Книга подтвердила мне то, что я уже знала, – во времена Революции изумруды были потеряны. До того момента они вместе с другими ценностями хранились в комнате-сейфе, расположенной в оружейной, ключи от которой находились у самого хозяина.

Было уже очень поздно, но я никак не могла оторваться от книги. Я подошла к главе, которая называлась «Де ла Тали и Революция».

Лотэру – графу де ла Талю тех лет – было около тридцати. За несколько лет до того, как его вызвали в Париж для участия в собрании Генеральных Штатов, он женился. Больше он в замок не вернулся. Он стал одним из первых, чья кровь обагрила нож гильотины. Его жена Мари-Луиза, которой исполнилось тогда двадцать восемь лет, была беременна и потому осталась в замке вместе с графиней, матерью Лотэра.

Я очень четко представляла себе картину: жаркие июльские дни, молодая женщина, которой приносят известие о смерти мужа, ее горькие слезы по поводу кончины Лотэра, страхи за судьбу ребенка, который должен скоро родиться. Я словно видела, как она стоит у окна самой высокой башни замка, устремив взгляд на простиравшиеся вокруг рощи и виноградники и стараясь разглядеть, не идут ли уже и за ней восставшие, или пытаясь угадать, надолго ли люди, живущие в округе, оставят ее в замке.

Эти знойные дни были полны для нее напряженного ожидания. Она боялась показываться в городке и пребывала под бдительным оком тех, кто жил в округе и обрабатывал виноградники, слуг, живущих в замке, которые с каждым днем выказывали все меньше повиновения и почтения. Я представила себе старую, полную достоинства графиню, которая отчаянными усилиями пыталась сохранить и поддерживать в замке привычный образ жизни. Боже, какие страдания выпали на долю двух несчастных женщин!

Не многим удалось избежать террора, который в конце концов докатился и до Гайяра. К замку подошла толпа, размахивая флагами, распевая новую песню, пришедшую к ним с юга. Работники, оставив виноградники, женщины и дети, покинув свои дома, устремились к замку. Мелкие торговцы и лавочники заполнили двор. С аристократами пора было кончать. Пробил их последний час! Я с содроганием читала о том, как молодая графиня покинула замок и укрылась в каком-то доме. Теперь я знала, чей это был дом, я знала, какая семья приютила ее. Но де ла Тали никогда не были друзьями этой семьи, они были патронами, хозяевами. Я очень хорошо помнила гордый взгляд мадам Бастид, когда она произносила слова.

Итак, мадам Бастид, прапрабабушка Жан-Пьера, спрятала молодую графиню в своем доме. Она так управляла своей семьей, что даже мужчины не могли ей перечить. В то время как они вместе с восставшими готовились проникнуть в замок, она укрывала жену владельца замка, приказав им держать язык за зубами.

Старая графиня отказалась покинуть замок. Она всю жизнь прожила здесь, здесь хотела и умереть. Она пошла в часовню и стала ждать там своей смерти от рук восставших. Ее звали Женевьева, и она молилась своей святой покровительнице, чтобы та не оставила ее в беде. Услышав рев толпы и раскаты хохота, графиня поняла, что восставшие ворвались в замок и сейчас начнут срывать со стен гобелены и картины и выкидывать их через окна во двор.

Некоторые из них направились было в часовню. Но передумали и решили сначала сбросить вниз статую святой Женевьевы, которая стояла высоко над входом. Кто-то из них взобрался наверх, но статуя не поддавалась. Возбужденные вином, они стали звать на помощь товарищей. Они кричали, что сперва надо покончить со статуей, а потом можно крушить уже все подряд.

А перед алтарем в часовне старая графиня продолжала обращать к святой Женевьеве свои молитвы. Рев и крики снаружи становились все громче, и она ждала, что толпа вот-вот ворвется внутрь и ее убьют.

Воставшие притащили веревки и, распевая во все горло «Марсельезу» и «Это будет», обмотали ими статую. Раздалось: «Поднимайте, товарищи, все вместе! « А потом вдруг грохот, вопли и... гробовая тишина.

Замок был спасен. Святая Женевьева, разбитая на куски, лежала на земле перед входом в часовню, а под ней – три трупа. Она спасла замок, ибо восставшие, какими бы безбожниками они ни были, усмотрели в происшедшем дурной знак и в страхе убежали. Несколько самых смелых пытались остановить их, но тщетно.

Многие из тех, кто находился в толпе, пришли сюда из окрестных мест, а это означало, что все они в конечном итоге жили под дланью де ла Талей. И они боялись их, как и раньше. Ими овладело только одно желание – как можно быстрее убраться подальше от стен замка. Старая графиня вышла из часовни, когда кругом уже никого не было и воцарилась тишина. Она увидела разбитую статую, встала перед ней на колени и вознесла молитву благодарности святой покровительнице. Потом возвратилась в замок и вместе с одним слугой попыталась навести хоть какой-нибудь порядок. Так и жила она в течение нескольких лет, заботясь о маленьком графе, которого потом благополучно возвратили домой.

