— Когда же вы наконец расстанетесь с мыслью отделаться от меня? Что мне здесь делать с этим мужланом и кучкой грязных крестьян? Кроме них, здесь никого нет. Может, мне с ними поиграть в кости, заливая в себя этот мерзкий алкоголь, каким у нас побрезговал бы и портовый грузчик?

Альдо подумал, что вчера этот напиток вовсе не казался ей таким уж отвратительным, но решил не вмешиваться в то, что все сильнее напоминало семейную сцену. Впрочем, Хилари продолжала свою обличительную речь:

— И знайте, что англичанка из хорошей семьи не боится никаких врагов, ни реальных, ни воображаемых!

— Так оставайтесь здесь! — вполне логично заметил князь.

Она бросила на него возмущенный взгляд.

— Вот этого я как раз и не сделаю! Единственная вещь, которой я… которая была бы мне неприятна, это остаться покинутой здесь, среди туземцев, говорящих на непонятном языке и больше похожих на медведей, чем на людей, пока вы там спокойненько дадите себя поубивать! Пойдем вместе! Ну, вы идете?

И, выпрыгнув из повозки прямо в грязь, что, похоже, нимало ее не озаботило, она решительно двинулась по еще не тронутой дороге — на ней не было никаких следов. Альдо и Адальберу оставалось лишь последовать за девушкой.

— Я буду ждать вас до завтрашнего вечера, но не дольше! — крикнул им вслед возчик. — У меня работы хватает!

И вошел на постоялый двор.

— Не слишком торжественная надгробная речь! — заметил Морозини, пожав плечами и поглубже натягивая на голову каскетку.

Дорога была разбитой, и продвигаться вперед оказалось нелегко, но стоявший по обеим ее сторонам лес был великолепен. Его голубые дали были озарены отсветами снега, и только легкий бег косули временами нарушал эту застывшую красоту. Хилари вела себя достойно, от мужчин не отставала. Как и положено организованной и привыкшей к путешествиям англичанке, она всегда возила с собой одежду, в точности соответствовавшую климату и ситуации. Вот и теперь ее ноги были защищены от холода и непогоды высокими шнурованными ботинками, а все прочие части тела укрывались под твидовой юбкой, пестрым свитером и шубой на бобровом меху, крытой толстым коричневым сукном.

По мере того как путешественники приближались к замку, дорога все круче забирала вверх, и внезапно деревья расступились, открыв взгляду высокие каменные стены средневековой ограды. Стены были пробиты редкими бойницами, виднелся и стрельчатый портал с изглоданными временем скульптурами и с воротами, висевшими на огромных ржавых петлях. В воротах было маленькое окошко. Зимнее безмолвие ощущалось здесь явственнее, чем где-либо еще.

— Ну и что нам теперь делать, чтобы нас впустили? — проворчал Адальбер, которому это место было явно не по душе. — В рог трубить, что ли?

— Если он у тебя при себе, можно, конечно, попробовать, но вообще-то здесь есть цепь, и она, должно быть, соединена с колоколом…

— Все до того проржавело, что боюсь, как бы цепь не оборвалась, если за нее потянуть…

Хилари положила конец этим рассуждениям, ухватившись за цепь и энергично дернув. По ту сторону стены загудел колокол, судя по звуку — довольно большой, потом бешено залаяли собаки. Хилари нетерпеливо дернула за цепь во второй раз, и тогда над краем стены показался на редкость неприветливый персонаж, исполин в кожаной одежде, в волчьей шапке, такой же косматой, как усы и борода, которой он зарос до самых глаз. На поясе у него висели топор и нож с широким лезвием, за плечом — охотничье ружье. Он хрипло прокричал нечто, означавшее, должно быть, «что вам угодно? ».

— Мы хотели бы поговорить с графиней Илоной… — ответил Альдо по-немецки.

— С чего ты взял, что она графиня? — шепнул ему Видаль — Пеликорн.

— В этих странах титул почти всегда прилагается к замку, и ей это может только польстить. И потом, поскольку ее фамилии мы не знаем, так все-таки лучше звучит, чем мадам или фрау Илона, разве нет?

— Пожалуй, — усмехнулся Адальбер.

Тем временем исполин снова, на этот раз тоже по-немецки, спросил со стены:

— Что у вас за дело к ней?

— Хотим предложить ей одну сделку; мы прибыли издалека: я — князь Морозини, антиквар из Венеции…

— А остальные?

— Это… леди Доусон, из Британского музея, — кратко объяснил Альдо, решив не углубляться в дебри английских титулов, — и господин Видаль-Пеликорн… из… из Коллеж де Франс!

Хилари впервые улыбнулась.

— Похоже, нас с вами обоих повысили в звании? — шепнула она Адальберу.

— Вам повезло больше, чем мне. Я не отказался бы побыть бароном… или маркизом. Мне всегда нравился этот титул. От него веет войной в кружевах и пудреными париками…

Исполин тем временем скрылся, больше ничего не сказав, и прошло не меньше десяти минут, пока он появился снова, предварив свое появление адским грохотом задвижек, сопровождавшимся скрежетом ключей и истосковавшихся по маслу петель. Встав в проеме ворот, громила почти целиком заслонил его собой, и за ним в полумраке лишь угадывался далеко уходящий свод.

