— Все правильно, — ответил Джеймс. — Хассок собирается расширить свои посевы пшеницы.

— Но это не его земля.

— Он получил разрешение, — сказал Джеймс.

— Кто разрешил ему?

— Я, — ответил Джеймс, — Но кто дал вам право? — Тон Дикона был холоден и высокомерен.

— Я, — быстро сказал Жан-Луи. — Мы с Джеймсом обсуждали этот вопрос и решили, что нельзя, чтобы земля пустовала, если можно воспользоваться ею наилучшим образом.

— Я не согласен, — сказал Дикон.

— Ты не согласен! — воскликнул Джеймс. Он не был так невозмутим, как Жан-Луи, а поведение Дикона, было, конечно, провоцирующим.

— Нет, — резко ответил Дикон. — Не согласен. Бероуз имеет такое же право на эту землю, как и Хассок. И я сказал ему об этом.

— Дикон, — промолвил Жан-Луи, — я знаю, что ты очень интересуешься делами имения, и это прекрасно, но такие вопросы решаем мы с Джеймсом, наша обязанность — как можно лучше вести хозяйство.

— Хассока надо остановить, Джеймс, прежде чем он зайдет слишком далеко.

— Вопрос уже решен, — ответил Джеймс. — Если Бероуз неудовлетворен, лучше пусть приедет сюда и обсудит это с Жан-Луи или со мной. В прошлом было достаточно неприятностей по поводу этой земли. В любом случае, этот участок не стоит стольких разговоров.

— Я сказал Бероузу, что эта земля будет его, потому что Хассоку пришло в голову украсть ее.

— Украсть! — Я видела, как Джеймс терял терпение. — Это абсурд. Ты помогал нам по ферме в течение нескольких месяцев и уже думаешь, что готов управлять ею… через наши головы. В этих делах у нас многолетний опыт.

Дикон поднялся.

— Посмотрим, — сказал он.

Когда он ушел, мы в изумлении посмотрели друг на друга.

— Он подошел к моей матери, — сказала я.

— Леди Клаверинг знает, что имением управляем мы, — сказал Джеймс.

— Я надеюсь. Но она склонна потворствовать Дикону.

Джеймс покачал головой:

— Она будет благоразумна.

— Может быть, мне следовало бы увидеться с ней сегодня? — спросила я.

— Конечно, а я поеду с тобой, — ответил Жан-Луи.

Матушка, как всегда, была рада видеть нас и стала расспрашивать о Лотти, которую она не видела целых два дня, — срок очень большой для нее.

— Мы приехали поговорить о деле, — сказала я ей. — Джеймс вне себя.

— О да, Дикон как раз говорил о споре по поводу той земли. Он отдал ее Бероузу.

— Нет, — вставила я. — Жан-Луи и Джеймс решили отдать ее Хассоку.

— И он уже получил разрешение взять ее, — добавил Жан-Луи.

— О, Боже, — устало сказала матушка, — как трудно с этими людьми! Сепфора, твой отец всегда говорил, что эта земля бесполезна.

— Но Хассок извлечет из нее пользу, — сказал Жан-Луи.

— К тому же ему уже разрешили взять эту землю, — добавила я.

— Но Дикон уже пообещал ее Бероузу.

— Мама, — сказала я. — Дикон не имеет права ничего обещать. Только потому, что ему позволили немного заняться делами фермы, он уже решил, что она принадлежит ему. Эта ферма твоя, а Жан-Луи и Джеймс управляют ею. Как могут они успешно справляться со своими обязанностями, если этот мальчик приходит и говорит им, что они должны делать?

— Не нужно, чтобы он слышал, как ты называешь его мальчиком, — сказала матушка.

— А кто же он? Пожалуйста, будь благоразумна. Я знаю, что ты в нем души не чаешь, но…

Похоже было, что моя мать вот-вот разрыдается, Я думаю, она почувствовала в моих словах упрек в том, что на первом месте у нее был сын человека, которого она когда-то любила, а не собственная дочь.

Я быстро подошла к ней и обняла.

— Мама, дорогая, ты же понимаешь, что Жан-Луи и Джеймс должны иметь право принимать решения. Я знаю, имение принадлежит тебе, но ты мало в этом понимаешь. Ты не должна подрывать авторитет управляющего, иначе наступит хаос. И только потому, что этот избалованный мальчишка вдруг чем-то заинтересовался и думает, что может поступать, как захочет, ты не можешь ему уступить. Я думаю, нам придется уволить Джеймса, если ты будешь потворствовать Дикону.

— Мы не можем позволить себе отказаться от Джеймса, — сказал Жан-Луи. — Мне он нужен сейчас.

Жан-Луи выглядел печальным, и новая волна гнева к Дикону захлестнула меня, потому что он создал эту абсурдную ситуацию.

Моя мать с виноватым видом посмотрела на нас и сказала:

— Было так чудесно видеть Дикона, переполненного энтузиазмом, заботящимся обо всем.

— Но это не значит, что он может управлять фермой, мама, — ответила я. — Не можешь же ты ему позволить поступать по-своему.

Матушка замерла в нерешительности, и я крикнула:

— И ты еще думаешь! Тогда передай управление Дикону, избавься от Джеймса и от Жан-Луи.

— Сепфора! Как ты можешь говорить так! Ты и Жан-Луи — мои дети…

— У тебя останется Дикон, — сердито сказала я.

Теперь я понимала, что ненавидела Дикона. К моей ненависти примешивались не то страх, не то тревога, поэтому я была необычно резка.

