Вера Колочкова - Изнанка счастья

Он подскочил со стула, щедро плеснул в стакан валерьянки, чуть разбавил водой, протянул ей пахучую мутную жидкость:

– Пей…

Она послушно опрокинула в себя лекарство, содрогнулась от избытка концентрации эфирных масел и спирта, но вслух произнесла благодарно:

– Спасибо, Юрка. Какой ты добрый. Ох, и повезет твоей будущей жене.

– Не знаю, не знаю… – глубокомысленно произнес Юрка. – Ленка, например, говорит, что мужчина в принципе не должен быть добрым, это ему мешает. Мужчина должен быть рассудительным и деловым, а доброта – это так, в порядке факультатива…

– Да много она понимает, Ленка твоя! Хотя ей виднее… Ой, как мне голову понесло… Можно я пойду лягу?

– Иди, конечно! Ложись и спи, не думай ни о чем плохом. Просто спи, и все…

На ватных ногах она поплелась в спальню, упала на кровать и сразу заснула. Спасибо Юркиной щедрой руке, после такой порции валерьянки, как после выстрела в голову, хоть кто отключится. И просить не надо, чтобы ни о чем плохом перед сном не думать.

Проснулась уже утром – солнечный луч нежно пригревал щеку, за окном пели птицы. Чтобы освободить затекшую руку, перевернулась на другой бок, приоткрыла глаза… И увидела, что Леня сидит рядом с кроватью, смотрит на нее в упор.

– Доброе утро, Марсельеза. Как спалось? Хорошо?

Она села на постели, суетливо убрала волосы за уши, прошептала хрипло:

– Юрка меня вчера заставил валерьянки выпить… Лошадиную порцию… Я сейчас встану, Лень. Я уйду, если ты хочешь. Я понимаю…

– Да ладно, уйдет она. Ишь, какая шустрая нашлась. Куда пойдешь-то? В свою пустую квартиру?

– Какая разница? Просто уйду… К себе, к подруге… Не знаю пока.

– Вот и я не знаю, Марсельеза. И оттого полным идиотом себя чувствую. Нет, не в том смысле, будто я оскорблен и обижен как мужик… Нет. Просто я растерялся, что ли… Помнишь, мы с тобой договаривались, что ты будешь свободна? Что в любое время можешь уйти к тому, кого полюбишь, а я тебя держать не стану?

– Лень…

– Нет, ты скажи! Помнишь?

– Да, помню. Но…

– Вот потому я и в растерянности, Марсельеза. Вроде как и слово нужно сдержать, и отпустить тебя с любовью и благодарностью за прожитые счастливые годы, но… К кому отпустить-то, не понимаю? К пацану этому? У которого молоко на губах не обсохло? Согласись, это не смешно даже… Вот я и решил – не отпускаю я тебя. Не пришел еще день и час. Не время. Ты как, согласна со мной, нет?

– Да… Да, конечно, Лень…

– Вот и славно. Между прочим, я отпуск оформил и даже отпускные успел получить. Главный врач, конечно, на дыбы встал, не хотел отпускать… Предупреждать, говорит, надо… И я его понимаю, конечно. Но я очень просил… Так что мы с тобой завтра утром едем на юг, Марсельеза. Одного дня тебе хватит, чтобы собраться?

– Как – одного дня? – пролепетала она растерянно. – Ведь надо билеты…

– Не надо билетов, Марсельеза. Мы с нашей старшей медсестрой, ее мужем и дочкой едем, на их машине. Боюсь, моя старуха «Нива» такого путешествия не выдержит, помрет по дороге. Можно было бы Юрку взять, но в машине всего пять мест, сама понимаешь. Да и не поедет он с нами… У него здесь свои интересы, свои мероприятия, я думаю.

– А как же он… Один останется?

– А ты в последнее время наблюдала его в одиночестве?

– Нет… Нет, конечно. Но Лена… Они же еще…

– Не совсем взрослые, хочешь сказать?

– Ну да…

– Это мы с тобой думаем, что не совсем взрослые, а они давно так не считают. В конце концов, попросим Зиновьевых за ними присмотреть. Ирка девушка ответственная, пять раз на дню будет Юрке звонить, я думаю. Так что все, решили и постановили, едем к морю! Собирайся, Марсельеза. Труба зовет! Две недели ни о чем не думаем, купаемся, загораем, пьем молодое вино, едим шашлыки! Вставай, иди кофе вари, а я пойду Юрку разбужу, обрадую…

Это были прекрасные две недели. Солнечные, обдуваемые морским ветром и обласканные волной, сытые и пьяные, и бездумно счастливые… Да, именно так, – счастливые. Наверное, простивший и прощенный бывают одинаково счастливы, и общее двойное счастье поет свою веселую песню.

Когда возвратились домой, Юрка сообщил им как бы между прочим, что Джаник уехал в Ереван. Что у него заболела бабушка и что Наринэ Арсеновна должна быть при ней. И что учиться Джаник тоже будет в Ереване… Таков долг сына и внука, и ничего с этим не поделаешь. Менталитет…

Леня выслушал сына и, не глядя на Марсель, кивнул головой. Потом пробурчал про себя:

– Вот и хорошо, Юрка. Пусть так и будет. И забыли, и ладно.

– Котлетки у тебя хороши сегодня, Марсельеза. Особенно удались. Молодец. Хорошая ты жена. Качественная. Должен наконец это признать.

– Да? – подняла на мужа глаза Марсель, улыбнулась почти равнодушно, хотя и услышала веселый посыл в его голосе.

