Вытащив миниатюру из кармана камзола, он внимательно рассматривал ее — впервые после того, как принял решение. Советники сочли его тогда слишком скоропалительным и импульсивным. Ведь они не знали, что их король ожидал такого случая уже много месяцев.

С миниатюры на него смотрело бледное серьезное лицо, в котором самым прекрасным были лазурно-синие глаза. Чуть выступающая нижняя губа выдавала чувственность. Гладко причесанные темные волосы отливали золотом. У нее было безупречное протестантское происхождение. В изменившихся обстоятельствах она была бы достойной заменой Маргариты де Валуа. И более того. Он провел по портрету Мод д'Альбар загрубевшим пальцем. Будет приятно для разнообразия жениться на девственнице. Маргарита вела бурную жизнь задолго до их свадьбы. Ходили слухи, что она не брезговала и собственными братьями. Впрочем, Генриха это не особенно заботило. Это был брак, обычный для людей их происхождения, не по любви, а в силу государственной необходимости — политический союз. Но он не оправдал ожиданий и принес Генриху одни только унижения.

Он надеялся объединить протестантов и католиков своей женитьбой на Маргарите. Но короля предали и обрекли его людей на гибель. Теперь об объединении и думать нечего. Он даст католической Франции королеву-гугенотку, мать которой была убита во время страшной бойни в ночь Святого Варфоломея. И тогда круг замкнется, и цена будет заплачена сполна.

Он сжал обветренные губы так, что они побелели, и ястребиный нос Генриха заострился. Он ничего не простил, и этим людям предстояло об этом узнать, когда он возложит на голову корону Франции, а в колыбель положит младенца-сына.

Генрих спрятал миниатюру в карман камзола и ушел с носа судна, где моряки уже засуетились, свертывая паруса на фок-мачте. Наконец судно стало на якорь вблизи гавани. Слуги поспешили вынести сундуки. Человек ранга герцога Руасси не мог предстать при дворе королевы Елизаветы без соответствующего гардероба, хотя, бросив сейчас взгляд на того, кто должен был стать герцогом Руасси, никто бы не подумал, что он располагает подобной одеждой. Генрих все еще был в том самом одеянии, в котором вел осаду Парижа и которое носил в своем лагере. На нем были безрукавка из бычьей кожи, штаны в обтяжку до колен и сапоги до бедер. Голова его оставалась непокрытой. Шпага у него была простая, без украшений, как и кинжал. Это было оружие солдата, и сталь местами была выщерблена, но края настолько остро отточены, что сквозь них, казалось, можно было смотреть на солнце.

Генриха гораздо больше, чем его личное имущество, волновали лошади, которых как раз в этот момент выводили из-под тента на корму. Его личного боевого коня вел грум, специально приставленный к животному.

— Он хорошо перенес путешествие по морю?

— Да, ваше… милорд, — ответил грум кланяясь.

Генрих потрепал Валуара по холке, и конь радостно заржал, уткнувшись мордой ему в плечо.

— Он всегда хорошо переносил путешествия.

— Будете высаживаться, ваша светлость? — Капитан шлюпа, англичанин, уже направлялся к своему благородному пассажиру через палубу. Он был бывалым, обветренным всеми ветрами моряком, обычно мало знавшимся с французами, тем более с французскими дворянами, но на сей раз он счел своего пассажира приятным спутником, простым в обращении и на диво хорошо знакомым с морским делом, а также весьма веселым собутыльником. Ему было жаль с ним расставаться. — Уже готова лодка, чтобы отвезти вас на берег, сэр. И скоро будут подготовлены плоты, на которых мы доставим лошадей.

— Примите мою благодарность, капитал Холл. — Генрих протянул ему руку. — Это было на редкость приятное путешествие.

— Чему способствовали добрый ветер и милосердная погода, — бодро ответил капитан, пожимая руку. — Для меня было большим удовольствием послужить вам. Когда вы будете возвращаться во Францию, надеюсь отвезти вас обратно.

— Если через две недели ваш корабль все еще будет в гавани, я буду счастлив совершить обратное путешествие с вами. — Генрих натянул толстые кожаные перчатки, доходившие до локтей.

Капитан поклонился и отошел к поручням, чтобы проследить, как его высокородный пассажир спустится вниз по раскачивающейся веревочной лестнице в лодку. Герцог и его дворяне сделали это с живостью и легкостью опытных моряков или, уж во всяком случае, закаленных солдат, и гребцы дружно взялись за весла. Скоро они оказались на достаточном расстоянии от шлюпа и двинулись по узкому проливу во внутреннюю бухту.

— Лучше нам тотчас же отправить гонца в замок, Магрэ, — сказал Генрих, ступая на берег. — Мы будем ждать его возвращения в «Черном якоре». — Он указал на здание постоялого двора на пирсе.

В мрачной на вид общей комнате постоялого двора король Франции весело махнул хозяину и указал на бочонок с элем:

— Наполни наши кружки, хозяин. Я удачно пересек канал и в ознаменование благополучного исхода моего морского путешествия хочу угостить своих спутников и всех твоих гостей.

Раздался рев одобрения. Компания, собравшаяся в таверне, была в восторге, и через несколько минут Генрих оказался в центре внимания веселых горожан.

