– Садись, – быстро скомандовал Джаник, открыв заднюю дверь.

Она послушно уселась на сиденье, подвинулась, освобождая ему место, лишь спросила быстро:

– А куда мы едем?

Джаник ничего не ответил. Значит, и правда сам не знал. Наверное, ответ был один – едем подальше от твоего дома. Зато водитель спросил уже более настойчиво и конкретно, трогаясь с места и полуобернувшись к ним:

– Куда?

– Не знаю. Пока прямо, а там видно будет, – честно ответил ему Джаник.

– Хм… Понятно… – ухмыльнулся водитель, разглядывая ее в зеркало заднего вида.

Пришлось опустить глаза и сделать непроницаемое лицо, будто эта ухмылка совсем ее не касалась. Но ведь касалась же! И это было ужасно неприятно, хоть сквозь землю провались!

Джаник почувствовал ее настроение, сжал руку так уверенно и властно, что она тут же успокоилась. В самом деле, не объяснять же этому ухмыляющемуся мужику, что и как… Тем более она и сама себе не может объяснить эти «что и как».

Водитель снова обернулся, проговорил в сторону Джаника деловито:

– У меня знакомые дачу за городом сдают. Посуточно. Это я так, между прочим, в порядке рекламы. Если интересует…

– Да. Поехали на твою дачу, – не раздумывая, согласился Джаник, будто заранее был уверен в том, что водитель сделает подобное предложение.

– Но это не дешево обойдется, сам понимаешь… – осторожно проговорил водитель.

– Поехали! – почти гневно отозвался Джаник, будто водитель сказал ему что-то обидное.

В этот момент у нее в сумке заверещал телефон. Суетливо дернула молнию, нащупала его дребезжащее тельце, глянула на дисплей…

Леня. Надо отвечать, надо говорить, надо врать хитреньким голосом. Можно и не отвечать, конечно, но это тоже будет враньем. Есть еще один вариант – можно сказать правду… Но разве достанет сил для правды, ведь не достанет, можно и не пытаться!

– Да, Лень… – откликнулась тихо и вяло, сглотнув презрение к себе.

– Ты где, Марсельеза? Домой идешь? По времени вроде пора.

– Нет, Лень… Я пока не могу… Я потом тебе все объясню, ладно?

– Случилось что-нибудь, да? Неприятности? У тебя голос такой убитый.

– Нет, ничего не случилось. Просто очень устала сегодня.

– А ты где? Можешь сказать?

– Я… Я у Маринки, она просила с дочкой посидеть. Ты же помнишь Маринку, мою однокурсницу? Маленькая такая блондинка, полненькая… Недавно с мужем развелась, сейчас в районной поликлинике работает…

– Нет… Если честно, не помню.

– Ну, не помнишь, и ладно. У Маринки дочка заболела, а ей самой к маме надо съездить… И оставить не с кем. Вот она меня и попросила…

– Ладно, Марсельеза, я все понял.

– Что ты понял, Лень?!

– Что надо понять, то и понял. Ладно, передавай привет Маринкиной дочке, пусть выздоравливает.

– Лень…

– Кстати, борщец у тебя получился отменный, я две тарелки слопал. И котлетки тоже, как всегда… Праздник души, именины сердца. А ты надолго в няньки-то записалась? С ночевкой или как?

– Не знаю.

– Ну ладно… Звони, если что. Если тебя твоя Маринка поздно отпустит, я на машине встречу.

– Нет, не надо. Я сама. Все, Лень, пока!

Она быстро отключилась, будто телефон жег ей ладонь. И зажмурилась от стыда. Потом нервно сглотнула, будто по пищеводу прокатилось что-то ужасно жгучее. И горькое вдобавок.

Да уж… Не зря говорят, что самая горькая пилюля на свете – это вранье дорогому человеку. И сама по себе ситуация – сплошная горечь и абсурд… Горше не придумаешь, а все равно глотаешь. Как так?

Машина тем временем уже выехала за город, и в открытое окно полились травяные лесные запахи, устоявшиеся за день на солнце, терпкие, вкусные. Вот струей ворвался горький запах полыни… Горький и сладкий одновременно, так тоже бывает. Сочетание несочетаемого. Как объяснение. Как оправдание. Как неизбежность вранья. И как прощение неизбежности…

– Здесь недалеко, скоро приедем! – бодро проговорил водитель, опять глянув на нее в зеркало заднего вида.

На сей раз она не опустила глаза. Обойдется водитель. Потому что – если уж Лене получилось так нагло солгать, то чего перед незнакомым человеком стыдиться? Да, вот такая она… И ладно, и пусть…

Джаник снова с силой сжал ее ладонь, и сердце забухало гулко и горячо, выгоняя из головы все неуютные стыдливые мысли. Да, вот такая она! Врушка и неблагодарная дрянь! И ладно, и пусть…

* * *

Джаник снял дачу на два месяца. Это был старый хлипкий щитовой дом, почти заброшенный, и участок был тоже заброшенный, весь в зарослях дикой малины и огромных, вольно раскинувшихся кустов с гроздьями ярких желтых цветов. Кажется, их называют «золотыми шарами»… Неважно, как их называют. Все равно – красиво. Когда идешь от калитки к дому по выщербленной кирпичной дорожке, они колышутся от ветра, как пьяные, и норовят панибратски хлопнуть по щеке. Так же достоинством дачи была огромная веранда, скрывающаяся в зарослях рябины и бузины, и после полудня так приятно было сидеть в плетеных креслах и смотреть, как тени мелких листьев пляшут по дощатому полу, образуя прелестную кружевную вязь. Хозяина дачи они так и не увидели, лишь по телефону Джаник общался с ним пару раз. И сами приезжали сюда не часто – тогда только, когда Марсель удавалось выкроить время.

