— Если вы слишком долго задержитесь в Англии, сир, пересечь Ла-Манш может оказаться невозможным до самой весны, — возразил Руасси.

— Я не задержусь там слишком долго, — объявил Генрих. — Если она окажется такой же пригожей, как на портрете, и я не сочту ее полной дурой, если к тому же она будет склонна к браку…

Он хмыкнул, и даже Руасси не смог скрыть улыбки при столь нелепой мысли. Какая девица могла бы отказаться от подобного брака?

— Тогда, — продолжал Генрих, — я быстро закончу переговоры с лордом Харкортом и вернусь к концу октября, чтобы начать дело о разводе с Маргаритой. Думаю, оно будет закончено до моей коронации?

Он вопросительно поднял бровь, глядя на своего канцлера.

— Не сомневаюсь, сир, — согласился тот, вынимая из кармана кружевной носовой платок и вытирая им рот брезгливым жестом, совсем не вязавшимся с окружающей походной обстановкой, грубой пищей и развязными манерами сотрапезников, которые, как и их король, прежде всего были солдатами, а уж только потом придворными и ничуть не стыдились своих совсем не изысканных манер.

— Кто будет вас сопровождать, сир? — спросил Руасси, отказавшийся от дальнейших попыток отговорить короля от этой экспедиции и предпочитая не тратить зря слов.

— Деруль, Ванкер и Магрэ. — Генрих указал на троих дворян по очереди. — А я назовусь тобой, Руасси. Раз уж тебе суждено на время стать мною.

Генрих нахмурился, и тотчас же на лице его не осталось ни малейших следов веселья и легкомыслия. Он опять стал неумолимым и бесстрашным полководцем.

— Я буду носить твои цвета и твой штандарт. Очень важно, чтобы никто, кроме девушки и ее родственников, не заподозрил ни на секунду, кто этот французский гость. Герцог Руасси предстанет при дворе королевы Елизаветы в то время, как его суверен будет продолжать осаду Парижа. Сама королева не должна подозревать, кто этот французский дворянин. Она утверждает, что поддерживает мой замысел, но ведь Елизавета коварна и непостоянна, как целый выводок гадюк. — Он откинулся на спинку скамьи, оглядывая своих приближенных. — Сомневаюсь даже в том, что ее правой руке известно о том, что творив левая, и если она узнает, что Генриха нет под стенами Парижа, никто не может предсказать, как она поведет себя.

— Именно так, государь. — Руасси подался к королю, и тон его стал серьезным, а голос напряженным. — Подумайте о риске, сир. Представьте, что будет, если вас все-таки узнают.

— Я буду осторожен, Руасси, если и ты правильно сыграешь свою роль. — Король потянулся к фляжке с вином. — Давайте выпьем за успех в любви, друзья.

Глава 11

На следующее утро Миранда проснулась от звука открывающейся двери.

— Доброе утро, Миранда. — К ее постели подошла леди Мод. Лицо девушки было бледным и мрачным.

Миранда приподнялась на постели и зевнула.

— Который час?

— Чуть больше семи. — Мод поплотнее закуталась в шаль, поежилась: — Холодно здесь.

— Да, не очень-то жарко, — согласилась Миранда. Она взглянула в окно. Небо было затянуто тучами. — Похоже, будет дождь.

Мод внимательно смотрела на нее:

— Жаль вас будить, но у меня возникло странное чувство: уж не приснились ли вы мне? Мне вдруг показалось, что когда я увижу вас снова, вы будете выглядеть совсем по-другому.

Миранда сонно улыбнулась:

— И что же вы увидели?

Мод покачала головой с едва заметной улыбкой:

— Нет, вы точно такая же, как вчера вечером. И я никак не могу привыкнуть к нашему сходству.

Она протянула руку и слегка коснулась лица Миранды.

— Значит, вы все-таки мне не привиделись.

Чип прыгнул на покрывало, дернул Мод за шаль. Та погладила его по голове.

— А что будет сегодня?

— Мне никто ничего не говорил.

Миранда сбросила одеяло, встала, потянулась и снова зевнула.

— Но ваше тело не похоже на мое, — заметила Мод, критически оглядывая Миранду. — Мы обе худощавые, но у вас более выраженные формы.

— Это мускулы, — ответила Миранда. — Потому что я акробатка. — Она хотела поднять нарядное платье, столь небрежно брошенное накануне вечером. — Думаю, лучше надеть его снова. Мне следовало его повесить. Оно помялось.

— Оставьте, — заметила Мод равнодушно. — Горничные погладят его. Подождите, я принесу вам другое.

Она исчезла с необычной для нее расторопностью и через несколько минут появилась снова с бархатным платьем, отороченным мехом.

— Наденьте его и пойдемте в мою комнату. Там затопили камин, и Берта подогревает эль с пряностями. Мне сегодня будут отворять кровь, и я должна поддержать свои силы горячим элем.

— Почему? — спросила Миранда. — Вы больны?

Она уже надевала платье. Шелковая подкладка ласкала кожу, и девушка невольно погладила рукой мягкие бархатные складки. «А все-таки здорово ходить в таких коконах», — думала Миранда, идя следом за Мод. Чип примостился у нее на плече.

— Мне делают кровопускание, чтобы я не заболела, — пояснила Мод. — Каждую неделю пиявки высасывают из меня добрую чашку крови. Это чтобы кровь не перегрелась и я не заболела лихорадкой.

