Я почувствовала, как краска заливает лицо. Я посмотрела на Сабрину. Она ничего не понимала. Обернувшись к Джесси, я произнесла:

— Должно быть, я вскоре приеду вместе с дочкой.

И вышла. Слова Джесси были ударом для меня. Что она хотела сказать? Когда я повернулась к ней, ее лицо выражало полнейшую невинность.

Была ли я сверхчувствительной? Ведь я замужняя женщина. Вполне логично, что у меня родился ребенок, а если он появился на свет после того, как я побывала в Эверсли и Джесси сумела заметить некоторое несоответствие по времени, то это еще ни о чем не говорит.

Я отправилась искать Джефро. Он находился у себя дома.

— О, — сказал он. — Я так и думал, что» возможно, вы захотите поговорить со мной, госпожа Сепфора.

— Джефро, расскажи мне, как обстоят дела в Эверсли.

— Кажется, все идет как надо. Его светлость счастлив. Джесси утвердилась в роли хозяйки и по-прежнему ведет себя соответственно, но делает это таким образом, что хозяйки как будто и нет… официально, но всем заправляет она, оставаясь как бы в тени.

— Как мне показалось, она стала немного тактичнее.

— Да, это так. И она очень заботится об его светлости.

— Я заметила. Не думаю, что она устроила представление ради нашего приезда. Джесси действительно заинтересована в том, чтобы его светлость жил подольше.

— Она изменилась после вашего отъезда, госпожа Сепфора. Я не знаю, как вы это сделали, но вам это удалось.

— Я просто указала Джесси, что эта сытая жизнь продлится, лишь пока жив лорд Эверсли.

Постаревшее темное лицо Джефро расплылось в улыбке.

— Да, сделано чудо, и все, кажется, счастливы.

— Относительно Джесси я сомневаюсь. Она вынашивала поистине грандиозные планы наложить лапу на все имение.

— А ее ежедневные визиты к Эймосу Керью? — спросила я. — Они продолжаются?

— Конечно.

— Джефро, — сказала я, — я скоро уеду, но постарайся держать меня в курсе всех дел в имении.

Джефро выглядел смущенным, и я поняла, что допустила бестактность. Конечно, он не умел ни читать, ни писать.

Я продолжала:

— Может, ты сможешь отправить посыльного ко мне. Есть здесь кто-нибудь, кому ты доверяешь? Джефро явно сомневался, и я пояснила:

— Конечно, лишь в случае крайней необходимости.

— Я сделаю все, что могу, госпожа Сепфора. Но все идет хорошо и так продолжается с того времени, как вы побывали здесь.

С этим я и ушла.

От дома Джефро я шла в глубокой задумчивости. Так как мне не хотелось сразу возвращаться в Эверсли, я пошла в противоположном направлении.

Я представила, как мы будем жить здесь с Жан-Луи, а тем временем Дикон станет управляющим в Клаверинге. Я поскорее избавлюсь от Джесси. Интересно, как она прореагирует на это? Мне совсем не понравилось ее замечание относительно рождения Лотти.

Я так глубоко задумалась, что не заметила, как потемнело небо; невдалеке послышались раскаты грома. Мне нужно поторопиться, чтобы успеть домой до того, как разразится гроза.

Я находилась в четверти мили от Эверсли, недалеко от одной фермы, когда упали первые капли дождя. На горизонте виднелся клочок голубого неба, поэтому, вероятно, ливень зарядил ненадолго. Я бегом пустилась к амбару, открыла дверь и вошла. «Несколько минут пережду дождь», — подумала я.

В амбаре было темно; после яркого света мои глаза несколько секунд ничего не видели.

Потом я заметила, что не одна.

Они лежали на сене… их было двое. Их одежда валялась тут же, а они прижались так тесно друг к другу, что в первый момент я даже подумала, что это один человек. Я старалась не смотреть в их сторону и почувствовала, как забилось мое сердце, когда я узнала… Дикона и Эвелину.

Мне хотелось повернуться и убежать, но мои ноги словно приросли к земле.

— Дикон… Эвелина… — запинаясь, пробормотала я.

Дикон взглянул на меня, продолжая сжимать Эвелину в объятиях, которая резко обернулась ко мне.

— Не смотрите на меня так! — взвизгнула она. — Сама-то хороша! Люди не должны осуждать других за то, в чем сами грешны.

Я растерялась и выбежала под хлещущий дождь.

Когда я вернулась в Эверсли, то представляла собой жалкое зрелище: в туфлях у меня хлюпало, одежда промокла насквозь, а мокрые волосы облепили лицо.

Джесси разговаривала с Сабриной.

— Боже мой! — воскликнула Джесси. — Вы же вымокли до нитки!

— Но, Сепфора, — сказала Сабрина, — тебе не следовало ходить под таким ливнем.

— Надо было укрыться и переждать, — произнесла Джесси. — А сейчас скорее снимайте все мокрое. Разотритесь полотенцем. Не хотите ли горячего супа?

— Ничего не хочу, — ответила я. — Я знаю, что поступила глупо.

Поднимаясь по лестнице, я поняла, что хочу лишь как можно скорее убраться из этого дома.

Я сбросила с себя мокрую одежду и переоделась, после чего пошла в комнату Сабрины.

— Я хочу немедленно уехать домой! — заявила я.

— Ладно, — согласилась Сабрина. — Но Дикону это не понравится. Он так счастлив здесь.

«Дикон, — подумала я, — только не надо говорить мне про Дикона». Я не могла забыть его наглый взгляд, когда он лежал там, в амбаре…

Эвелина расскажет ему все. Дикон узнает мою тайну, ведь это наверняка Эвелина подслушивала тогда под дверью.

Что может она знать? Что может она рассказать Дикону? Более чем вероятно, она поведает ему все свои подозрения.

Я испугалась так, как никогда раньше.

Я столкнулась с Эвелиной в зале несколькими часами позже, где она стояла с матерью. Она вызывающе глядела на меня, как будто говоря: «Если расскажешь про меня, то и я все расскажу». Настоящий шантаж.

Я помнила, как когда-то она купила мое молчание, отдав ключ от двери.

Мне хотелось бежать из Эверсли. Я знала, что не могу здесь ждать ничего хорошего.

Эвелина кротко улыбалась мне.

— Вы так промокли, госпожа Рэнсом, — сказала она. — Мама говорит, что вас можно было выжимать. Вы переоделись? Это необходимо, ведь вы не хотите простудиться, не правда ли?

— Спасибо за заботу, — промолвила я. Эвелина одарила меня невинной улыбочкой. Спустя два дня мы уезжали из Эверсли. Сабрина, как мне кажется, была рада вернуться домой, а Дикон выглядел очень угрюмо.

— Я вижу, ты действительно полюбил эти места, — ласково сказала ему мать.

— Мне понравилось в Эверсли, — ответил Дикон, — мне там очень понравилось.

Всю дорогу домой я размышляла над тем, что рассказала Дикону Эвелина. ПРАЗДНИК УРОЖАЯ

С тех пор как мы вернулись из Эверсли, минул год. За то время в стране произошло много событий. Умер Георг II, а на престол взошел его внук Георг III, юноша двадцати двух лет. Он находился под огромным влиянием своей матери и лорда Бьюта, ее любовника, и многие утверждали, что это не предвещало Англии ничего хорошего.

Но я была слишком поглощена своими личными делами, чтобы много думать о том, какой Георг правит нами, — второй или третий. Смена монарха показалась мне событием незначительным.

Целый год я не была в Эверсли, но заставить себя туда съездить я не могла. Мысль о том, что вновь нужно встречаться с Джесси и Эвелиной, была мне настолько отвратительна, что я каждый раз придумывала разные отговорки. «В этом нет нужны, — говорила я себе. — Ведь дядя Карл за год прислал четыре письма, в которых пишет, что чувствует себя хорошо, вполне счастлив, за ним хорошо ухаживают». Эти слова он подчеркнул. Его жизнь можно назвать хорошей условно, ведь дядя мог только сидеть в кресле или лежать и вспоминать дни былой славы или безрассудства, как посмотреть на это.

Время летело быстро, и я уже не надеялась когда-нибудь опять увидеть Жерара. Я уже не думала о нем так часто, как прежде, все происшедшее со мной казалось мне нереальным. Иногда я даже верила, что Лотти — дочь Жан-Луи. Ей исполнилось уже четыре года, и она стала очень красивой. Все матери считают своих детей самыми красивыми и самыми умными. Но я не преувеличивала красоту Лотти. Ее фиалковые глаза под густыми темными ресницами и темные вьющиеся волосы превращали ее в красавицу.

Девочка не была пухленькой, как некоторые дети, лицо ее было овальным, подбородок чуть заострен. Лотти выглядела старше своих лет и была, как эльф, шаловлива, любила веселье, но не капризна. Конечно, все обожали ее.

Моя матушка, которая смутно помнила свою мать, легендарную Карлотту, говорила, что между ними было большое сходство.

Дикон никогда не выдал ни взглядом, ни словом, что знает обо мне что-нибудь предосудительное. Я даже начала думать, что Эвелина ничего ему не рассказала.

Его отношение ко мне никогда не было дружеским. Он всегда чувствовал мой отказ восхищаться им, как это делали Сабрина и моя мать.

Но наше пребывание в Эверсли изменило его. Он стал задумчивым и серьезным, ему нужно было отправляться в школу, но он убедил Сабрину и мою мать, что ему нужно остаться.

Он хотел получше узнать хозяйство.

— Дорогой, ты же знаешь, тебе надо получить образование, — сказала Сабрина.

— Я получу его. Меня будет продолжать учить старый Фолкнер. Но я хочу быть с тобой, дорогая матушка, и с тобой, тетя Кларисса.

Меня поражало, как ему удавалось вертеть ими. По натуре Дикон был сдержан и неласков, поэтому его слова привели Сабрину и мою мать в неожиданный восторг.

Они обменялись радостными взглядами, и моя матушка сказала, что обучение в школе можно отложить еще на год.

Дикону пошел пятнадцатый год, но выглядел он на все восемнадцать. Он вымахал почти шести футов ростом и продолжал расти. Очаровательный блондин с густыми, вьющимися волосами, с великолепными зубами и пронзительными голубыми глазами, Дикон мог бы служить моделью для художника. Он напоминал мне Давида работы Микеланджело. Но я была единственная, кто видел в Диконе и другие черты: хитрость, жестокость и расчетливость. Он пытался свалить вину за пожар на сына садовника. Я всегда помнила об этом, потому что данное событие послужило толчком к болезни Жан-Луи.