Логан Ченс - Изучи меня

Сожаление. Печаль. Боль. Эмоции, от которых мне становится плохо. Эмоции, от которых я бы хотел избавиться. И каждый день я пытаюсь их вытеснить. Кому вообще, нужны чувства?

Поезд приезжает в Принстон, и я беру такси.

— Привет, мама, — приветствую ее, когда вхожу в счастливый дом, в котором я вырос. И снова я ничего не чувствую.

— Привет, — говорит она, сияя и обнимает меня. Я обнимаю ее в ответ.

Отец входит в большой коридор и улыбается. Его фигура сильна, а его темные волосы отражение моих собственных.

— Привет, пап, — говорю я, отпуская маму.

Приезжать сюда было ошибкой.

Не поймите меня неправильно, я люблю своих родителей. Я очень люблю своих родителей, но иногда они просто не понимают меня.

Никто не понимает.

— Ну же, присаживайся, — говорит мама. — Ланч скоро будет готов.

Папа ведет меня в гостиную. Естественный свет просачивается через огромное эркерное окно, и мне нравится веселая атмосфера, которую он создает. Моя мама такая же солнечная, как и эта комната. Ее личность проступает во всей обстановке комнаты: в желтой кушетке, стоящей в центре, в ярком разноцветном ковре, покрывающем паркет, в картинах, бросающихся в глаза из-за ярко-красных и желтых оттенков. И вот стою я, темное грозовое облако в ее красочном мире.

Папа опускается в большое коричневое кожаное кресло, и мы проводим время за разговорами о спорте и общением на поверхностные темы, пока нас не прерывает мама:

— Давайте есть, — она улыбается милой улыбкой, которая всегда, когда я был ребенком, позволяла мне чувствовать себя в безопасности. Ее улыбка всегда заставляла меня чувствовать себя лучше: когда я испытывал боль от падения с велосипеда или боялся темноты. Но прямо сейчас, она не оказывает на меня никакого эффекта.

Я следую за отцом в большую кухню. Стеклянные вазы со свежими цветами на гранитных столешницах, перемежаются с электроприборами из нержавеющей стали.

Теплая и уютная атмосфера — это психологический трюк, который мои родители стараются применить ко мне всякий раз, когда я прихожу в гости.

— Как к тебе относятся в Университете Нью-Йорка? — спрашивает мой отец, отставляя стул, стоящий у дубового кухонного стола.

Садясь, я пожимаю плечами. Солнечные лучи проникают сквозь жалюзи на французских дверях, заставляя меня щуриться.

— Как и всегда.

Конечно же, я не сообщаю своей семье о Марли и о моем сомнительном притяжении к этой девушке.

— Это выглядит великолепно, мама.

Комнату наполняют приглушенные стуки столовых приборов, звуки поглощаемой еды и легких шуток, до тех пор, пока мои вкусовые рецепторы не немеют от следующих слов мамы:

— Я видела Дженнифер, когда она была в гостях у своей семьи. Она говорит, что ты ей не перезваниваешь, — я прекращаю жевать и смотрю на нее. — Я действительно думаю, что тебе стоит поговорить с ней, — она кажется нервной, когда эти слова покидают ее губы.

И она должна нервничать.

Мой мозг отключается.

Выражение моего лица становится холодным.

— О’кей, может быть.

На самом деле, я больше никогда не собираюсь звонить ей.

Мы заканчиваем наш ланч, но теперь, он омрачен напряжением, заполняющим воздух. У моих родителей что-то на уме, но они не решаются спросить.

— Просто скажите это, — наконец говорю я.

Они обмениваются взглядами, и ко мне поворачивается мама.

— Мы просто хотим для тебя всего лучшего, — говорит она, ее карие глаза наполнены беспокойством. — Мы хотим, чтобы ты был счастлив.

— Я очень счастлив, — лгу я.

Мне не нужно, чтобы мои мамочка и папочка целовали мои бо-бо. Мне никто не нужен.

Мой отец кашляет, прежде чем заговорить, и вот оно. Я чувствую, как слова прорезаются сквозь меня, даже прежде чем он начинает их произносить. Всегда одно и то же.

— Хьюстон? Почему ты не хочешь ей позвонить?

Я закрываю глаза, желая быть в данный момент в тысячах километров отсюда.

— Я не знаю, — мой обычный ответ при отступлении. Стул бьет по стене, когда я отталкиваюсь от стола. — Мне пора идти.

— Как проходят встречи с психотерапевтом? — спрашивает отец, но я не слушаю, я уже нацелен на входную дверь. Если понадобится, я дойду пешком до проклятого вокзала.

Побег так близок, но отец хватает меня за руку.

— Тебе нужно решить эту проблему. Ты не можешь продолжать в том же духе.

Я останавливаюсь как вкопанный, и поворачиваюсь к нему лицом.

— Ты издеваешься? Мне не нужно, чтобы ты или кто-либо другой рассказывал, как я должен со всем справляться. Я в порядке, — говорю я низким голосом.

