– Марсельеза, вставай! Я завтрак приготовил! Ехать пора!

Ехать… Куда ехать? Сегодня же воскресенье… Ах да, Леня на рыбалку собрался с Ваней Зиновьевым, а она сама с ними напросилась. Нет, какая рыбалка, если всю ночь не спала!

Нет.

Вскоре дверь в спальню распахнулась, и Леня спросил уже сердито:

– Марсельеза! Так ты едешь или нет, я не понял?

– Нет. Я посплю лучше. Не могу встать…

– Ну и спи. Тогда я ушел, Ванька вот-вот подъедет.

– Ага. Счастливо тебе. Рыбу привезешь, я твой любимый пирог испеку.

– Ладно, спи. Я с ночевкой. Только завтра вернусь, слышишь? У меня завтра тоже выходной!

– Слышу, слышу. А мне завтра утром на работу. Пока, Лень. Счастливо.

Проснулась она поздно, ближе к пополудни. Хотела встать, но снова уронила голову на подушку. Тело было вялым, душа была недовольна. Или напугана, может. Явно прорастало в ней какое-то беспокойство, будто оставалось незавершенным важное дело. Или кто-то ее где-то ждал, а она забыла о встрече… Но ведь никто и нигде не ждет. Сегодня воскресенье, на работу не надо. Леня спокойно отдыхает на своей рыбалке. Валяйся на здоровье, нежься в постели, так нет ведь, сжалась душа в комок, так, что дышать трудно… Наверное, это Джаник о ней думает. Он думает, а ей беспокойно. И непонятно, как это беспокойство изгнать из себя.

Встала, пошла в ванную, умылась, залезла под душ. Долго стояла, смывала сонную одурь. Потом не спеша прошлепала обратно в спальню, натянула на влажное тело майку и короткие домашние шорты. Подошла к окну. И тут же отпрянула, в один миг осознав, откуда шло беспокойство. Конечно, как она сразу не догадалась! Под окном на скамье, спрятавшейся в тени тополиных веток, сидел Джаник и, задрав голову, смотрел на ее окна.

Первая мысль была заполошно испуганной – он что, с ума сошел? А если бы Леня был дома и увидел его? Вторая мысль – надо бежать. Бежать к нему. Дурная мысль, неправильная, но что оставалось делать, если все правильные мысли вдруг заблокировались в одночасье? Просто ни одной правильной мысли в голове нет! И это ужасно, ужасно! Ужасно, когда теряешь контроль над своими мыслями и сама себе не принадлежишь.

Она так и выскочила из подъезда – в домашних шортах и шлепанцах на босу ногу. Джаник поднялся со скамьи, шагнул к ней, обнял и притянул к себе, ни о чем не спрашивая. Казалось, он не дышал, и она слышала, как бухает его сердце. Наверное, ее сердце тоже бухало, потому что не было сил сказать что-то или хотя бы сдвинуться с места. Как там говорится в набившей оскомину телевизионной рекламе? И пусть весь мир подождет? Да, смешно. Как будто миру так уж нужно это объятие. Делать миру больше нечего, ага. Хотя и не исключено, что какая-нибудь соседушка любопытная сейчас в окно смотрит…

– Пойдем отсюда… – быстро прошептал ей в ухо Джаник, будто услышал ее мысли.

– Куда, куда мы пойдем?.. Никуда мы не пойдем. Вернее, это я сейчас домой уйду, а ты…

Но Джаник уже шел со двора по направлению к арке, увлекая ее за собой. Какие у него руки сильные и властные! Впрочем, они и тогда были сильными. И властными. Ничего не изменилось, ничего!

Он привел ее в тот же скверик в соседнем дворе, как тогда, десять лет назад. И даже скамейка была та же, стояла на том же месте. Десять лет – это так мало… Это же сущая временная ерунда – десять лет. Ничего не изменилось, ничего!

– Марсель, я люблю тебя. Я всю ночь не спал, я на рассвете встал и сюда пришел… Я больше не отпущу тебя, Марсель! Я не могу без тебя!

– Господи, Джаник, зачем?.. Зачем ты вообще приехал? Ты хоть понимаешь, что тебе нельзя было приезжать? Уходи. Уходи прямо сейчас. Уходи, уезжай.

– Нет, Марсель. Теперь уже точно никуда не уеду. Буду с тобой.

– Да как, как ты будешь со мной? Думай, что говоришь! Ты же не хочешь разрушить мою жизнь, правда? Не хочешь, чтобы мне было плохо?

– Нет, не хочу.

– Тогда не мучай меня, а? Перетерпи… Уезжай в Ереван, женись, живи счастливо. Ведь у тебя же есть невеста, Джаник? У тебя есть невеста по имени Лиана, правда? Ведь она же не взялась ниоткуда? Ты ее любишь, наверное?

– Да, у меня есть невеста… – эхом за ней подтвердил Джаник. – Бабушка, когда умирала, взяла с меня слово, что я должен буду жениться на Лиане… Она внучка ее доброй подруги, их семьи годами дружили, почти родственники… Я не мог бабушке отказать. А еще мне казалось – какая разница, на ком я женюсь, если на тебе не могу… Если тебя рядом нет – какая разница… А вчера тебя увидел и будто проснулся! И понял, что никакой свадьбы не может быть. И Лиане я уже сказал…

– Джаник, но так же нельзя! Это нечестно по отношению к ней! Неправильно! Так нельзя, понимаешь?

– А как можно, по-твоему?

– Но это же очевидно, Джаник! Нельзя, чтобы кому-то из-за тебя было больно. У меня есть своя семья, у тебя есть невеста. А еще есть осознанная необходимость жить по определенным правилам. Так, как нужно, понимаешь? Нельзя танцевать только вокруг своих ощущений. Нельзя на них одних построить всю жизнь!

