— Честолюбие, Миранда. Всего лишь мое честолюбие. Эгоизм, если тебе будет угодно это назвать так, но для меня очень важно, чтобы моя семья вернула себе то положение, которое мы занимали, пока гугенотов не

начали преследовать во Франции. Родство с Руасси, а следовательно, и с французским двором, поможет этому.

— И вы станете могущественным?

— Да. — Он вернулся к созерцанию темной воды и очень тихо добавил: — Да, очень могущественным.

Но он не сказал вслух всего, о чем думал. Что, только достигнув влияния и власти, он сможет отделаться от того, что оставила ему в наследство Шарлотта: от ужасного стыда и чувства вины, вызванного тайной догадкой, которую он не мог поведать никому.

Миранда покусывала неровный ноготь на одном из своих пальчиков и хмурилась.

— Но если Мод действительно не захочет этого, вы ведь не сможете принудить ее пожертвовать собой ради вашего честолюбия?

— Думаю, что Мод одумается и ее разум возьмет верх над упрямством, — ответил Гарет. — Но пока этого не произойдет, важно хорошо встретить ее поклонника. Он должен увидеть покорную невесту.

Миранда сглотнула. Возможно, она и могла бы с этим справиться, но как ей все это вынести? Даже за пятьдесят золотых? Деньги были большие — это могло бы помочь всей труппе найти убежище на зиму, не испытывая обычной нужды в страшные, суровые зимние месяцы. Это были огромные деньги, которые при разумном вложении могли обеспечить Миранде долгие годы спокойной жизни. Имела ли она право лишить своих друзей подобной помощи? Ведь эти люди взяли ее к себе младенцем, делили с ней все, что имели, заботились о ней. Они были единственной семьей, которую она знала и которую ей суждено было узнать.

Гарет, чувствуя, что она смотрит на него, снова повернулся к ней и встретил ее вопрошающий взгляд.

— Мне надо, чтобы ты это сделала, Миранда, — сказал он. — Для меня.

Сомнения тотчас покинули ее, и она кивнула:

— Очень хорошо, милорд. Я сделаю все, что смогу.

Когда он обратился к ней так, она не смогла отказать. Он был добр к ней даже до того, как попросил ее сослужить ему эту службу. Но главным было другое — он нравился ей. Ей приятно было находиться с ним рядом, чувствовать на себе его взгляд, ощущать тепло его улыбки и то, как он легко прикасался к ней. Ей нравились его дружелюбие и общительность, его манера говорить с ней.

Он улыбнулся, и маска, которая была ей так неприятна, будто спала с его лица. Оно снова стало веселым и озорным, в глазах заблестели смешинки, зубы блеснули в улыбке.

— Я буду твоим вечным должником, Светлячок.

Он приподнял пальцем ее голову за подбородок, наклонился и поцеловал в губы.

Он просто хотел таким образом выразить свою благодарность. Это было знаком скрепления сделки, и Гарет был совсем не готов к тому, что почувствовал. Когда губы Миранды приоткрылись навстречу его поцелую, он испытал странное потрясение, будто его ударили в живот. Запах ее кожи и волос заворожил его. Руки его поднялись, и он заключил в ладони ее лицо, почувствовав ее удивительно нежную и упругую кожу под пальцами. Она слегка покачнулась, и ее легкое и гибкое тело чуть коснулось его. Это было мгновенное прикосновение, но оно вызвало в его теле живейший отклик, и кровь ударила ему в голову, а в ушах зазвенело. Он отпрянул, стремительно отвернулся и снова принялся смотреть на воду. Руки его вцепились в поручни, и он тряхнул головой, стараясь освободиться от осаждавших его смутных образов.

Миранда прикоснулась к своим губам. Они горели, хотя поцелуй Гарета был легким. Ее вдруг бросило в жар. И от этого лихорадочного жара по спине ее поползли струйки пота, и такие же струйки заскользили вниз по ложбинке между грудями. И груди ее тоже заныли, соски стали твердыми и приподнялись, упираясь в корсаж платья, а по бедрам и внизу живота разлилась странная истома.

Барка причалила к пристани у Монастырской улицы. От реки к Лутгейт-Хиллу вели узкие улочки, и над скопищем близко расположенных друг к другу крыш возвышался купол собора Святого Павла.

— Тебя отвезут домой, — сказал Гарет и не узнал собственного голоса: настолько хриплым он ему показался. — Саймон, я сам доберусь до дома.

— Да, милорд.

Перевозчик потянулся за шестом и оттолкнул барку от пристани.

— К слову сказать, милорд, новую церковь почти достроили, — заметил он. — Стоит на нее взглянуть.

— Да, — согласился Гарет, ступая на берег. — Я хочу прогуляться и поглядеть, насколько все изменилось с весны.

Он оглянулся на барку. Миранда все еще стояла у поручней с рукой, бессознательно прижатой к губам, и хмурилась.

— Доброй ночи, Миранда, — сказал Гарет, повернулся и зашагал к улице Плотников, которая привела его к улице Епископов, где было расположено множество кабачков и увеселительных заведений. Там было небезопасно, и Гарет невольно нащупал кинжал…

Миранда не колебалась: она не могла вернуться, будто ничего не произошло. Она должна была точно понять, что случилось. Она спрыгнула на берег, как раз когда перевозчик оттолкнулся от пристани. Чип, нахлобучив свою шляпу, последовал за ней.