— Я просто думаю…

Я его прерываю:

— Мне все равно, что ты думаешь. Я в порядке.

Моя мать становится между нами, поглаживая меня по руке и пытается остановить поток моих слов.

— Хьюстон, все в порядке. Позволь мне отвезти тебя на станцию. Гарольд, просто оставь это, — умоляет она своего мужа.

— Кэрол, я просто хочу, чтобы он понял, — говорит отец.

Вот оно. Все с ним ясно.

— Понять? Это ты должен понять, — указываю пальцем ему в лицо. — Ты не имеешь ни о чем понятия. Ты думаешь, что можешь прочитать мне лекцию, и все станет лучше?

Это так не работает.

Он отступает.

— Тебе нужно двигаться дальше.

— Двигаться дальше? Пошел ты. Ты ничего не знаешь, — я никогда в жизни не разговаривал с отцом таким образом. По выражению, появляющемуся на его лице, понимаю, что эти слова причиняют ему боль. Я качаю головой и сбегаю по ступенькам к машине мамы.

Поездка на вокзал проходит в тишине. Мама не дает никаких советов. Когда я выхожу из машины, она меня обнимает и говорит, что любит меня.

— Хьюстон, веди себя мягче с отцом, — говорит она, когда я целую ее в щеку.

— Мама, я просто больше не могу.

Во время поездки домой я думаю лишь о зеленых глазах Марли. Завораживающих и волшебных. Когда я в них смотрю, то полностью теряю себя. И мне нравится быть потерянным.

Прошло два дня, а я до сих пор просыпаюсь под впечатлением от поцелуя Хьюстона. Этот поцелуй все для меня изменил. Это был самый потрясающий поцелуй в моей жизни. Теперь я знаю, какие звуки он издает, когда заведен. И интенсивность, с которой он целуется. Знаю взгляд его глаз, когда страсть поглощает его. Я в жопе. Как я смогу это забыть? Как я смогу не хотеть большего?

Я словно упала в кроличью нору, и теперь не знаю, что делать. Иногда я подумываю, верное ли решение приняла, когда решила стать психиатром, ведь даже самой себе не могу сказать, что делать дальше. Я чувствую себя Алисой, блуждающей по альтернативной вселенной. Возможно, по стране чудес, ведь здесь нет логических ответов.

Я ищу и ищу ответы, которых не существует. Может быть, так оно и есть. На протяжении долгого времени, я думала о профессоре Дейле, как о недостижимой фантазии, но тот мужчина, который прижался ко мне своим твердым телом, не говоря уже о его твердом члене, был настоящим. Он был полон эмоций и страстно меня желал. Неужели это так неправильно?

Весь вчерашний день я не могла стереть его поцелуй из своей головы. Всю субботу я просидела со льдом, приложенным к лодыжке, и в неистово проносящихся размышлениях о Хьюстоне. Я была немного разочарована тем, что он не позвонил.

Сегодня воскресенье, и я решила больше не тратить ни минуты на анализ произошедшего. Это случилось, и это был великолепный поцелуй. Очень, очень великолепный поцелуй. И все! У меня есть более важные дела, кроме размышлений о том, думает ли он тоже обо мне. А именно: стирка.

Я собираю белье для стирки, моя лодыжка болит не очень сильно, ощущается лишь легкий дискомфорт. Когда я добираюсь до прачечной, то конечно же, все стиральные машины неисправны. Решив сходить в прачечную в соседнем квартале, беру сумку с бельем. Оборудование там немного устарело, но ничего не поделаешь.

Найдя пустую стиральную машину в задней части пустой прачечной, бросаю свою сумку на большой складной столик и вытаскиваю свою одежду. Сортирую белье и загружаю первую стирку.

— Марли? — я замираю, когда слышу голос, который постоянно звучит в моей голове.

Поворачиваю к нему голову и улыбаюсь.

— Привет, что ты здесь делаешь? — спрашиваю я. Его руки пусты, так что он здесь явно не из-за стирки. Кроме того, Хьюстон не кажется мне тем человеком, который сам стирает свою одежду. Он слишком безупречен. Я представляю всю его одежду, отсортированную в шкафу по цвету, по бренду и по случаю. Скорее всего, отсортировано по сексуальности. Даже его джинсы и изношенная футболка с изображением группы «Van Halen»[6] так же сексуальны, как и его деловая одежда для кампуса. Это другая сексуальность, и она мне так же нравится.

Одаривая меня полуулыбкой, он отвечает:

— Сегодня утром я встречался с Анной Томпкинс, чтобы обсудить кое-какие исследования, над которыми она работает. — Ох. Мне приходится обуздывать что-то, что надеюсь, не является ревностью. Кому я вру! Я немного ревную. Анна Томпкинс, профессор микробиологии, и женский вариант Хьюстона. — Мы пили кофе по соседству. Я тебя увидел и решил проверить как твоя лодыжка.

Это мило и все такое, но что насчет поцелуя? Он вообще обо мне не думал?