Миранда непонимающе уставилась на нее.

— Как вы можете терпеть это? Это ужасно, хуже слабительного.

— Верно, это неприятно, — согласилась Мод, открывая дверь своей спальни. — Но необходимо, чтобы я не заболела.

— Скорее вы можете заболеть от этого, — заметила Миранда.

Мод ничего не сказала. Она направилась к своему креслу, придвинутому к жарко пылавшему огню, села и поставила ноги как можно ближе к камину.

— Берта, — сказала Мод служанке, — это Миранда. Я говорила тебе о ней вчера вечером. Лорд Харкорт нанял ее, чтобы она изображала меня. Не знаю, правда, зачем это ему понадобилось.

Пожилая женщина помешивала какое-то ароматное варево в медном котле. Кода она подняла голову, ее глаза округлились. Деревянная ложка полетела на пол.

— Божья Матерь! Да хранят нас все святые!

Она неуклюже присела в реверансе перед Мирандой и только тогда заметила Чипа.

— О Господи! Бесовское отродье! — Она перекрестилась.

— Чип вовсе не бесовское отродье, — заверила ее Миранда. — Это обыкновенная обезьянка.

Впечатление, произведенное на Берту появлением Миранды, перевесило страх перед зверьком. Она подошла к девушке.

— Пресвятая Мария, Матерь Божия. Трудно поверить, но ведь это вылитая моя крошка!

Миранда уже привыкла к производимому ею впечатлению и ничего не ответила.

— Это или дьявольские происки, или Божий промысел, — бормотала Берта. — Но такого не бывает в природе, это уж точно.

— Не стоит волноваться из-за этого, Берта, — сказала Мод с нетерпением. — Эль готов? Мне необходимо согреться.

— О да, моя пташка. Ты не должна зябнуть, бегая по дому в столь ранний час.

Качая головой, Берта вернулась к котлу. Время от времени она бросала косые взгляды на Миранду, отодвинувшую скамейку от ярко пылающего огня.

— Святая Мария! Может быть, это посланница небес? — продолжала старуха. — Если ты пришла спасти мою крошку от уготованного для нее зла, значит, ты точно посланница небес.

Берта протянула Миранде кружку с элем. Сказав спасибо, девушка сделала глоток.

— Берта, я хотела бы на завтрак яйца всмятку, — объявила Мод. — Хлеб и вода отменяются. И все благодаря Миранде.

— Я бы сказала иначе, — заметила Миранда. — Благодаря милорду Харкорту. Это он сказал, что вас больше не будут ни к чему принуждать.

— Сейчас принесу. — Лицо Берты осветила улыбка. Но потом служанка нахмурилась. — Но ведь пиявки должны избавить тебя от лишней крови, а яйца могут вызвать ее прилив. Лучше поесть чего-нибудь полегче перед кровопусканием.

Мод скривила губы:

— Сегодня я хорошо себя чувствую, Берта. Я уверена, что пиявкам придется высосать из меня совсем немного крови.

— Может быть, не стоит этого делать вообще? — предположила Миранда.

Берта не обратила на ее замечание ни малейшего внимания. Она склонилась к Мод, положила руку на лоб девушки, заглянула ей в глаза.

— Право, не знаю, малышка. Тебе ведь известно, как это с тобой случается: внезапно тебе становится плохо.

— Я не чувствую ни малейших признаков близящегося недомогания, — сердито возразила Мод. — А если ты не дашь мне яиц, то весьма вероятно, что у меня начнется припадок.

Миранда с удивлением и неодобрением смотрела на капризничающую Мод. Однако Берта, горестно вздыхая и охая, поспешила к двери.

Мод улыбнулась, когда дверь за горничной закрылась.

— Хорошо. Иногда она бывает чертовски упрямой, и мне приходится время от времени припугивать ее.

Миранда ничего не сказала.

— Почему вы хмуритесь? — спросила Мод.

Миранда пожала плечами:

— Не знаю. Вероятно, потому, что мне неприятно, когда рядом со мной хнычут и капризничают.

— Что вы знаете о моей жизни! — воскликнула Мод. — о том, как уединенно я жила! О том, что никому, кроме Берты, до меня не было дела. Я никому не нужна! Их интересует только, что я могу сделать для них, как с моей помощью они могут поправить свои дела.

В глазах Мод загорелся злой огонь. Щеки раскраснелись. Она метала громы и молнии.

Миранда была испугана не словами Мод, а страстностью, с которой та говорила. Мод напоминала ей себя в минуты гнева. Внезапно жизнь Мод предстала перед Мирандой столь ясно, будто она сама прожила ее. Замурованная в этом огромном доме, болезненная, лишенная связи с миром и с жизнью. Мод держали здесь только ради того, чтобы в определенный момент воспользоваться ею.

«Неужели ее жизнь была настолько мрачной, что она научилась только огрызаться?» — думала Миранда. Мод знала, что люди, которые взяли на себя опекунство над ней, не любили ее. Она была загнана в угол, и ей ничего не оставалось, кроме как сопротивляться. Но должно быть, именно это и придавало некоторый смысл ее существованию. Во всяком случае, жизнь в монастыре, с точки зрения Мод, была предпочтительнее удела, который уготовили ей родственники.