Джоанна тяжело вздохнула и нахмурила брови.

– Боюсь, что и рассказывать-то нечего, проговорила она. – Это правда, я видела лорда Кингслира при дворе перед самым паломничеством, но не просила его сопровождать меня ни открыто, ни тайком, поэтому не меньше вас была удивлена, когда узнала его.

Джоанна подумала, что это более или менее похоже на правду. Не совсем же она дура, чтобы все выкладывать любопытной графине! И неожиданно пожалела, что с ней нет Габриэлы. Та бы уж знала, как отвадить леди Клариссу, не поверившую Джоанне.

– Ну что ж, пусть так оно и будет, как вы говорите. Я же только ради вас стараюсь. Спокойной ночи, милая Джоанна, – произнесла она ласково.

Вскоре графиня захрапела, а Джоанна еще долго не могла заснуть, несмотря на усталость. Она ждала, когда вернется из конюшни Ричард, чтобы – надо ли это? – обсудить с ним слова леди Клариссы, но его все не было. В конце концов она тоже заснула и не слышала, как Ричард вошел в переполненную комнату и долго смотрел на ее лицо, пока не погас огонь.

14

На другой день паломники свернули с Горностаевой дороги, по которой шли от самого Лондона, на северо-восток – на Икнилдскую дорогу. Ее построили еще римляне, и она должна была довести их почти до самого Уолсингема. Бескрайние поля расстилались по обе стороны и были покрыты нежными всходами.

Теперь они встречали множество путешественников. Большинство были бедно одетые юнцы с испачканными чернилами пальцами, спешившие в недавно открытый колледж Святого Петра в Кембридже. Оксфордский университет был основан веком раньше, но, если судить по множеству молодых людей, Кембридж уже стал сильным научным центром, с которым приходилось считаться.

Паломники провели ночь в Кембридже. Мужчины отправились в Барнуэлльское аббатство, а женщины в монастырь Святой Радегонды, принадлежавший сестрам-бенедиктинкам.

Джоанна вздохнула – с облегчением? – когда ворота монастыря закрылись за нею. До утра никакого Ричарда Кингслира. То, что он все время был рядом, и радовало и мучило Джоанну, потому что, несмотря на его вину перед сестрой и ее собственную помолвку, Джоанна в конце концов призналась себе, что любит «Дьявола Акры». Она влюбилась в него сразу, как только он взглянул на нее в большой зале своими темными глазами. Она знала это и раньше, только не желала признаваться себе, пока Ричард на ее глазах не защитил старого еврея и не рассказал ей о своей жизни во дворце султана.

Этот человек не был весь на поверхности, как она думала раньше. Он не такой, каким его видит король Эдуард, – не только воин и герой крестового похода. Этот человек научился думать самостоятельно и гораздо шире, чем позволяет религиозная догма или прославленный дураками здравый смысл. И, хотя он домогался ее так, что это не делало ей чести, все же, когда она узнала, что на Востоке его задержала не мусульманская прелестница, как она думала раньше, внутри нее словно рухнула стена.

Сколько она ни старалась, она не могла вспомнить красивое белое лицо своего будущего мужа или его мелодичный голос. Перед ее мысленным взором неизменно вставал Ричард, и в ушах звучал низкий с хрипотцой голос, когда она старалась сосредоточиться на пении монашек. Сестра Мария-Анжелика и сестра Егелина присоединились к бенедиктинкам во время вечерней службы, и теперь их было не отличить от остальных, также, как они, одетых во все черно-белое.

– Эй, слышишь, как тебе нравится это петь, молиться и рисовать картинки на бумаге? – услыхала Джоанна шепот Бесс. – Не больно много забот!

– Хотела бы я никогда не торговать и не готовить для Альфа и его отродья, а как подумаю, что он больше не ляжет на меня... Ну уж нет. Какой ни на есть, а постель он мне греет, – ответила ей Роза с привычной откровенностью.

Марджери Эпплфилд зашикала на нее, а Мэри Бейкер покраснела и улыбнулась. Она, несомненно, скучала по своему мужу, разлучившись с ним в первый раз за все время. На постоялом дворе Джоанна несколько раз просыпалась ночью и слышала вздохи со стонами из дальнего угла, где молодожены не теряли даром времени.

Джоанна с завистью подумала, что нет ничего лучше, как быть замужней дамой и сгорать от страсти к своему супругу. А вместо этого угораздило ее влюбиться в кареглазого дьявола, который даже не скрывает, что желает обладать ею. Она, сама не зная как, чувствовала, что он будет великолепным любовником, постарается не очень ее мучить в первый раз и обязательно позаботится, чтобы ей было хорошо, прежде чем сам насладится ее телом. А что потом? Ничего, кроме бесчестия. Ричард пойдет своей дорогой, все также победно улыбаясь и не делая разницы между нею и ее сестрой, ибо обе они по закону принадлежат другим.

Оставит он ее у себя в качестве наложницы или прогонит к сэру Годфри, зная, что, когда она будет выходить замуж, распущенные волосы солгут о ее девственности, и окровавленные простыни не вынесут на всеобщее осмотрение на другое утро.

Так или иначе, ничего хорошего Джоанну не ждет. Надо бороться с колдовским обаянием Ричарда и чарующей властью его глаз. В конце концов, у нее есть цель, которой она никогда не достигнет, если поддастся ему. После Уолсингема она покинет паломников и, когда узнает правду об Алисии, в ее жизни никого не будет, кроме Годфри. Лучше ей честно исполнить свой женский долг в его доме, чем играть в опасные любовные игры с Ричардом.