– Марсель, что ты говоришь?.. Это все неправда, что ты говоришь, я знаю, ты так не думаешь!

– Да почему?!

– Да потому! Потому, что у нас одна жизнь, и почему, черт возьми, ее нужно угробить на эти «нужно» и «правильно»? И на осознанную необходимость? Кем, кем осознанную? Никто за меня ее не осознает, только я могу. И за тебя никто не осознает.

– Но так надо, Джаник.

– А я не хочу! Просто хочу быть счастливым и прожить свою жизнь рядом с тобой! Почему я должен поступать по-другому? Кому должен, в конце концов?

– Ты бабушке покойной должен, ты ей слово дал. Ты Лиане должен, потому что тоже ей слово дал. Ты должен, и я тоже должна, понимаешь? Я мужа любить должна просто потому, что я его жена. И я действительно его люблю. С этим ничего нельзя поделать, Джаник. Это называется совесть. Это, наверное, больше, чем любовь. Это жизнь, в конце концов. И мы не имеем права ничего в ней менять, как бы нам ни хотелось.

– Но я же люблю тебя! Почему?

– Потому что это безумие, то, что сейчас происходит. Я пережила это безумие десять лет назад, больше не хочу. Мне страшно, понимаешь? Страшно и ужасно стыдно. И тогда было ужасно стыдно… Ты хоть представляешь себе, что мне пришлось пережить, когда Наринэ Арсеновна пришла к нам домой? А что моему мужу пришлось пережить? Ведь она была права тогда, твоя мама! Получается, я действительно совратила тебя, я преступница!

– Но мы-то с тобой знаем, что это не так, правда? Ведь это я тебя совратил… Фу, какое нехорошее слово, не надо его больше говорить… Ведь это я тебя полюбил, правда? Еще будучи мальчишкой… А теперь я не тот мальчик, взрослый мужчина, мне двадцать семь лет! И я отвечаю за свои слова и поступки!

– Хм, двадцать семь… А мне тридцать пять, ты не забыл? И я пятнадцать лет замужем! И у меня есть все, что нужно для счастливой семейной жизни! У меня есть дом, у меня есть ответственная работа, в конце концов! Я взрослый состоявшийся человек, Джаник! Да я, может быть, вообще через пару лет бабушкой буду. А ты вдруг появился и хочешь все это разрушить? Нет, Джаник, нет. И все, и закончим на этом.

Она решительно поднялась со скамьи, сделала быстрый шаг в сторону. Обернулась, проговорила через плечо:

– Не ходи за мной, прошу тебя! У меня и без того неприятности будут. Наверняка кто-нибудь видел, как я из подъезда к тебе выскочила. Все, Джаник, все! Уходи.

И пошла быстро, почти побежала. Пронеслась через арку, юркнула в дверь подъезда, поднялась к себе на этаж, трясущимися руками воткнула ключ в замочную скважину… И только упав на диван в гостиной, отдышалась с трудом. Нет, чего неслась-то как сумасшедшая? А может, она и впрямь сумасшедшая, если так плохо сама собой управляет? Тогда надо под ледяной душ срочно встать, охладить сердце и голову…

После душа она и впрямь успокоилась. Походила по квартире, настраивая себя на домашнюю воскресную жизнь. Говорят, чтобы унять душевное переживание, надо себя задействовать так, чтобы свалиться с ног от усталости. Вот и хорошо, вот и замечательно. Давно пора в доме генеральную уборку затеять. И окна помыть. И шторы перестирать. И обед приготовить хороший, классический. Например, борщ и котлеты… Вперед, женщина, вперед! Уничтожай на корню свое душевное переживание, благо что работы – хоть отбавляй! И дому польза, и тебе хорошо!

После всего села на диван, огляделась. Кругом чистота. Тело ноет от усталости. Из кухни сытно и вкусно пахнет. Уютный и чистый дом, и как хорошо…

Да, у нее есть дом. Прекрасный дом. Есть прекрасный и умный муж, и она его любит и уважает. И это правильно… А если правильно, то значит, незыблемо. И Ленка тут права, надо признать…

Так и провела остаток дня в мысленно незыблемой правильности, и утром пошла на работу, бережно неся ее в себе. А еще утром позвонил Леня, заявил радостно, что рыбы наловил – пропасть и что вернется с рыбалки к вечеру, аккурат к тому времени, когда она вернется домой. И день сложился вполне благополучно и миролюбиво, и вышла вечером на улицу с прежним ощущением счастливой и незыблемой правильности внутри… А когда увидела Джаника у входа в арку, вся правильность куда-то исчезла, будто и не было ее вовсе. И разозлилась на саму себя страшно, и на Джаника тоже разозлилась – ведь просила же! Объясняла! Настаивала! Но в следующую секунду вдруг поняла, что эта злость и не злость вовсе, а та же самая правильность, только наизнанку вывернутая. И молча стояла, смотрела, как он идет к ней, и чувствовала внутри абсолютное счастье… И было это счастье совсем другой природы – наверное, тоже наизнанку вывернутое. Или у счастья не бывает природы? Не может оно быть счастьем-совестью и счастьем-любовью одновременно?

Джаник подошел совсем близко, молча взял ее за руку, молча повел куда-то. Она даже не спрашивала куда. Хотя, скорее всего, он и сам не знал, куда им идти. Вот он шагнул в сторону от пешеходной дорожки, поднял руку, вглядываясь в несущиеся по проезжей части машины. Одна из них затормозила с визгом, остановилась…