– Ну-ну, любимая, – слизнув ее, прошептал Ричард. – Все. Больше никаких огорчений. Только радость.

Боль быстро утихла, и он, уча ее, сначала медленно, а потом быстрее стал опускаться и подниматься, все глубже погружаясь в нее и почти покидая ее, так что она стонала, боясь отпустить его и все сильнее прижимая его к себе.

Ей казалось, что она сойдет с ума от овладевшего ею неистового желания прежде, чем хладнокровно дойдет до конца, но когда она открыла глаза, то увидела над собой искаженный страстью лик языческого бога, жадно ищущего наслаждения. Никакого хладнокровия тут не было и в помине, просто он еще чего-то ждал.

Джоанна ощутила, словно внутри нее нежный цветок распустил лепестки, и застонала оттого, что все завертелось у нее перед глазами. Если он совсем раскроется, она не выдержит, от нее ничего не останется. Нет, надо до конца... Джоанна прильнула к нему, бессознательно чувствуя, что этого ее движения будет достаточно, чтобы узнать наконец все.

Так и случилось. Цветок рассыпался у нее внутри, и алые лепестки-искры разлетелись, сгорая и обращаясь в пепел.

Ричард все понял по тому, как она расслабилась и горячая влага изверглась на него из самой глубины ее существа.

Он улыбнулся ей.

– А теперь, Джоанна, любимая, дай мне радость, – срывающимся голосом проговорил он.

Он подтянул ее на себя, поддерживая за ягодицы, и его движения стали быстрее и требовательнее. Он словно подчинил их ритму ее имени:

– Джоанна... Джоанна... Джоанна... Джоанна!

Бесчисленными поцелуями покрыв ее лицо, он закрыл глаза и отдался на волю последних желанных содроганий.

Потом он лежал, вытянувшись рядом с ней, на пахучем сене и удивлялся про себя красоте только что отдавшейся ему женщины. Она закрыла глаза, и он решил, что она заснула или о чем-то думает.

Ричард еще никогда не имел дела с девственницами, и все женщины, ложившиеся с ним, – от судомойки в Кингслире, ставшей первым предметом его неуклюжих ухаживаний, и расчетливо бесчестной Алисии до нежной гурии, посланной к нему султаном, все чего-то хотели от него, одни побрякушек, другие, как Алисия, уверений в вечной любви.

Джоанна, отдавая себя ему, не просила ничего. Совсем ничего. Правда, Ричард не забыл, как в своей комнате в Виндзоре обещал жениться на ней, и это были не пустые слова, чтобы соблазнить девицу. А сегодня она даже не спросила, любит ли он ее... он сам сказал ей об этом по своей воле.

Ричард знал по тому, как вела себя Джоанна, что сумел дать ей наслаждение... и вдруг его кольнула мысль, ведь она ни разу не сказала, что любит его. Неужели не любит? Тогда зачем она пришла сюда? Знала же, не могла не знать, что ему от нее надо?

А если это простое любопытство, которое в Виндзоре еще не было таким сильным, а потом стало нестерпимым из-за их постоянной близости в дороге? Неужели она теперь будет как Алисия? Будет собирать коллекцию мужчин, как другие собирают драгоценные камни, и без числа предаваться удовольствиям плоти, не зная, что такое любовь?

У него заныло сердце.

Джоанна с такой отдачей, с такой открытостью, с таким очарованием отдалась ему. Алисия тоже когда-то казалась ему такой, но в те времена он был еще юношей, а теперь, стоило ему оглянуться назад на их плотские радости, он понимал, что, отдавая, она всегда хотела получить больше, чем отдавала, и наслаждалась его восторгом, словно он был зеркалом, в котором она любовалась собой.

Джоанна засыпала в его объятиях, щекоча его роскошными каштановыми волосами и обняв нежной ручкой. Дыхание у нее было ровным, и он с трудом подавлял в себе желание вырвать ее у сна и насладиться ее теплым ароматным телом. Нет, он должен знать правду, даже если ему больше никогда не знать счастья.

– Джоанна? – шепнул он, поднимая голову, чтобы заглянуть ей в глаза. И повторил более настойчиво: – Джоанна?

У нее дрогнули веки, и в смутном свете свечи сверкнули великолепные изумруды. Она увидела его, улыбнулась и, зевнув, потянулась, как сонный котенок.

– Ричард, я люблю тебя.

Я люблю тебя. Вот и все. А он так боялся. Какое счастье, что ему не пришлось спрашивать. Ричард притянул ее к себе и, рассмеявшись, с удовольствием поцеловал в губы.

Однако он вспомнил, что хотел еще кое-что у нее узнать, когда заглянул в ее прелестное улыбающееся личико. Ему надо знать, что она собирается делать дальше, потому что не может быть, чтоб это было их первое и последнее свидание. Ему надо знать, что теперь только смерть разлучит их.

– Ты помнишь, любимая, как в Виндзоре я тебе сказал, что женюсь на тебе? Я и тогда так думал, а сейчас тем более. Я люблю вас, Джоанна Хокингем, я хочу, чтобы вы стали моей женой, хозяйкой Кингслирского замка и матерью моих детей.

Словно облачко затуманило ясные зеленые глаза. Потускнела радостная улыбка.

– Но, Ричард... как нам быть? Ведь я обручена...

