– Есть у меня одна мыслишка… Если её воплотить, то можно сорвать приличный куш…

Госпожа Калакутская напряглась, словно струна.

– Говорите! Не томите!

– В завещании говорилось: если наследники до первого сентября не найдут клад, спрятанный барином, то получат по пять тыщ рублей. Состояние же, обращённое в золото и драгоценности, стоимостью почти в два миллиона рублей переходит Свято-Никольскому Черноостровскому монастырю. Поместье – дому инвалидов.

При упоминании о миллионах у Калакутской расширились глаза.

– Два миллиона… – прошептала она и сглотнула.

– Да-с, голуба моя. – Подтвердил Никанор. – Так вот, помнится мне, что игумен Афанасий, возглавляющий сию мужскую обитель, твой родственник.

Дарья захлопала глазами, начиная поминать, куда клонит Никанор.

– Мой дядя…

– Думаю, игумену не помешают лишние деньги на содержание и расширение храма… – вкрадчиво предположил Никанор. – А за дела праведные, за малую толику, он не забудет рабов божьих Никанора и Дарью.

Калакутская кивнула.

– За десять процентов от названной вами суммы.

Никанор на миг задумался, мысленно подсчитав сумму.

– Двести тысяч деньги немалые, голуба моя… Нам с тобою до конца дней хватит.

– Я тотчас же напишу письмо игумену! – выпалила Калакутская.

– Успеется… – осадил её гость. – Лучше навести игумена Афанасия и при личной беседе всё ему и расскажи…

– Пожалуй, вы правы, – согласилась Дарья Арсеньевна.

– А теперь, голуба моя, подумай: кому из горничных и лакеев ты смогла бы доверять?.. Дабы те были помощниками нашему делу… Ясное дело, не задарма.

Дарья Арсеньевна порывисто поднялась с кушетки и подошла к окну.

– Анастасия, думаю подходящая кандидатура. – Задумчиво произнесла она и пояснила: – Та девушка, что при вас выходила из кабинета. Она была гувернанткой, однако ей пришлось оставить место службы… Рекомендаций никаких… Однако, я хорошо знаю такой тип женщин. За деньги, которые дадут ей свободу и безбедное существование, она способна на многое. А за ней приглядит Никита, мой воспитанник. Его-то я вам и отряжу в качестве лакея. Преданнее человека не найти… А, что касается прачек, то здесь и простые девки сгодятся. То, что происходит в поместье, их не касается. Меньше знают – крепче спят.

Никанор вразвалочку приблизился к своей пассии.

– Ежели всё сладится, непременно обвенчаемся… – пообещал он.

Дарья Арсеньевна улыбнулась.

– Время близится к ужину, Никанор Фёдорович… Не изволите ли откушать? – предложила она.

– С превеликим удовольствием. – Ответствовал тот, предвкушая, как после ужина уединиться с Дарьей в спальне…

* * *

Тем временем в усадьбе шло всё своим чередом. Пётр Петрович Муравин оставшийся за старшего старался в течение дня не терять из вида наследников. День прошёл спокойно: никто ничего не разрушил. И на том, спасибо…

Наконец, после ужина, утомлённый трудами праведными, он уединился во флигеле управляющего. Остаток вечера он посвятил чтению, а как стемнело, лёг спать.

…Эльза весь вечер переживала тяжёлую душевную муку: с одной стороны ей ох как хотелось наведаться к Муравину ночью (как в своё время к Клебеку) и попытаться выведать у него все секреты. А вдруг он знает: где спрятано наследство? Не исключено… С другой стороны – ей было боязно. А, если Муравин не совладает с собой? – всем известно, что с женой он не живет… Да и к тому же Никанор уехал в Калугу – кричи не кричи никто не заступиться. Так можно и девственности лишиться. В конце концов, Эльза решила не искушать судьбу и лечь спать.

Однако подобные мысли терзали не только прелестную барышню, но и Аделаиду Михайловну. И когда Станислав заснул мертвецким сном (ещё бы столько переживаний и поисков!), она накинула пеньюар и потихоньку покинула комнату.

Аделаида была женщиной зрелой и опытной в житейских делах, к тому же при всей своей любви к Станиславу, она искренне желала ему богатства, а посему соблазнить душеприказчика не казалось ей ни грехом, ни изменой возлюбленному. Под покровом ночи она решительно направилась во флигель.

…Аделаида стояла подле кровати Муравина. Помещик сладко спал. Женщина скинула с себя пеньюар, откинула одеяло, легла в постель и начала расстёгивать пижаму Петра Петровича.

Тот заёрзал и, ещё не очнувшись ото сна, пролепетал:

– Щекотно…

Аделаида расстегнула пижаму и начала осыпать поцелуями волосатую грудь Муравина.

– Ой, как приятно… – бормотал тот, решив, что ему снится сон.

Женщина оставила сие занятие и, окончательно осмелев, попыталась стащить с Муравина пижамные штаны. Тут-то он и проснулся.

– Вы кто? – сонным голосом произнёс он.

– Та, что желает вас… – ответила Аделаида, пытаясь привести в боевую готовность «меч».

Глаза Муравина округлись: наконец-то до него стало доходить, что всё происходящее отнюдь не сон.

– Что вы делаете, сударыня? – возопил он, пытаясь прикрыть одеялом свою наготу. Но ни тут-то было.

