И в этот момент мы снова услышали этот стук. Он шел снизу, из подземной тюрьмы.

Больше всего на свете мне хотелось вернуться назад и оказаться в своей комнате. Я была уверена, что Женевьева чувствовала то же самое, но, поскольку не предполагала, что я могу поступить подобным образом, мне приходилось скрывать свой страх. Очень легко быть смелым днем, и совсем другое дело ночью.

Девочка показала на каменную винтовую лестницу, и я, придерживая полы халата рукой, в которой сжимала свечу, стала спускаться вниз, держась другой рукой за веревочные перила. Идущая вслед за мной Женевьева внезапно оступилась и подалась вперед. К счастью, она упала на меня, что помешало ей скатиться по лестнице. Она негромко вскрикнула и тут же зажала рот рукой.

– Все в порядке, – прошептала Женевьева, – я запуталась в халате.

– Ради Бога, подберите его повыше.

Она кивнула, и несколько секунд мы стояли на лестнице, пытаясь обрести спокойствие. У меня сильно билось сердце, и я знала, что у Женевьевы тоже. Я надеялась, что она вот-вот предложит повернуть обратно. И тогда я охотно согласилась бы. Но стойкая вера в мою неустрашимость помешала ей произнести эти слова.

Это же совершеннейший абсурд, думала я. Что я здесь делаю, расхаживая ночью по замку? А если нас увидит граф? Какой же я буду выглядеть дурой. Сейчас надо вернуться в свои комнаты, а утром рассказать ему о странных звуках. Но, если я так поступлю, Женевьева подумает, что я испугалась. И не ошибется. Если бы я не пошла сейчас с ней, она потеряла бы ко мне все то уважение, которое я с таким трудом завоевала. И если я собираюсь помочь ей освободиться от живущих в ее душе демонов, которые толкают ее на странные поступки, я должна сохранить свой авторитет.

Я подняла подол повыше, спустилась до конца лестницы и, оказавшись на нижней ступеньке, с силой толкнула обитую железом дверь подземной тюрьмы. Дверь поддалась. Впереди зияла темная пещера, от вида которой мне еще больше, чем раньше, захотелось вернуться назад.

– Вот откуда идет этот звук, – прошептала я.

– О, мадемуазель, я не могу туда идти.

– Это всего лишь старые камеры.

Женевьева потянула меня за руку.

– Пойдемте обратно, мадемуазель!

Было бы безумием идти вперед, имея всего одну свечу в руке, которая едва освещала нам путь. Пол в подземелье был неровным, и падение Женевьевы на лестнице было для нас серьезным предупреждением. Здесь падение было бы куда более опасным... Так я уговаривала себя вернуться. Но правда заключалась в том, что я инстинктивно понимала: надо идти вперед.

Я подняла свечу высоко над головой и увидела старые стены, покрытые плесенью. Темнота казалась бесконечной. Я могла видеть только одну или две камеры с огромными цепями, в которых держали закованных узников.

– Есть здесь кто-нибудь? – спросила я.

Мой голос отозвался зловещим эхом. Женевьева прижалась ко мне всем телом, и я почувствовала, как она вся дрожит.

– Здесь никого нет, Женевьева, – попыталась я ее успокоить.

Она еле слышно повторила:

– Пойдемте отсюда, мадемуазель.

– Хорошо, мы придем сюда днем.

– О да... да...

Девочка схватила меня за руку и потянула за собой. Я уже хотела поспешить вслед за ней прочь из этого места, но почему-то вдруг почувствовала, что совсем рядом, в темноте, кто-то внимательно следит за мной... искушая шагнуть в эту темноту навстречу опасности.

– Мадемуазель... пойдемте.

Ужасное ощущение улетучилось, и я повернулась к Женевьеве. Все время, пока она поднималась по лестнице впереди меня, мне казалось, что я слышу позади себя чьи-то шаги и чьи-то ледяные руки тянутся, чтобы утащить меня обратно в подземелье. Все это было, конечно, игрой моего воображения, но горло сдавили спазмы страха, так что я едва могла дышать, а сердце тяжелым камнем трепыхалось в груди.

Пламя свечи вдруг метнулось в сторону, и я застыла в ужасе, ожидая, что она вот-вот погаснет. Мне казалось, что мы никогда не одолеем лестницу и не выберемся наверх. Этот подъем никогда не занимал больше одной минуты или около этого, но мне казалось, что прошли все десять. Совершенно бездыханная, я остановилась на верхней ступеньке как раз над тем местом, под которым находилась камера забвения.

– Скорее, мадемуазель, – сказала Женевьева, стуча зубами. – Мне холодно.

Наконец-то мы добрались до моей комнаты.

– Мадемуазель, – сказала Женевьева, – могу я остаться на ночь у вас?

– Конечно.

Я знала, что Женевьеве так же страшно, как и мне, и что она боится спать одна. Я долго лежала без сна, перебирая в памяти каждую минуту ночного приключения. Страх перед неизвестным, уговаривала я себя, мы унаследовали от наших первобытных предков. Чего я испугалась в подземной тюрьме? Духов прошлого? Чего-то, что является, плодом лишь детского воображения?

Когда же я наконец заснула, зловещий стук преследовал меня и во сне. Мне снилась молодая женщина, которая не могла обрести покой, потому что умерла насильственной смертью. Она хотела вернуться, чтобы объяснить мне, как именно она умерла.