Его мать умерла во время родов, что было совсем неудивительно, ибо перед его рождением несчастной женщине пришлось пережить невыносимые страдания. А кроме того, мадам Бастид побоялась пригласить акушерку.

Прошло несколько лет, времена изменились. Революция осталась в прошлом, и жизнь в замке стала входить в свою колею. Начали возвращаться слуги. Восстановили замок. Возродились к жизни виноградники. И хотя комнату-сейф никто не трогал, хранившиеся в ней изумруды исчезли и с тех пор были потеряны для семьи...

Я закрыла книгу и мгновенно заснула.

3

Утро следующего дня я провела в галерее. После проявленного графом интереса к моей работе я ожидала его визита, но он не пришел.

Я, как обычно, позавтракала у себя в комнате. Вдруг в дверь постучали. Вошла Женевьева. Ее волосы были аккуратно собраны на затылке, и она выглядела такой же подавленной, как и вчера вечером за обедом. Я подумала, что так на нее, наверное, действует присутствие отца в замке.

Мы поднялись по лестнице в башню и вскоре оказались на самой высокой точке замка. Оттуда она показала мне окрестности, рассказывая об этих местах, хотя медленно и с запинками, по-английски, как советовал ей отец. Я была уверена, что, несмотря на то что порой боялась его, она очень стремилась заслужить его уважение.

– Мадемуазель, посмотрите, видите башню? Там живет мой дедушка.

– Это не очень далеко отсюда.

– Около двенадцати километров. Сегодня ее можно увидеть, потому что ясная погода.

– Вы часто к нему наведываетесь? – Она помолчала, глядя на меня с некоторым недоверием. И я повторила: – Это ведь недалеко.

– Иногда, – нехотя призналась она. – А папа нет. Только, пожалуйста, не говорите ему.

– Он не хочет, чтобы вы там бывали?

– Он этого не говорил. – В ее голосе прозвучали нотки горечи. – Папа вообще редко со мной разговаривает. А с вами он беседует.

– Дорогая Женевьева, я видела его всего два раза. И естественно, он говорил со мной о картинах, потому что беспокоится об их судьбе. И он не собирается разговаривать со мной ни о чем ином.

– Папа обычно не разговаривает с теми, кто приезжает сюда работать.

– Но ведь они не реставрировали картины, которые ему дороги!

– Мне кажется, он интересуется вами, мадемуазель.

– Просто его очень заботит, что я собираюсь делать с принадлежащими ему произведениями искусства... Ну, посмотрите, например, на этот куполообразный потолок. Обратите внимание на этот дверной проем в форме арки. Это дает основание предположить, что им уже около сотни лет.

Мне очень хотелось поговорить с ней о ее отце, спросить о том, как он обычно относится к людям, проживающим в замке, узнать наконец почему ему не хочется, чтобы дочь навещала своего дедушку.

– Вы говорите слишком быстро, мадемуазель, я с трудом понимаю вас.

Мы стали спускаться по лестнице, и, когда были уже внизу, Женевьева сказала по-французски:

– Вы только что побывали на вершине замка, а теперь следует познакомиться с его нижней частью. Вы знаете, что в замке есть подземная тюрьма, мадемуазель?

– Да, ваш отец прислал мне книгу, которая была написана для одного из ваших предков. Из нее я узнала, что представляет собой этот замок.

– Там обычно держали пленников. Если кто-нибудь отваживался оскорбить или обидеть графа де ла Таля, его немедленно сажали в темницу. Мама мне рассказывала об этом. Однажды мы ходили с ней посмотреть на камеры-клетки. Но она сказала, что если кого-то хотят лишить свободы, то совсем не обязательно держать его в камере. Толстые стены и цепи – это всего лишь один из способ содержания пленников, но были и другие.

Я быстро взглянула на нее, но девочка были сама невинность, а ее лицо излучало спокойствие и сдержанность.

– В королевских замках всегда были темницы, или, как их называли... камеры забвения, потому что о тех людях, кто туда попадал, просто забывали. Поэтому это были темницы для забытых. А знаете ли вы, мадемуазель, что единственным входом в эти темницы были потайные люки в полу, которых сверху не видно.

– Да. Я читала об этом. Ничего не подозревающая жертва стояла на крышке люка в полу, которую открывали нажатием пружинного рычага, что находился в другой части комнаты. Пол неожиданно разверзался прямо под ногами несчастной жертвы, которая мгновенно проваливалась вниз.

– В камеру забвения. Это было долгое падение. Во время падения человек мог сломать себе ноги, и некому было оказать ему помощь. Человек оставался лежать там с покалеченными ногами, всеми забытый, на костях других, попавших туда еще раньше. Мадемуазель, а вы боитесь духов и призраков?

– Нет, конечно.

– А многие слуги очень боятся. Они никогда не входят в комнату, расположенную над камерой забвения, во всяком случае, никогда не входят поодиночке. Они говорят, что по ночам внизу, в камере забвения, раздаются страшные стоны, раздирающие душу стенания. Вы уверены в том, что хотите посмотреть камеру забвения?