Моя матушка была очень разумная женщина, но, когда ею овладевали чувства, она теряла здравый смысл. В этот момент она увидела всю абсурдность ситуации и, наверное, осознала, что восхищение Диконом затмило любовь к собственной дочери.

Она спокойно сказала:

— Конечно, конечно… Жан-Луи и Джеймс знают лучше. Бедный Дикон, он будет так разочаровав.

Жаль, что это случилось как раз в то время, когда он так заинтересовался фермой.

Мы выиграли сражение. Хассоку перейдет этот участок земли, а Бероуз должен будет смириться с этим и понять, что Дикон не имел права давать обещание, выполнить которое не в его власти.


На следующий же день приехал Дикон. Мы сидели за столом. Я догадалась, что он только что услышал о решении, ибо матушка моя, наверное, как можно дольше откладывала этот неприятный момент.

Он вошел, холодно глядя на нас в упор, но в глубине души весь кипел от злости.

— Итак, ты был у леди Клаверинг, — сказал он, глядя на Джеймса.

— Джеймс не был, — ответила я. — Я и Жан-Луи были у нее.

— И вы убедили ее пойти против меня.

— Не против тебя, Дикон, — сказал Жан-Луи. — Мы считаем, что так будет лучше для хозяйства.

— Что? Эта земля? Она не обрабатывается столько лет, и как это влияет на хозяйство?

— Хассок попросил этот участок, — сказал Жан-Луи, — Джеймс и я решили отдать его ему. Решение не может быть отменено.

— А почему? Бероуз имеет на него такое же право.

— Мы решили, что земля будет принадлежать Хассоку. Он попросил первым, — ответил Жан-Луи.

— Хассок! Да, конечно. — Дикон с яростью посмотрел на Джеймса. — Ты питаешь симпатию к Хассоку. Девица…

Джеймс вскочил:

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что ты не можешь ни в чем отказать маленькой Хэтти, ведь так? И если она говорит, что ее папочка хочет этот кусок земли, папочка его получит.

— Хэтти Хассок не имеет к этому никакого отношения, — сказал Джеймс. — Пожалуйста, не впутывай ее.

— А мне кажется, она здесь замешана, что бы ты не говорил. Я не слепой. Жан-Луи прервал Дикона:

— Веди себя прилично в этом доме, Дикон, иначе я попрошу тебя уйти.

Дикон с иронией поклонился:

— У меня нет особого желания оставаться, — сказал он. — Но вот что я скажу тебе, Джеймс Фентон, этого оскорбления я не забуду.

— Не будь смешным, Дикон, — не выдержала я. — Тебя никто не оскорблял. Конечно, ты симпатизируешь Бероузу, но он должен понять, что такой мальчишка, как ты, не может принимать важных решений в управлении имением.

Взгляд Дикона скользнул по нам и задержался на Джеймсе. Холодная, неукротимая ненависть в глазах юноши вызвала во мне тревогу.

Дикон повернулся и вышел.

Жан-Луи покачал головой.

— Этого мальчика надо отослать в школу, — сказал он.


После сенокоса няня Лотти серьезно простудилась. Простуда перешла в бронхит. Нам сейчас, как никогда, нужна была ее помощь. Я не хотела оставлять Лотти со служанками и стала сама присматривать за ней.

Джеймс посоветовал мне взять на время помощницу. Вскоре я поняла, почему.

— Хэтти Хассок выразила желание помочь вам с Лотти, — сказал он. — Я думаю, она сможет оказаться полезной.

Меня это позабавило, ибо теперь я уже знала, что Джеймс интересуется Хэтти. Я и Жан-Луи часто говорили об этом. Мы оба очень любили Джеймса, потому что он не был обычным управляющим: не только отлично вел хозяйство, но и был интересным собеседником, все наши трапезы благодаря его разговорам были оживленны, более того, я заметила, что он брал на себя большую часть работы, чтобы Жан-Луи не очень уставал.

Хэтти мне очень понравилась, правда, она была немного замкнутая, но это не помешало нам стать добрыми друзьями.

Девушка рассказывала мне, как нелегко она привыкала к жизни на ферме.

— Конечно, — объясняла она, — я приезжала сюда летом и всегда радовалась сенокосам и празднику урожая, но понимала, что у меня мало общего с братьями и сестрами.

Том Хассок был очень хорошим фермером, но у него на руках оказалась большая семья. И всех нужно было кормить, поэтому он очень обрадовался, когда сестра его жены взяла Хэтти к себе. Она воспитала девочку, дала ей образование, именно поэтому Хэтти так отличалась от своих родных.

Хэтти рассказала, что тетя Эмили удачно вышла замуж за торговца, владельца лавки тканей на Чип-Сайде. Их комнаты располагались над магазином. У них не было детей, поэтому, как только родилась Хэтти, они попросили разрешения взять ее на воспитание, тем самым облегчив бремя и без того нуждающейся семьи. Фермер с женой поняли, что это возможность, которую нельзя упускать. Итак, в возрасте двух лет Хэтти уехала в Лондон.

В Лондоне она ходила в школу. Ее кормили и одевали так, как, по мнению Хассоков, было принято в богатых семьях.

— Иногда даже неудобно было приезжать домой, — призналась Хэтти. — Я жила в большем достатке, чем мои родители. Это казалось несправедливым. Но они всегда так восхищались мной, особенно отец. Он всегда говорил: «Хэтти — это леди в нашей семье».