– Ты не хочешь быть женой Годфри, разве не так? – спросил он и затаил дыхание в ожидании ответа.

– Ну, конечно же, нет. Раньше я думала, что смогу, если он не откажется от меня, узнав, что я не девица. А теперь, после... после того, как мы любили друг друга, о нет, – Джоанна покраснела под его взглядом. – Разве я могу принадлежать другому, чтобы он владел телом, которое я отдала тебе?

– Можно расторгнуть помолвку. Король меня любит. Если я ему скажу, что хочу взять тебя... а ты не струсишь и подтвердишь, что любишь меня и не хочешь быть женой Годфри Лингфилда? Думаю, Эдуард не будет противиться и даст рыцарю взамен другую девицу.

Поначалу, когда Ричард завел этот разговор, Джоанна напряглась всем телом, и теперь он почувствовал, как она вновь расслабилась.

– Хорошо бы. Не вина Годфри, что я его не люблю.

Он видел, что она до сих пор верит в благородство белокурого рыцаря, и решил не спорить с ней, не желая сейчас обсуждать сэра Годфри. Он хотел говорить только о ней и о себе.

– Значит, мадемуазель, вы станете моей женой?

– Стану. Как только помолвка будет расторгнута.

Тогда он заявил, что придется долго ждать, а он не прочь отыскать где-нибудь поблизости священника, чтобы им не пришлось больше разлучаться. Если уж ей так хочется, он готов и дальше сопровождать ее в паломничестве, но будь он проклят, если ему опять придется довольствоваться одними взглядами. Теперь он понимает, зачем частенько отлучались Мэри и Джон.

Джоанна улыбнулась его горячности, зная, что сама тоже будет мучиться не меньше него. Огонь, который он зажег в ней, был подобен греческому огню, который не загасить обычными средствами.

– Но, Ричард... разве ты не понимаешь, что, если мы нарушим договор и обвенчаемся без разрешения короля, он рассердится на тебя... Не дай Бог, отберет у тебя земли. Эдуард не любит, когда им, как ему кажется, пренебрегают. Он ведь может объявить наш брак незаконным и силой отдать меня Годфри или кому-нибудь еще... а не то отослать в монастырь. Тебя он тоже прогонит.

Ричард тяжело вздохнул. Вообще-то Эдуард был справедливым королем. За ним, не водились припадки дикой ярости, прославившие его анжуйских предков... Но он может хладнокровно сжить со свету, если ему не угодишь.

– Если в твоем животе будет мой ребенок, он всего-навсего прогонит нас от себя, и на этом успокоится, – проворчал он, с удовольствием наблюдая, как Джоанна мучительно краснеет.

Однако он знал, что Джоанна права. Надо подождать. После Уолсингема они как-нибудь подготовят короля, ведь Годфри тоже может быть при дворе и ждать возвращения Джоанны. Вряд ли ему удастся быстро подобрать себе другую девицу.

– Ричард... – неуверенно проговорила Джоанна. – Наверно, пройдет несколько недель прежде, чем мы сможем обвенчаться. А так как-нибудь... мы еще будем вместе? Паломники возмутятся... даже, наверно, потребуют, чтобы монахи вмешались... если мы будем спать в одной комнате. А как я теперь буду без тебя?.. После того, как ты научил меня... Я даже не думала...

Джоанна говорила все тише и тише, словно комок застрял у нее в горле, да и Ричард задышал тяжело, когда она прижалась к нему и ему стоило лишь протянуть руку... Что он и сделал. Протянул руку и коснулся ее груди, отчего его тотчас охватило страстное желание.

– Мы что-нибудь придумаем, – пообещал он. – А пока, милая Джоанна, давай радоваться тому, что у нас есть. Любовь моя, ты не против, если я еще раз...


Вениамин бен Иосиф улыбнулся, услышав, как две пары ног осторожно одолевают ступеньку за ступенькой. Все в порядке, иначе они бы уже давно лежали в своих постелях.

Старый лекарь вставал рано, потому что любил в тишине почитать Тору, после чего обычно отправлялся кормить лошадей. Итак, любовники на месте, значит, он может не будить сладко спящую Дебору, подняться и, никому не мешая, заняться делами. Он подумал, что все к лучшему... Наверняка им придется нелегко среди паломников, достаточно вспомнить кислую вдовицу или высокомерную графиню, изображающую из себя мученицу, а на самом деле мечтающую о красивом любовнике, наподобие Ричарда Кингслира. Но лекарь знал, что ни Ричард, ни его прелестная возлюбленная не позволят ни ханжам, ни даже королю помешать им любить друг друга. Хорошо бы, если бы он мог сплясать у них на свадьбе и принять их первого сына.

16

– Сейчас все должны сойти с лошадей и остальную часть пути пройти пешком. Так велит обычай, – объявил брат Уиллибранд на третий день после того, как паломники покинули Ньюмаркет.

Они только что спустились с горы и вошли в маленькую деревушку, за которой был виден мост через Стиффки.

Паломники оживились. Всем уже надоела бесконечная северная дорога через вересковые пустоши и леса Норфолка. По ночам они всматривались в звездное небо и искали так называемый Уолсингемский Путь, указывавший им дорогу.

Для Джоанны и Ричарда это были волшебные дни, когда они, заколдованные своей любовью, видели только нежные полевые незабудки и веронику, которая росла на глине, и не замечали однообразия пейзажа.