприличным?

— Тебе не нравится моя волосатая грудь, — объяснил Рис, рассеяв ее сомнения.

— Ах вон оно что, — промолвила Хелен, — а я и забыла об этом.

Какой же грубой и резкой она была девять лет назад! Ей так сильно хотелось задеть его за живое, что она была готова сказать что угодно.