Ольга Крючкова - Изумрудное лето

– Я за соглашение… Это всем облегчит жизнь, не забывайте мы здесь – до первого сентября.

– Я тоже, – подал голос князь. – Но с поправкой…

– Мы готовы выслушать вас, Генрих Павлович… – снизошёл Муравин.

– Благодарю. Итак, вы правильно сформулировали суть соглашения. Но моя поправка гласит: если наследник покидает место поисков, то оно становится вакантным.

Все поддержали князя. Соглашение и поправка были приняты единогласно.

За две недели до оглашения завещания, окраина Москвы

Небольшой лесочек на окраине Москвы, что между Калужской дорогой и Москвой-рекой за Крымским валом, зеленел свежей молодой листвой. Под одним из деревьев лежал человек – мужчина средних лет, на его голове зияла кровавая рана.

Мимо лесочка проезжала телега, нагруженная мешками. Пожилой мужик натянул поводья – лошадь остановилась. Он слез с телеги и направился к лесочку по малой нужде.

Не успел он снять порты, как услышал стон. Мужик сделал своё дело, решив, что стон ему померещился, ибо выпил он намедни слишком много домашней вишнёвой наливки, приготовленной его расторопной женой. Однако… стон повторился.

– Матерь Божья, заступница… – прошептал мужик и решил посмотреть: кто же всё-таки стонет. Может, помощь кому нужна…

Он углубился в лесочек и увидел на земле под берёзой обездвиженного человека. Мужик на всякий случай перекрестился и направился к нему. Не успел сердобольный москвич приблизиться к человеку, как тот снова издал протяжный стон.

Теперь у мужика сомнений не возникло: видать лихие люди напали на бедолагу, да ограбили. Он склонился над пострадавшим и увидел, что у того из головы сочиться кровь.

– Мил человек… Вона тебя как… Угораздило же… Сколь годов здеся езжу ни разу не встренул разбойников. – Рассуждал мужик. – Да ты, видать, из благородных… Вона руки-то какие холёные, да рубашка из тонкого сукна…

Мужик внимательно осмотрел пострадавшего и, убедившись, что взять с него нечего, ибо тот был без сюртука и жилета (стало быть, ни портмоне, ни брегета при нём нет), попытался привести его в чувство.

Несчастный открыл глаза, мутным взором глянул на мужика и снова потерял сознание.

– Вишь, как не повезло-то… – запричитал мужик и почесал за ухом. – А, если он из благородных, или вообще из жандармских?.. Надобно помочь… Грех на душу не возьму.

После таких рассуждений мужик подхватил барина под мышки и поволок к телеге. С трудом уложил того на мешки, сам забрался на телегу и гаркнул со всей мочи на свою старую клячу, отходив ту по костлявым бокам кнутом:

– Но пошла, залётная! Не боись, барин, тута рядом больница имеется, авось помереть не дадуть.

Действительно в полуверсте от злополучного лесочка раскинулась Голицынская больница, открытая ещё в 1802 году действительным тайным советником, обер-камергером Александром Михайловичем Голицыным на деньги, завещанные на богоугодное дело его покойным братом князем Дмитрием Михайловичем Голицыным. Как указывал тот в завещании: «на устройство в столичном городе Москве учреждения Богу угодного и людям полезного».

За строительство больницы взялся архитектор Михаил Фёдорович Казаков. И вскоре больница, более похожая на усадьбу начала принимать больных.

В Голицынскую больницу принимались на бесплатное лечение представители всех слоёв населения, кроме крепостных крестьян, – «…и русские, и иностранцы, всякого пола, звания, вероисповедания и национальности».

При больнице в 1803 году была открыта богадельня для неизлечимых больных. В 1833 году рядом с Голицынской больницей была построена Первая Градская больница, а в 1866 году – Временная больница для тифозных больных (с 1878 года называвшаяся Второй Градской больницей). Но в народе, как и прежде, больница попросту называлась Голицинской (ещё и потому, что её бессменно возглавляли представители рода Голицыных).

Туда-то и повёз сердобольный мужик своего найдёныша.

…Приёмный покой, в который вошёл сердобольный мужик, выглядел чистым, однако изрядно попахивал хлоркой, применяемой для дезинфекции. За потёртым столом сидел молодой врач и что-то сосредоточенно писал.

– Кхе-кхе… – выдавил из себя мужик, стараясь привлечь внимание.

Молодой доктор отоврался от своего занятия.

– Что, голубчик, захворал? – участливо поинтересовался он.

Мужик перекрестился.

– Бог миловал, господин дохтор…

– Так что же тебе надобно? – удивился тот.

– Да тута такое дело… – мужик замялся.

– Да ты говори, голубчик, чай не в полиции. – Добродушно заметил доктор.

Мужик рассмеялся.

– Энто точно! Однакось, полиция б не помешала…

Доктор изумлённо распахнул глаза. Мужик поспешил объясниться:

– Барина я тута недалече нашёл… На голове кровь… Кто таков не ведаю… Загрузил его в свою телегу, да прямиком сюды к вам… Вот…

Доктор резко встал из-за стола.

– Ты всё правильно сделал. – Похвалил он мужика. – Идём, покажешь своего найдёныша.