— Только мужчины, — рявкнул он. — Женщина останется снаружи!

— Ну вот, что я вам говорил? — прошептал Морозини под аккомпанемент бурных возражений страшно оскорбленной девушки.

Потом, уже погромче, прибавил, обращаясь к привратнику:

— Послушайте, но ведь это же невозможно! Мы же не оставим знатную даму томиться у вас под дверью?

— Или так, или вообще никто не войдет! Никто не мешает вам остаться с ней или вообще немедленно уйти отсюда… Вас не приглашали!

Он уже отступил на шаг, собираясь запереть ворота, но Адальбер вмешался в разговор:

— Настаивать бесполезно. Лучше ты иди туда один, а я составлю компанию Хилари.

— О, я вполне могу побыть и одна, — запротестовала та. — Я… Мне очень жаль, Адальбер, — прибавила она, понизив голос.

— Давно бы так! — пробормотал Морозини. И, направившись к привратнику, бросил ему: — Пойдемте!

Тот свирепо оскалился, обнажив под спутанными усами кривые зубы:

— Скажите вашим друзьям, что лучше бы им вернуться в деревню. Может быть, им долго придется ждать… и даже очень долго. А зимой сюда по ночам приходят волки.

Очень мило, что вы нас предупредили, — произнес несколько встревоженный Адальбер, — но мы достаточно взрослые для того, чтобы самим решать, как нам поступить… Мы остаемся!

— Ваше дело!

Еще мгновение — и тяжелая дубовая створка, окованная железом, захлопнулась у Морозини за спиной так же неумолимо, как опускается на могилу каменная плита. Это так на него подействовало, что даже захотелось оглянуться и посмотреть, не заметна ли над воротами надпись, которая начертана огненными буквами над вратами Дантова ада: «Входящие, оставьте упованья». Но потом, пожав плечами, отогнал эту мысль. Ради Лизы он готов был вступить в схватку со всеми демонами, какие только есть на земле.

То, что открылось ему в конце прохода под низкими сводами, где всадник не смог бы проехать, не пригнувшись, выглядело столь же неприветливо. Теперь перед ним возвышался сам замок, стоящий на скале и словно выраставший прямо из нее. Замок был заключен в кольцо двора, стиснутого каменными стенами, в толще которых размещались службы. Он ничем не напоминал место увеселений: это было сооружение вроде широкой и приземистой круглой башни с редкими и узкими тройными окнами, и единственным, что немного смягчало облик этого чудища, была окружавшая верхний этаж галерея с изящными аркадами. На фоне хмурого неба, по которому ветер гнал растрепанные тучи, замок выглядел зловещим, почти не уступая в этом своеобразному украшению, водруженному посреди двора: виселице, на которой покачивался скелет, подвешенный за ребра к огромному крюку для туш… Представив себе, какая смерть выпала на долю этого человека, Альдо почувствовал, что бледнеет… Но его уже встречали: четыре огромных пса, свирепо рыча, натягивали поводки, которые удерживал железной рукой исполин, точная копия привратника. И одного из этих псов было бы достаточно, чтобы Альдо почувствовал себя не лучше повешенного… Тем не менее нельзя было показывать свой страх, и Альдо, презрительно пожав плечами, лишь скользнул взглядом по человеку с собаками и вслед за провожатым поднялся по каменным ступеням, которые вели к двери замка…

Переступив порог, он с изумлением огляделся, спрашивая себя, уж не перенесся ли он в другой век или, может быть, на другую планету, настолько безумным выглядело то, что его окружало: головокружительное нагромождение лестниц с просветами, балок на цепях, темных сводов и еще более темных провалов, похожих на каменные мешки. Несколько летучих мышей дополняли картину, придавая интерьеру особое мрачное «очарование». Никому и в голову не могло бы прийти, что здесь живет женщина. И тем не менее Альдо провели по этим каменным и деревянным лабиринтам к двери, выкрашенной красной краской и ведущей в комнату, которая куда больше напоминала тюремную камеру, чем прихожую. Ее обстановку составляли низкая кровать с соломенным тюфяком и одеялом, стул, стол с потушенным фонарем и примитивные «удобства». Исполин зажег фонарь и, положив на стол несколько листков бумаги и перьевую ручку, выглядевшую здесь неуместно, указал на все это гостю.

— Пишите! — распорядился он.

— Что я должен написать?

— Все сведения о себе: имя, профессия, возраст и так далее. И причину, которая привела вас сюда…

— Вам не кажется, что это напрасная трата времени? Для полного счастья мне надо всего лишь несколько минут поговорить с вашей хозяйкой…

— А ей этого недостаточно! Напишите то, что я вам сказал. Потом она решит, что с вами делать: принять, вышвырнуть вон или…

— Или что? — переспросил Морозини, чье терпение быстро истощалось.

— Сами увидите! А теперь, если не желаете писать, я выведу вас за дверь и велю Тьярко спустить собак…

Попробуй спорить в подобных обстоятельствах! Морозини, отчаянным усилием воли подавляя закипавшее в нем бешенство, написал короткий, но полный отчет о себе, закончив его тем, что желал бы приобрести камни, которые, по его мнению, по-прежнему находятся в распоряжении владелицы замка. Исполин собрал листки, сунул их в карман и направился к двери, остановив Альдо, который хотел было последовать за ним: