Вера Колочкова - Изнанка счастья

– Да, это особое ощущение было. Когда она пыталась что-то истерически требовать, у меня. Как бы это сказать? Будто ладони над головой прикрывались. Помнишь, как в сказке про Дюймовочку? Цветок закрывал ее своими лепестками. Только у меня были не лепестки, а большие ладони.

– Ладони? Чьи ладони?

– Не знаю. Наверное, того самого дядьки из поезда. Помнишь, я тебе рассказывала, что мама меня в поезде родила, а роды принял мужчина по имени Марсель?

– Ну, помню… И что? Этот Марсель давно забыл про свою помощь, вышел из поезда и забыл. А ты. Экая ты впечатлительная, однако.

– Да ты не понимаешь! Я думаю, что не зря все так произошло! Наверное, этот Марсель был вовсе не Марсель, а настоящий ангел-хранитель. Мама же не зря говорила, что он неизвестно откуда взялся! Вроде как с верхней полки спрыгнул, а может, вовсе и не с верхней полки. Наверное, это был знак.

– М-м-м… Я ж говорю, ты впечатлительная.

– А еще мама рассказывала, что он все время повторял слово «джан», – не обращая внимания на его насмешливый тон, продолжала свой рассказ Марсель, – только у него получалось не грубо, а очень мягко – «джян, джян».

– Да ничего удивительного, у восточных народов это обычное разговорное обращение. Джан – значит, дорогой, уважаемый.

– Да я знаю, – поморщившись, отмахнулась Марсель. – И все равно он был какой-то необычный. И ладони у него тряслись, когда в руках меня держал.

– Да уж затрясутся тут. Хоть у кого бы затряслись.

– Мама говорила, у него были очень большие ладони. Она почему-то навсегда запомнила его ладони. Потому и у меня этот образ четко сложился – если мне плохо, я будто снова падаю в эти ладони, как тогда. И они закрываются ковшиком. А я внутри, как в домике. Это значит, плохое меня не достанет, потому что я в домике, в домике!

– О! Я смотрю, ты не только впечатлительная особа, но еще и большая выдумщица. Сама себе придумала домик и в нем укрываешься.

– Не знаю. Может, и выдумщица. Но ведь помогает же. Я же чувствую, что мне в этом ковшике ладоней хорошо и уютно. А у мамы такого ковшика не было, бабушка ее сильно доставала. Я думаю, это она ее с собой на тот свет утащила. Скучно ей там. Доставать некого. Жалко маму.

Марсель шмыгнула носом, пискнула тихо, как мышь, и Леонид Максимович торопливо сел на постели, притянул ее к себе, сжал в руках крепко:

– Ну, не плачь. Конечно, жалко маму. Но ничего не поделаешь, надо смириться. Не плачь…

– Ты меня успокаиваешь, как ребенка!

– Хорошо, не буду, как ребенка. Буду успокаивать, как взрослую. Не плачь… Лучше расскажи еще что-нибудь о себе.

– А тебе и впрямь интересно?

– Да. Интересно. Рассказывай.

– А про что?

– Да мне все равно.

– Хочешь, расскажу, как бабушка умерла?

– Давай про бабушку. Только не плачь, ладно?

– Да не буду я плакать. А знаешь, бабушка ведь не своей смертью умерла, ее сосед убил.

– Ну да?.. Прямо вот так взял и убил?

– Ага… Он к себе в квартиру ломился, пьяный был, а жена не открывала. Ну, бабушка и выскочила на лестничную клетку, начала ему декларировать, кто он такой есть и как безобразно себя ведет. Мама пыталась ее вразумить – зачем, мол, вусмерть пьяного человека провоцировать, давай милицию вызовем. Но разве бабушку остановишь? Она же считала, что любого может на место поставить, ее в округе все побаивались. А сосед очень пьяный был. Взял и толкнул ее с лестницы, да так, что она головой о ступеньку ударилась. Потом суд признал, что он в состоянии аффекта был, то есть не соображал ничего. А бабушка, вроде того, сама виновата, не надо было под руку лезть. Мол, чистая провокация. Еще и удивлялись, как это пенсионерка так неосмотрительно поступила. Но это они просто бабушку не знали, ага! Вся ее жизнь была – чистая провокация. И мы с мамой оказались жертвами этой провокации, подопытными кроликами.

Марсель снова всхлипнула, уткнувшись Леониду Максимовичу в плечо. Он осторожно гладил ее рукой по затылку, приговаривая тихо:

– Ну-ну… Не плачь… Мара ты моя… Марсель, Марселина, Марсельеза…

– Хм, как смешно ты меня назвал. Марсельеза. Знаешь, мне кажется, что твои ладони похожи на те самые… Будто я тоже в домике и мне ничего не страшно. Мне так хорошо, так спокойно. Я буду тебе хорошей женой, вот увидишь.

– Домик из ладоней – это слишком мало, чтобы выйти замуж, Марсель. Замуж по любви выходят, а ты еще никого полюбить не успела.

– Успела! Я тебя люблю! Правда, люблю! Почему ты мне не веришь? И замуж за тебя я очень, очень хочу. Я пропаду без тебя. Пожалуйста… Пожалуйста…

– О господи, вот же напасть. Ладно, черт с тобой. Оформим отношения, но только давай договоримся на берегу, что ты вроде как свободна! Если полюбишь кого, я удерживать не стану! Ты свободна, поняла?

– Я никого не полюблю, я тебя люблю.

– Ну, какие твои годы… Сегодня любишь, а завтра от горя оправишься, сил наберешься, перышки почистишь и улетишь.