Несмотря на глубокую ночь, люди кое-где попадались. Они спешили по своим делам… Прошел купец в отороченной мехом шапке. Двое ливрейных лакеев расчищали ему дорогу, двое других замыкали шествие. Четверо дюжих носильщиков с паланкином проследовали рысцой к Темплу. Белая рука раздвинула занавески паланкина, и на мгновение Миранде открылось маленькое острое личико под головным убором, усыпанным драгоценными камнями. Потом носильщики с паланкином свернули на другую улицу…

— Не нужно ли посветить, милорд?

На улице Плотников из подъезда вынырнул маленький мальчик с фонарем, еще не зажженным. Он улыбнулся благородному лорду щербатым ртом, но в глазах его, запавших и обведенных кругами, улыбка не отразилась, и Гарет заметил, что личико у него было худое и бледное.

— Зажги свою лампу, — сказал Гарет, доставая из кармана монету, — и иди впереди меня.

Мальчик спрятал фартинг в карман, высек искру из огнива, поджег фитиль в фонаре и зашагал впереди Гарета, высоко поднимая фонарь и выпрямив худенькие плечики, будто гордился оказанной ему честью.

— Милорд… милорд!

Гарет повернул голову. К нему спешили Миранда и Чип.

— Вы не будете возражать, если мы составим вам компанию, милорд? Я никогда не бывала в Лондоне.

Миранда отвела волосы от глаз и серьезно смотрела на него, но своего смущения скрыть не могла.

— Я предпочел бы сегодня ночью побыть в одиночестве, — ответил Гарет.

Если за этим поцелуем ничего не последует, они оба скоро забудут о нем. В конце концов это ничего не значило. Да и как могло это что-нибудь значить?

— Отправляйся на барку. Перевозчики отвезут тебя домой.

Он улыбнулся, чтобы смягчить свой отказ, и зашагал дальше. Миранда заколебалась: она во что бы то ни стало должна понять, что произошло между ними на барке. Она должна заставить его объясниться. Но если бы Миранда покорилась и смиренно возвратилась домой, как он велел, она, пожалуй, так никогда бы и не узнала правды.

Девушка снова нагнала его и, хотя, казалось, он не замечал ее, пошла рядом.

Через несколько минут Миранда заговорила:

— Вы снова собрались беспутно провести ночь, милорд?

Гарет вздохнул: он уже понял, что и у этой сестры д'Альбар упрямства хоть отбавляй.

— Если у меня и было первоначально такое намерение, то сейчас уже нет, — отвечал Гарет. — А ты непременно хочешь меня сопровождать?

— Если вы разрешите, — сказала Миранда. — Я могу потеряться одна.

— Надо же! Я был лучшего мнения о твоей природной находчивости, — хмыкнул Гарет.

Миранда ощутила безмерное облегчение. Она узнала его насмешливую манеру и тон, и тотчас же ее смущение, вызванное происшествием на барке, рассеялось. Она опять почувствовала себя легко и свободно в его обществе. Если это не обеспокоило лорда Харкорта, значит, и ей не следовало об этом думать.

Возможно, он точно так же, не задумываясь, целовал леди Мэри. Но почему-то эта мысль не только не понравилась ей, а напротив, вызвала возмущение. Она не могла себе этого представить. Эта высокомерная, безупречно воспитанная, невозмутимая женщина в объятиях Гарета, которые показались Миранде жаркими, как адский огонь… Нет, просто немыслимо!

Переулок, по которому они шли, был узким и темным. Над головой сходились крыши соседних домов. Здания стояли настолько близко друг к другу, что человек, сидя на подоконнике, спокойно мог дотянуться до окна соседнего дома. Но как только они оказались на улице Епископов, все преобразилось. Теперь улица стала шире и казалась светлее. Из дверей и окон лился свет. До прохожих доносились хриплый смех, музыка и пение.

На засыпанной мусором булыжной мостовой теснились повозки и кареты. В воздухе стоял запах эля, табачного дыма, навоза и гниющих отбросов. Здесь было намного теплее, чем на реке.

Миранда следовала за графом сквозь ряды подвыпивших гуляк. Ее отнюдь не смущали женщины с обнаженными грудями и мужчины с расстегнутыми штанами и едва наброшенными на плечи камзолами, выныривающие из темных закоулков с довольным видом, после того как они удовлетворили свою похоть. Она всю жизнь скиталась по таким местам, как гостиница «Золотой осел».

Гарет взбежал по ступенькам на галерею второго этажа с видом человека, отлично знающего, куда направляется. Миранда спешила за ним, с нескрываемым интересом оглядывая комнаты, мимо которых они проходили. По обе стороны галереи располагались залы, предназначенные для возлияний, но дальше было помещение для кое-чего другого. На перилах повисли женщины.

Но Гарет свернул в небольшой зальчик с низким потолком и подозвал слугу.

— Мальвазии, паренек, — распорядился он.

Он отодвинул скамью, приставленную к длинному столу, и сел на нее верхом. Миранда расположилась с ним рядом, ничуть не смущенная обстановкой. Чип — тоже, как видно, чувствовавший себя здесь по-свойски — прогуливался по столу, размахивая шляпой и призывая публику бросать туда монетки.