– А где счастливый ответный энтузиазм, не слышу? Тебя вроде как муж похвалил! И пятнадцати лет со дня замужества не прошло, как научилась приличные котлеты вертеть!

– Да ну, – махнула рукой Марсель, так и не принимая Лениной шутки. – Во-первых, пятнадцать лет как раз таки прошло, и уже почти шестнадцать минуло, а во-вторых, ты с первого дня мою стряпню хвалил! Вот если бы не хвалил так часто, может, и получил бы сейчас ответный энтузиазм.

– Разве я хвалил? Не помню, – пожал плечами Леня и подмигнул ей заговорщицки. – Наверное, я тебе льстил, а не хвалил.

Марсель ничего не ответила, даже не улыбнулась, лишь взглянула на мужа грустно, словно попросила взглядом не приглашать ее в этот смешливый диалог. Мол, не до смеха ей теперь.

Леня кивнул понимающе, аккуратно положил на тарелку вилку и нож, вытер губы салфеткой. Потом проговорил серьезно, даже немного сердито:

– Ну сколько можно, а? Прекрати саму себя розгами стегать! Ведь смотреть на тебя жалко, правда!

– А ты не смотри. Ты ешь. Чаю налить?

– Послушай, Марсель. Нельзя заниматься самоистязанием, так и до нервного срыва недалеко. И почему ты не слушаешь, что я тебе говорю? Я, между прочим, тебе третий день подряд пытаюсь доказать одну простую истину – ты не виновата, слышишь? Ты поставила верный диагноз, и лечение было классическим, ничего другого для данного случая еще не придумано. И вскрытие показало, что не в чем себя обвинять. Не ты первая, не ты последняя, у кого пациенты так неожиданно умирают!

– У нее была всего вторая стадия, Лень… И все шло нормально… А потом она узнала, что ее муж бросил. Вот скажи, как он мог в такую минуту, а? Это ж равнозначно убийству… Почему у нас в Уголовном кодексе нет статьи за такой вид убийства?

– Успокойся, Марсельеза. Все равно уже ничего сделать нельзя, а ты себе душу рвешь. Нельзя так, понимаешь? Не ты отвечаешь за поведение этого мужика, он сам за себя отвечает. И вообще, не надо быть такой впечатлительной, пора научиться созидательному цинизму, иначе тебе придется уйти из профессии, каким бы хорошим врачом ты ни была. Да мы с тобой сто раз уже говорили на эту тему… Сколько можно, Марсельеза? Хватит!

– Да, да… Ты, как всегда, прав, Леня. Но ведь к смерти невозможно привыкнуть в принципе. Можно убедить себя, что привык, это да… Но я никак не могу привыкнуть. Уже десять лет в больнице работаю, а не могу… Наверное, моя впечатлительность – это природное качество и никаким преобразованиям не поддается. Нельзя на впечатлительности вырастить созидательный цинизм, как нельзя вырастить апельсины в тундре.

– А я тебе говорил в свое время, помнишь? Когда ты навострилась интерном в онкологический диспансер? Говорил, что это не твое?

– Да говорил, говорил…

– А почему не послушала?

– Не знаю… Я думала, что мы вместе будем… Что я всему у тебя научусь…

– Чему ты у меня научишься? Я хирург, а ты терапевт! Или, как Юрка, хотела династию обосновать? Но Юрка-то понятно, мужик… Вот когда он ко мне в интерны собрался, я даже не возражал. Из него хороший хирург получился, думающий, смелый, ответственный. Умеет быстро принять нужное решение, не мечется с лишними сомнениями. Знаешь, как его в нашем отделении называют?

– И как?

– Соколенок.

– А ты, стало быть, Сокол, да?

– Ну, это всего лишь производное от фамилии…

– Да не оправдывайся, Лень. Все так и есть на самом деле, вы оба, отец и сын Соколовские, хорошие хирурги. Но про Соколенка я впервые слышу, правда…

Леня хотел что-то ответить, но не успел – дверной звонок заверещал без остановки радостной птичьей трелью. Так звонил только Юрка, не отрывая пальца от кнопки.

– О, вот и Соколенок, легок на помине… – быстро подскочила Марсель со стула. – Я сама открою, сиди…

Леня кивнул, потом улыбнулся тихо, слушая их радостное щебетание в прихожей. Юрка первым вошел на кухню, плюхнулся на свободное место, глянул Лене в глаза:

– Привет, пап! Ты чего улыбаешься?

– Да ничего… Рад видеть, дорогой сынок, наконец-то в родительские пенаты решил заглянуть, в кои-то веки. Хоть поглядеть на тебя в спокойной домашней обстановке…

– Да, Юрка, отец прав! – села на свое место Марсель. – Скоро совсем к нам дорогу забудешь!

– Да на черта я вам сдался, вы и без меня хорошо живете, котлетки жуете! Да, не хватает мне, мам, твоих котлеток, должен признать… Ой как не хватает…

– А что, Лена не умеет жарить котлеты? – Нарочито удивленно спросила Марсель и добавила в том же насмешливом тоне: – И на кой фиг нам сдалась такая невестка, скажи на милость? Не-е-е, нам такую не надо… Мамочкины котлетки завсегда вкуснее будут…

– Ну, развеселились! – откинулся на спинку стула Леня, переведя взгляд с Юркиного лица на лицо жены. – Хлебом не корми, только дай похихикать вволю!

– Не, пап. Кормить меня как раз надо. И хлебом, и котлетами. Я голодный как зверь.

– Да, сейчас все организуем, Юрка… – подскочив со стула, засуетилась Марсель. – Ты с чем котлетки будешь? С картошкой или с овощами?

– И с тем, и с другим, и побольше.