Да, хорошее выражение – выкроить время. И какой умник его придумал, интересно? Разве время можно из чего-то выкроить? Его можно только украсть. По крайней мере, в их случае так будет звучать правильно – когда удавалось украсть время…

В тот день она его нагло украла. То есть даже и легенды не соизволила придумать, куда пропадет с утра. Исчезла из дома, пока Леня с ночного дежурства не вернулся, и телефон дома оставила, будто забыла…

Приехала на такси – Джаник должен был ждать ее на даче с вечера. Тихо открыла калитку, тихо прошла по кирпичной дорожке, отворачиваясь от наглых прикосновений «золотых шаров». Поднявшись на веранду, увидела его со спины, с нервно прижатым к уху телефоном, и остановилась, чтобы не отвлекать от разговора… Разговор, судя по напряженной спине Джаника, был не из легких.


– Мам, я же тебе объяснил, у меня нет невесты, я отменил свадьбу. Да, понимаю, что не имел права… Почему, почему опозорил?! У нас с Лианой не было ничего! Да почему не имеет значения, мама? И почему я не мог передумать? Да, я отдаю отчет собственным поступкам. Да, понимаю… Ее родители меня больше не уважают. Мам, но хоть ты меня пойми! Я взрослый мужчина, я не мог поступить иначе… Да, не мог! Ну не плачь, пожалуйста, прости меня, мама…

Видимо, мама первой оборвала разговор, и Джаник отнял трубку от уха, нервно сжал ее в ладони. Потом сделал странный жест – будто собирался размахнуться и выбросить телефон в заросли бузины.

– Джаник! Ты что! – не выдержала она, бросилась к нему, схватила за руки. – Ты что хочешь сделать?

– Я? Ничего… – обернулся он к ней, радостно блеснув глазами.

– Мне показалось, ты телефон хочешь выбросить.

– А что, хорошая мысль! Может, его действительно выбросить, а? – проговорил он, обнимая ее и крепко прижимая к себе. – Почему ты так долго? Я с утра тебя жду.

– Так сейчас утро! Всего десять часов!

– Нет… Утро – это шесть часов, семь часов… Ты украла у меня целых три часа, я чуть с ума не сошел…

Он жадно нашел ее губы, и все в ней отозвалось навстречу этой жадности, и закружилось в тихом шепотке рябины и бузины, и «золотые шары» за их спинами встали по стойке «смирно», как солдаты в карауле… И потом так же караулили окно спальни, прикрывая его со всех сторон буйной желтизной-занавесью. Хотя бы они были на их стороне.

Потом, уместившись на веранде в одном кресле, они продолжили утренний разговор. Вернее, Марсель сама его продолжила, вдруг спросив:

– А ты что, и в самом деле хотел телефон выбросить? Прости, я случайно слышала обрывки фраз… Ты с мамой говорил, да?

– М-м-м… С мамой… – подтвердил задумчиво Джаник, прикоснувшись губами к ее виску.

– Она требует, чтобы ты вернулся и не отменял свадьбу с Лианой?

– Марсель, давай не будем об этом говорить, пожалуйста. Зачем говорить, если я все решил? Никакой свадьбы не будет.

– Но ведь у вас так нельзя, Джаник. Насколько я понимаю, у вас это событие считается чуть ли не преступлением…

– Да, именно так и считается. И родители меня совсем не поняли. Да я и не надеялся, что поймут.

– А что ты им сказал? Как объяснил свое решение?

– Да так прямо и сказал, что другую люблю. Что жить без нее не могу. И что всегда буду с ней рядом, в любой ипостаси… В такой, в какой моя любимая сочтет нужной…

– Да ты с ума сошел! Твоя мама, наверное, сразу догадалась, о ком речь!

– Конечно, догадалась. Но дело в том, что я уже не ребенок, я взрослый мужчина, а мама… А мама женщина. Она не может принимать относительно меня волевые решения, как раньше.

– А отец? Отец может?

Джаник помолчал какое-то время, потом произнес нехотя:

– Отец давно живет с другой женщиной, а с мамой официально развелся три года назад. Мама не хотела развода, она на все была согласна, и на женщину тоже. Ну, у нас так бывает, понимаешь? Если мужчина живет далеко от жены, он имеет право на женщину. И жене ничего не остается, как молча принять данное обстоятельство. Вот и мама хотела молча принять… Но отец поступил по-своему. Он развелся с мамой и женился на той женщине. Хотя бабушка считала, что он не виноват, что это его та, другая, заставила развестись. Мол, она молодая, наглая и хитрая. А мама просто честная и порядочная жена… Бабушка очень переживала по этому поводу, все время только об этом и говорила. Так и не смогла пережить до конца мамин позор, в могилу слегла. Когда умирала, слово с меня взяла, что я на Лиане женюсь… Я не мог ей тогда отказать. Я ведь тебе об этом рассказывал, да?

– Да, рассказывал.

– Ну вот. Я и приехал сюда, чтобы Лиану с отцом познакомить и на свадьбу его пригласить. А еще я должен был уговорить отца, чтобы он один приехал на свадьбу, без новой жены. Так мама хотела… Потому и отпустила меня сюда… С Лианой.