… Доктор приблизился к телеге, барин по-прежнему пребывал без сознания. Эскулап быстро осмотрел его.

– Сотрясение мозга. Ударили чем-то тяжёлым сзади по голове… Думаю, жить будет. – Резюмировал он и отправился за санитарами. Те перенесли найдёныша в приёмный покой, переодели в больничную одежду, доктор обработал ему рану и сделал перевязку. После чего барина положили на каталку и отправили в палату к тяжело больным.

– Так-так… – пребывал в задумчивости молодой доктор. – И как же мне этого больного в журнале-то записать?..

– А так и запишите Барин Найдёныш, – подсказал один из санитаров.

– М-да… – протянул доктор и сделал соответствующую запись.

Через три дня Найдёныш пришёл в себя, однако своих ни имени, ни фамилии вспомнить не мог. Доктор Цингер поставил диагноз: травматическая амнезия, вызванная сотрясением мозга. Но эскулап был преисполнен уверенности, что память к пациенту непременно вернётся. А для этого ему нужен покой и хорошее питание.

Почти две недели Найдёныш находился в Голицинской больнице. Его ещё беспокоили головные боли и головокружение, но всё же он шёл на поправку, однако так не помнил: кто он и откуда.

Нянечки и сёстры милосердия жалели барина и относились к нему особенно внимательно. Тот даже пытался приволокнуться за Полиной Власовой, одной из сестёр. Казалось, женщина была не против, однако, грани дозволенного Найдёнышу преступить не позволяла. Впрочем, тот и не пытался. Он довольствовался общением с Полиной, когда той выпадала свободная минутка. Вскоре безымянный барин узнал, что Полина происходила из зажиточной купеческой семьи, однако жила отдельно, зарабатывая на жизнь сестринским делом. Ещё молоденькой девушкой она увлеклась неким народовольцем-анархистом[21] и покинула отчий дом. Тот бедолага умер от воспаления лёгких, после чего Полина окончила женские медицинские курсы и поступила сестрой милосердия в Голицынскую больницу. Проработала она сестрой милосердия почти десять лет, многие из докторов пытались за ней ухаживать. И это Найдёныша не удивило: Полина была женщиной привлекательной.

Однажды, забывшись, барин схватил Полину за руку и с жаром воскликнул:

– Ах, если бы я смог осчастливить вас!

Та печально улыбнулась.

– Сударь, для начала вам придётся осчастливить себя: вспомнить кто вы и откуда родом.

– Да-да, конечно! Но я выразился в фигуральном смысле. Мне порой кажется, что какие-то воспоминания возвращаются ко мне… – признался он.

Полина поспешила сообщить об этом профессору, Сергею Петровичу Цингеру. Цингер был врачом, как говориться, от бога и по счёту третьим из своего рода посвятил себя Голицинской больнице. Ещё его дед, Христиан Иванович Цингер, служил в больнице управляющим сразу же после её открытия.

Во время Отечественной войны 1812 года, когда Москву заняли войска Наполеона, управляющий остался в больнице и сумел не допустить её разграбления, а также сберёг оставленные ему на хранение больничные деньги. За добросовестную службу Христиан Иванович получил звание потомственного дворянина.

Несмотря на своё дворянское звание, нынешний Цингер исцелял больных как физически, так и душевно. Ведь многие из его пациентов были обделены судьбой. Случай с Барином Найдёнышем в практике Цингера был не первым. Частенько в больницу поступали бедняки с ушибами головы, получив травму по разным причинам, в том числе и в нетрезвом виде. Однако, Найдёныш профессора заинтересовал. Ибо Цингер был уверен: на барина напали, ограбили и чудом тот выжил. Пролежи Найдёныш ещё какое-то время в лесочке, и доставлять бы его пришлось уже не в больницу, а в морг к неопознанным телам.

…В палату вошёл профессор, облачённый в белоснежный халат, оставляя за собой шлейф запаха валерианы.

– Ну-с, голубчик. Мне передали, что у вас постепенно восстанавливается память. Весьма раз этому… – профессор присел на стул подле Найдёныша, расположившегося на кровати.

– Да, профессор… Правда голова ещё кружится, слегка тошнит и слабость в ногах… – ответил пациент.

– В вашем состоянии это вполне нормально. Так вы поведаете мне о своих воспоминаниях?.. – вкрадчиво поинтересовался эскулап.

Найдёныш кивнул.

– Я вспомнил, что получил пакет с посыльным… Пакет большой, из вощёной бумаги… – начал он и умолк.

– Вероятно, казённый… – предположил Цингер.

– Не знаю… – задумчиво произнёс Найдёныш. – Помню, как распечатал его… Э-э-э … Письмо гласило… Э-э-э, – он тщился вспомнить содержание послания. – А! Так умер кто-то из моих родственников! Вот! – радостно сообщил он.

– Угу… – буркнул профессор и из-под очков воззрился на пациента. – В таких конвертах, да ещё с посыльным принято присылать адресату только новости чрезвычайной важности. Да-с… Думаю, голубчик, в нём говорилось о наследстве. – Резюмировал целить душ и тел.