– Я не улечу. Я тебе дочку рожу. Хочешь?

– Нет, не хочу.

Марсель подняла голову, глянула на него со страхом, и Леонид Максимович тут же поспешил объяснить свою резкую категоричность:

– Эта тема будет закрыта, Марсель. Я три года назад сделал стерилизацию. Не сможешь ты мне дочку родить.

– Ой… А зачем ты?..

– Так надо было. Жена моя, Маруся, тогда болела уже, нельзя ей было беременеть. Вот я и взял на себя ответственность. Да и вообще… Работа у меня такая, знаешь ли… Мы, медики, к вопросу снятия стресса гораздо проще относимся, во время ночных дежурств по-всякому может быть. Ну и, чтобы без ненужных сюрпризов, сама понимаешь.

– Нет, не понимаю. Я тебе покажу – по-всякому может быть! У тебя жена молодая, понял ты это или нет? Чтоб никакого снятия стрессов, понял? Домой приходи и снимай свой стресс, сколько влезет.

– Ух ты… Какой голосок-то у нас прорезался, надо же. Командирский! – удивленно рассмеялся Леонид Максимович.

– Так понял или нет? – снова строго спросила Марсель.

– Да понял, понял. С трудом, но понял. Никакого снятия стрессов в рабочее время мне больше не полагается, потому что меня молодая жена дома ждет, к тому же умница и красавица.

– Да. Так и есть.

– А еще у нее тонкая романтическая натура…

– Да.

– И имя странное – Марсель.

– Да.

– И моей жене надо начинать готовиться к экзаменам в институт. Насколько я помню, ты мечтала о медицинском?

– Да…

Тогда я завтра запишу тебя на подготовительные курсы, у меня там знакомые есть. А еще завтра мы с тобой до загса добежим, подадим заявление. Замуж так замуж, поняла?

– Да! – счастливо засмеялась Марсель, снова уткнувшись ему в плечо. – Если б ты знал, как мне хорошо сейчас. Я будто снова родилась и падаю в ковшик больших и теплых ладоней. Твоих ладоней. Я буду тебе хорошей женой, сам увидишь.

– Мам, ты дома? М-а-а-а-м!

Марсель проснулась, подняла с подушки голову, пытаясь понять, приснился ей Юркин голос или нет. Все-таки приснился, наверное. Все-таки предыдущая бессонная ночь перед экзаменом дала о себе знать, уже и не поймешь, где сон, а где явь. Зато экзамен был последний в эту сессию. Героический экзамен, можно сказать. И сама она – героическая студентка. Второй курс медицинского за плечами остался, и ни одного завала. Хотя, если честно признаться. Если бы не мужнино любящее руководство и покровительство.

– М-а-а-а-м?! Ты дома или нет? Выгляни в окно, мам!

Точно, Юрка. Из школы пришел, наверное. Только зачем орать под окном на всю улицу? Обрадовался, что школьный год закончился и каникулы начались?

Марсель выглянула в окно – Юрка стоял на газоне, бросив портфель и радостно размахивая руками. Рядом с ним, конечно же, Ленка Григорьева, верная подруга. Руками не размахивает, не улыбается и не подпрыгивает, твердо на земле стоит. Кажется, будто снисходительность проявляет к Юркиному подпрыгиванию. Даже немного обидно за Юрку стало. Нет, а чего такая снисходительная-то, подруга верная? Не нравится тебе, как Юрка подпрыгивает, иди домой, не стой на нашем газоне.

Поймав себя на этой слегка недовольной мысли, Марсель тут же и прикрыла ее приветливым в Ленкину сторону кивком. Действительно – при чем тут ее недовольство? Если Юрке такая дружба нравится. Тем более за Юркиной спиной маячит еще какой-то незнакомый мальчишка, крупный, смуглый, в белой рубашке с распахнутым воротом. Такой безупречно белой, что смотрится как вызов на фоне Юркиной в красно-синюю клеточку. Откуда этот мальчишка взялся, интересно?

– Что, опять ключи дома забыл? – спросила Марсель, моргая все еще сонными глазами.

– Ага, мам. Сбрось, пожалуйста.

– Сейчас, погоди.

Ключи, конечно же, лежали на тумбочке в прихожей. Юрка был безалаберным в мелочах, как всякий подросток. Впрочем, не всякий. Наверняка Ленка Григорьева ключей дома не забывает. Непонятно только – почему из школы не домой к себе идет, а вечно за Юркой тащится?

Юрка поднял с газона брошенные ему ключи, прокричал упреждающе:

– Мы голодные, мам.

– Ну так… Понятное дело… – с улыбкой проворчала Марсель, отворачиваясь от окна и спеша на кухню.

И чем теперь кормить эту ораву? В холодильнике оставалось немного борща и котлеты, Юрке бы хватило… Но ничего не поделаешь, надо переключаться на новые обстоятельства, соображать быстро и желательно без досады. Досада еще никому не помогла. Горячие бутерброды сделать, что ли? Огурчик-помидорчик на хлеб положить, зеленью сверху присыпать, потом кусочки сыра сверху бросить, и в микроволновку. Сыр по овощам растечется – красота. Не ахти какое блюдо, но голод утолить можно. И вообще, ей, как хозяйке-студентке, простительно – такая трудная нынче сессия выдалась в институте. И не в каком-нибудь, а медицинском. Одна латынь чего стоила, до сих пор трудные слова занозами в мозговых извилинах торчат! Потому и понятно, что хозяйственные дела пошли второй очередью. И для них свое время придет. Еще успеет и борща наварить, и котлет нажарить, и еще всякого разного какао с чаем.