– Ну, миледи, вы хорошо спали? Простите мне мою откровенность, но сегодня вы похожи на едва распустившуюся розу.

Эти слова предназначались не Джоанне, а графине Саттон, и произнес их Эдвин Блэкхерст.

Леди Кларисса просияла.

– Ах, благодарю вас, мистер Блэкхерст, – ответила она, краснея, как молоденькая девушка. – Ну какой вы торговец! Говорите комплименты, как придворный любезник.

Виноторговец галантно возразил ей и поехал рядом.

Джоанна не удержалась и подняла глаза на сэра Ричарда, потому что только они двое могли слышать, как лондонец заигрывает с графиней.

– Старый повеса! – хмыкнул Ричард. 3нает, что нужно даме! Клянусь, он не очень скучает во вдовцах!

– Милорд! Виноторговец просто учтив, вот и все! – возразила она, смущенная его подмигиванием, хотя сама едва не расхохоталась.

– Будь по-вашему, мадемуазель, однако я не уверен, что старик откажется побывать в ее постели, если она его позовет. Держу пари, она его позовет к концу путешествия. И тогда помоги им Бог, потому что плевать ей будет на ребенка и на своего чудовище-мужа!

– Однако ваше пребывание среди монахов не настроило ваши мысли на более высокий лад, сэр Ричард. Пожалуйста, постарайтесь не забывать, что некоторые тут все-таки из благочестивых побуждений, хотя к вам это не относится! – оборвала она его, обидевшись, что не успели они покинуть город на Кеме, как он немедленно принялся за свое.

– Чепуха, леди Джоанна. Хоть вы и одурачили целый двор, но меня своими «благочестивыми побуждениями» не одурачите, – раскаты грома в его голосе переворачивали в ней все внутренности. – Вы что, завидовали монахиням, их безупречной скучной жизни и хотели спрятаться за стенами Святой Радегонды, или все-таки скучали по мне прошедшей ночью?

От ярости кровь забурлила у нее в жилах, и глаза заполыхали изумрудным пламенем. Опять Ричард угадал, что мучило ее и не давало спать.

– Самодовольный негодяй! Нет, у меня нет стремления к монашеской жизни, зато я с нетерпением жду, когда стану под венец!

Может быть, если бы ей удалось причинить ему боль, уверив его, что она скучает по Годфри, он бы перестал мучить ее райскими видениями.

Бросив на него презрительный взгляд через плечо, Джоанна пришпорила Робина. Не останется она с ним и не будет пререкаться, хотя только об этом и мечтала все утро. Своим ласковым взглядом он словно говорил ей, что, если ей хочется молчать, пусть молчит, все равно ему все о ней известно.

Еще до того, как они начали словесную дуэль, Джоанна чувствовала раздражение оттого, что плохо спала ночь из-за колоколов и бесконечных хождений монахинь. Просыпаясь и вспоминая свои сны, она каждый раз видела себя в объятиях «Дьявола Акры», который ехал сейчас далеко позади.

– Bы плохо выглядите, миледи, – пожалел ее бен Иосиф, когда они остановились отдохнуть и перекусить. – И совсем не похожи на ту львицу, которую я видел в первый день в Эппингском лесу.

– Я плохо спала, лекарь, – вздохнула Джоанна. – Эти колокола...

– О да. Те, что в аббатстве, рано меня разбудили, хотя я, как всегда, спал в экипаже. У христиан так много колоколов. Спасибо Всеединому, что он позволяет своему народу спать ночью, – пошутил бен Иосиф, зная, что леди Джоанна не обидится на него.

Старый еврей следил глазами за красивой юной аристократкой, когда она, взяв холодного цыпленка, хлеб и сыр, шла к нему, чтобы сесть рядом. Он будет скучать по сэру Ричарду и этой горячей даме с каштановыми волосами, которая напоминает ему его дочь Мириам, хотя у Мириам черные волосы, черные глаза и смуглая кожа, а у Джоанны нежный румянец английской розы.

К ночи они будут в Ньюмаркете, и дальше паломники поедут без него. Хорошо снова оказаться дома, смотреть, как милая жена зажигает субботние свечи, и знать, что находишься в безопасности, по крайней мере насколько это возможно на земле язычников.

Кто знает, что было бы с ним сейчас, если бы не сэр Ричард и леди Джоанна. Раны у него зажили, синяки, кажется, начинают сходить, даже сломанные ребра болят, только когда он кашляет или смеется, однако вместо смерти от голода, если бы он связанный остался в шалаше, его могла бы ждать еще более ужасная смерть, пусть не от рук язычников, но из-за их безразличия.

Эти же два человека, мужчина и женщина, оказались необычно добрыми и разумными, хотя они еще и не поняли, что любят друг друга. Вениамин бен Иосиф покачал головой, продолжая жевать сыр, который она принесла ему. Он видел, как Джоанна старается не обращать внимания на сэра Ричарда, который сидел неподалеку. Спина у нее неестественно напряжена, а мысли где-то витают. Он очень хотел домой, но многое бы отдал, чтобы искры, пробегавшие между мужчиной и женщиной, познавшими магнетическое притяжение, соединили их навеки.