Аделаида скинула сорочку и оседлала его.

– Я желаю вас! – с жаром воскликнула она, сама того не ожидая.

«Меч» Муравина успешно вошёл в «ножны». Восторженный крик «любовников» огласил флигель.

…Насладившись друг другом, партнёры пребывали в сладостной истоме. Аделаида даже подумала, что Муравин – прекрасный любовник, несмотря на свои годы. Впрочем, чего греха таить: по возрасту он как раз подходил ей куда больше, чем Станислав.

Наконец Муравин не удержался и попытался расставить все точки над «i»:

– Не поймите меня превратно, Аделаида… Но… Всё же…

– Почему я здесь?.. – закончила фразу Аделаида. И отчего-то ей захотелось сказать Муравина правду, сразу без обиняков.

– Я хочу знать: где спрятаны сокровища.

Муравин отстранился от женщины.

– И вы пришли сюда только за этим?! – возмутился он. – Неужели я не могу внушить женщине хоть какие-то чувства?!

Неожиданно Аделаиду захлестнул жгучий стыд.

– Можете… Конечно, можете… Просите меня…

Она откинула одеяло и присела на кровати. Муравин с трудом подавил желание обнять её… Соблазнительница подняла сорочку и застыла с ней в руках.

– Забудьте… Забудьте все, что было нынче ночью… – тихо сказала она, продолжая сидеть на краешке кровати.

Муравин не выдержал, резким движением, он привлёк женщину к себе.

– Вы старались ради Станислава? Ради него вы пришли сюда?

– Да, ради него! – дерзко ответила Аделаида. – По крайней мере, мне так казалось… Пока…

– Что: ПОКА? Пока вы не испытали наслаждения со мной?

– Да! Да! – призналась соблазнительница.

Муравин заглушил её признание страстным поцелуем.

* * *

На следующий день Дарья Арсеньевна вызвала к себе Анастасию. Девушка не замедлила явиться.

– Хочу порадовать тебя, – любезно начала хозяйка, – есть место горничной в имении Селиваново.

Девушка растерянно сморгнула.

– Горничной… – повторила она.

– Да. Хозяин имения скончался. Усадьбу наводнили родственники, жаждущие заполучить наследство. Однако, покойный барин наследство своё спрятал. И завладеет им тот, кто первым найдёт… – ввела в курс дела госпожа Калакутская. – Так вот, мне нужен в имении свой человек… – она цепким взором смерила девушку. – Обещаю достойное вознаграждение. Пять тысяч рублей тебя устроят? Согласись, это почти что состояние. Оно даст тебе свободу…

От названной суммы у Анастасии перехватило дыхание.

– Да, я согласна. – Твёрдо ответила она. – Что я должна делать?

– Главная твоя цель: всячески мешать наследникам в поисках клада. Плести интриги, перессорить их… Словом, ты девушка умная образованная, много читала. Думаю, справишься. В помощники даю тебе своего племянника Никиту, он явится в усадьбу в качестве лакея. Можешь ему полностью довериться. Парень он смышлёный, не болтливый, мне предан безгранично. Ибо он мне вместо сына…

* * *

Через два дня Никанор покинул Калугу в сопровождении Анастасии, Никиты и двух дебелых девок-прачек, которые ехали в телеге, любезно предоставленной госпожой Калакутской. Они направлялись в поместье к аспидам.

Тем временем Дарья Арсеньевна отбыла в Малоярославец, дабы посетить Свято-Никольский монастырь и приватно побеседовать со своим дядей, игуменом Афанасием, – настоятелем мужской обители.

Жителям Калужской губернии была хорошо известна история мужская обители. Князья Оболенские, кои властвовали над здешними землями, построили первоначальное здание Никольского храма в XIV веке. Монастырь же возник позже, почти два столетия спустя.

Он расположился на высоком берегу реки Лужи, притоке Протвы, на вершине Особной горы, иначе называемой Чёрным Острогом. По легенде до появления Никольского храма на горе располагался острог. Отсюда появилось и название монастыря Черноострожский, затем со временем оно трансформировалось в Черноостровский.

В Смутное время обитель была разорена литовцами и восстановлена лишь в 1659 году, а столетием спустя упразднена из-за бедности.

В начале XIX века малоярославский купец Целибеев подал ходатайство о возрождении монастыря и вложил в его восстановление огромные деньги. Вскоре, не успела обитель отстроиться заново, началась война 1812 года. Монастырь сильно пострадал в ходе сражения за Малоярославец.

Позже по личному распоряжению государя-императора Александра I над вратами монастыря были оставлены следы французской шрапнели. Удивительно, что написанный в 1812 году лик Христа над вратами монастыря не пострадал, хотя и был со всех сторон окружён выбоинами. После войны по личному распоряжению императора началось новое восстановление Черноостровского монастыря. Были заново отстроены братские кельи, Корсунская церковь, Святые врата с колокольней. А затем восстановлен пришедший в упадок Никольский собор.

Помимо храмов в монастырский владения входили: больничные каменные кельи, три двухэтажных монашеских корпуса (в одном из них размещались трапезная и кухня), странноприимный дом и каменная ограда с башнями. На внешней территории монастырь имел два каменных дома, скотный и конный дворы, суконную фабрику, кирпичный завод, хлебопекарню и пруды с рыбой.