Тук-тук!

Я вскочила в постели. Служанка принесла мне поднос с завтраком. Женевьева, должно быть, проснулась раньше, ибо ее уже не было в комнате.

На следующий день после обеда я спустилась в подземную тюрьму одна. Я собиралась позвать с собой Женевьеву, но нигде не нашла ее. Я сама слышала стук, о котором мне раньше рассказывала Женевьева, и мне хотелось выяснить, что же это было такое.

Стоял солнечный день, и все выглядело иначе – веселей, праздничней! Даже древняя лестница не казалась сейчас такой темной, потому что через одну из длинных узких амбразур сюда проникало немного дневного света. И хотя она выглядела довольно мрачно, но все-таки не так ужасно, как ночью при свете единственной маленькой свечи.

Я добралась до двери, ведущей в подземную тюрьму. Даже сейчас, в один из самых светлых дней года, было трудно что-либо рассмотреть. Но после того как я немного постояла, вглядываясь в темноту, мои глаза привыкли к ней и я смогла различить очертания ужасных ниш, которые назывались клетками. Когда я шагнула немного вперед, тяжелая дверь неожиданно захлопнулась за мной, и я не смогла сдержать вскрик ужаса при виде скользнувшей ко мне тени. Чья-то рука схватила меня за локоть.

– Мадемуазель Лоусон!

У меня перехватило дыхание. Передо мной стоял граф.

– Я... я... – пыталась я вымолвить хотя бы слово. – Вы меня так напугали.

– Да, это было глупо с моей стороны. Как здесь темно, когда закрыта дверь. – Однако он не сделал ни малейшей попытки открыть ее. – А я никак не мог понять, кто бы это мог быть, – сказал он. – Хотя следовало бы догадаться, что это вы – с вашим интересом к замку и неуемным стремлением все изучать и исследовать... даже такие ужасные места, как это. Видимо, в них тоже есть своя прелесть.

Граф положил руку мне на плечо. Я дрожала от страха и никак не могла понять, чего именно боюсь. Он прошептал мне на ухо:

– Что вы надеялись здесь обнаружить, мадемуазель Лоусон?

– Я и сама не знаю. Женевьева слышала какие-то звуки, и этой ночью мы спустились выяснить, в чем дело. Потом я пообещала, что мы еще раз придем сюда днем.

– Так она тоже придет сюда?

– Вполне вероятно.

Он засмеялся:

– Звуки... Какие звуки?

– Как будто кто-то стучит. Женевьева говорила мне о них раньше. Вот мы с ней и договорились, что когда она услышит эти звуки снова, то сообщит мне, и мы попытаемся вместе выяснить, что происходит.

– Можно легко догадаться, что бы это могло быть, – сказал он. – Жуки-древоточцы.

– О...

– Вы должны были бы догадаться. Наверняка сталкивались с ними в замках Англии.

– Конечно, но эти каменные стены...

– Здесь очень много дерева. – Он отошел от меня и, подойдя к двери, распахнул ее. Теперь я могла видеть более отчетливо ужасные решетки, страшные кольца, цепи... и графа, бледного, с очень сосредоточенным и более замкнутым, чем обычно, выражением лица. – Если завелись эти жуки...

– Вам придется все очень внимательно обследовать?

– Да, но после сбора винограда, – кивнул он. – Это займет чертовски много времени – обстучать все помещения. Прошло только десять лет с тех пор, как проводили подобную профилактику. Так что вряд ли они успели натворить много бед.

– А как вы оказались здесь? – спросила я.

– Увидел, как вы направились вниз, и пошел за вами. Я подумал, уж не сделали ли вы какого-нибудь открытия? – ответил граф.

– Открытия? Какого открытия?

– Какую-нибудь картину на стене или что-то в этом роде. Вы же сами рассказывали мне, помните?

– Но здесь...

– Всегда трудно предположить, где может быть спрятано сокровище, не так ли?

– Вы, пожалуй, правы.

– Давайте не будем никому говорить о странных стуках. Если о них услышит Готье, он тут же начнет твердить о необходимости пригласить экспертов. Подождем, пока не уберут урожай. Вы не представляете, мадемуазель Лоусон, хотя скоро увидите своими глазами, какое здесь царит лихорадочное оживление, когда поспевает виноград. И в это время нельзя отвлекать работников на какие-то другие дела.

– Могу ли я рассказать Женевьеве, как вы объясняете происхождение звуков?

– Да, конечно.

Мы вместе поднялись по лестнице, и, как всегда в его присутствии, мною владели смешанные чувства. Я ощущала себя так, будто меня поймали на чем-то предосудительном, а с другой стороны, меня неудержимо тянуло говорить с ним снова и снова.


На следующий день во время прогулки верхом я объяснила Женевьеве происхождение звуков.

– Жуки? – вскричала она. – Как? Они такие же ужасные, как и привидения!

– Чепуха, – рассмеялась я. – Вполне материальные создания, и их можно уничтожить.

– Ага, пока они не уничтожили весь замок. Ух! Мне совсем не нравится, если у нас действительно завелись жуки. А почему они стучат?

– Они стучат головками о дерево, чтобы привлечь к себе партнеров.