Магрэ смиренно наблюдал эту сцену. Он привык, что его суверен охотно пил в компании своих солдат так же беззаботно, как сегодня. Монарх был подозрителен до такой степени, что порой это походило на одержимость, однако никто не мог бы догадаться об этом, глядя на него теперь, веселого и довольного, в шумной компании выпивох. Они уже считали его своим лучшим другом. Генрих доверял простым людям, а в коварстве подозревал только своих пэров, и — да будет милостив к нам Господь! — он был совершенно прав.

Констебль Дуврского замка выехал лично встретить герцога Руасси и его приближенных. Он окаменел, увидев своего благородного гостя, запросто бражничающего в дешевой гостинице в компании рыбаков и бродяг. Однако в облике гостя и его манерах было нечто такое, что удержало констебля от лишних высказываний.

Он сопроводил своих гостей в замок и тотчас же отправил в Лондон курьера с изъявлениями почтения герцога ее величеству и с просьбой принять его при дворе. Второе письмо было отправлено графу Харкорту с сообщением о прибытии герцога и с подспудно выраженной надеждой на то, что ему будет предложено остановиться под кровом Харкортов.

Глава 15

На следующее утро Миранда увидела Робби. Она прогуливалась по длинной галерее. Мысли ее путались. Смущенная и взбудораженная вчерашним, полная возбуждения и ощущения свершившегося чуда, она не могла оставаться в комнате. Ей ужасно хотелось увидеть Гарета, и в то же время она намеренно избегала его. Девушка и сама не знала, боится встречи с ним или хочет подольше сохранить чудесное ощущение обретенного счастья. Миранда знала, что с ней, — она полюбила. Конечно, ей и до этого было знакомо это чувство. Она любила свою семью. Но это было совсем другое. В нем не было ничего от долга, обязательств, благодарности. Это было что-то совсем новое для нее, оно пронизывало ее всю, окружало, как золотистый ореол. И Миранда знала, что теперь ее жизнь никогда не будет прежней.

Миранда бродила по галерее, а Чип наблюдал за ней издали с каминной полки, всем своим видом выражая смущение и неодобрение. Утром Миранда даже не зашла в спальню Мод. Она лелеяла свою вновь обретенную тайну, свое удивительное чувство, опасаясь, что, как только мир узнает о нем, оно исчезнет, и потому ей хотелось сохранить его в тайне.

В галерее было тепло и влажно. День был пасмурным, но душным — собиралась гроза. Миранда отерла бисеринки пота и подошла к одному из продолговатых окон, выходивших во двор, чтобы открыть его.

И тогда увидела маленькую фигурку, стоявшую по ту сторону узкой улицы, проходившей мимо ворот Харкортов. Сердце ее подпрыгнуло. Робби! Как он здесь появился? Ведь труппа сейчас должна была благополучно пребывать во Франции. Вгляделась повнимательнее и вскрикнула от радости. Да, это точно Робби! Значит, ее семья не уехала во Францию. Они все сейчас в Лондоне.

Она сбежала вниз с галереи, придерживая длинные юбки. Чип прыгал рядом.

Имоджин появилась из гостиной, как раз когда Миранда спешила через холл к входной двери.

— Куда ты собралась, девушка? Ты не можешь выходить из дома одна.

Миранда едва ли услышала ее слова и, уж во всяком случае, не обратила на них ни малейшего внимания. С минуту она сражалась с огромными, тяжелыми двойными дверьми, потом широко распахнула их и вприпрыжку пустилась по ступенькам во двор. Она молниеносно пронеслась через двор к воротам, крикнув на бегу привратнику:

— Отопри для меня калитку!

Привратник уставился на леди Мод. Несмотря на коротко подстриженные волосы, он не усомнился в том, что видит именно ее. То, что леди сопровождала ручная обезьянка, тоже его не смутило. Тем более что голос у нее был властный, а движения уверенные. Поэтому он поспешил отворить калитку. С изумлением он наблюдал, как она перебежала через улицу, лавируя между повозками, избегая столкновения с разносчиками и их тележками. Потом он потерял ее из виду. И не видел ее встречи с Робби.

Робби поднял глаза и робко смотрел на восхитительную даму, в которой он и узнавал и не узнавал Миранду. Она порывисто заключила его в объятия, не обращая внимания на то, что руки у него были грязные, а не менее грязные босые ноги зарылись в складках ее богато вышитых юбок.

— Робби!.. Робби… — Миранда, смеясь, целовала его. — Откуда ты взялся?

— Мы пришли сюда за тобой, — сказал ребенок, когда наконец оправился от потрясения и обрел дар речи. — Там, в Дувре, нам сказали, что какой-то лорд увез тебя в этот, как его… Лондон. И мы отправились тебя искать.

— Все здесь?

— Да, у нас жилье, комнатушка над мастерской сапожника, на Лутгейте. Ой! Чип!

Он пытался наклониться и погладить Чипа, а когда Миранда наконец выпустила его из объятий и опустила на землю, принялся обнимать обезьянку. Чип возбужденно болтал, в полном восторге от встречи с другом, и обвивал шею мальчика своими тощими лапками.