Филиппа Карр - Изменница

У меня всегда вызывало удивление, что некоторые люди, ведущие размеренный образ жизни и соблюдающие все правила, установленные обществом, могут неожиданно полностью перемениться и начать совершать поступки, чуждые всему, чему они следовали ранее.

То, что я, вероятно, отношусь к ним, явилось огромной неожиданностью для меня и было бы ударом для тех, кто меня хорошо знал, — если бы они только об этом услышали, поэтому было абсолютно необходимо сохранить все в тайне. Тому были, конечно, и другие, более веские причины.

Я часто пыталась понять, как это могло случиться со мной, старалась найти оправдание. Может ли человек стать одержимым? Некоторые богословы прошлого утверждали, что да. Являлось ли это некой внутренней силой? Было ли это духом одного из давно умерших людей, который вселился в меня и заставил действовать так, как я поступала? Есть ли польза от попыток успокоить собственную совесть? Единственное объяснение состоит лишь в том, что я не знала себя до тех пор, пока не столкнулась лицом к лицу с соблазном.

Все началось весенним днем, ничем не отличавшимся от любого другого в моем десятилетнем браке с Жан-Луи Рэнсом. Жизнь текла гладко и приятно. Жан-Луи и я сходились во взглядах на многие вещи, ведь мы знали друг друга с детства и воспитывались в одной детской. Его воспитывала моя матушка, которой собственная мать Жан-Луи, француженка, оставила сына на попечение, когда тот решительно отказался уехать с ней и ее новым мужем. Незадолго до моего рождения Жан-Луи исполнилось четыре года.

Наш брак был одним из тех заранее предсказанных союзов, который одобряют все. Вероятно, все произошло слишком легко и поэтому мы превратились в тех самых обыкновенных добропорядочных людей, которыми мы и были на самом деле.

В тот весенний день я ставила в вазы нарциссы, собранные незадолго до этого в нашем, граничившим с лесом, саду. Сад был немного запущен, но это нравилось и мне, и моему мужу. В это время года нарциссы, казалось, росли везде. Я любила их нежный аромат, их желтизну цвета солнца и то, как гордо держали они свои головки, будто бы провозглашали приход лета. Я всегда украшала этими цветами наш дом. Ведь я принадлежала к тем людям, которые обычно следуют раз заведенным правилам.

Я наполняла вазы водой, любуясь букетами в сосудах из бледно-зеленого стекла, которые безукоризненно оттеняли желтые цветы, когда услышала цокот лошадиных копыт по гравию, а затем… голоса.

С небольшим сожалением я подняла глаза. Я любила гостей, но хотела бы, чтобы они повременили до тех пор, пока я не закончу с цветами.

Сабрина и Дикон шли по направлению к дому. Я вытерла руки и вышла их встретить.

Сабрина, кузина моей матери, поразительно красивая женщина, была примерно на десять лет старше меня, то есть в описываемое время ей исполнилось около сорока лет. Она не выглядела на свои годы, хотя в глазах ее часто появлялось выражение тревоги и иногда замечали, как она пристально и печально смотрит в пространство, будто вглядываясь назад в прошлое. Сабрина являлась членом нашей семьи, и моя матушка была матерью и для нее. Дикон, сын Сабрины, в котором она души не чаяла и которого чрезмерно баловала, родился уже после смерти ее мужа.

— Здравствуй, Сепфора! — воскликнула Сабрина. Я часто удивлялась, почему мне дали такое имя. В нашей семье никого и никогда так не звали. Когда я спросила маму, почему она выбрала это имя, то она сказала:

— Мне хотелось чего-нибудь необычного. Имя мне понравилось, а твой отец, конечно же, не возражал.

Я обнаружила, что имя заимствовано из Библии, и огорчилась, что жизнь моей библейской тезки была ничуть не более захватывающей, чем моя. Все, что моя тезка, по-видимому, сделала, так это вышла замуж за Моисея и родила ему множество детей. Она была такой же малозаметной, как и я, за исключением, конечно, того, что мой брак — к моему и Жан-Луи сожалению — не был осчастливлен потомками.

— Сепфора, — продолжала Сабрина, — твоя матушка хочет, чтобы ты отужинала с нами. Можете ли вы с Жан-Луи приехать сегодня вечером? Она хочет о чем-то поговорить с тобой.

— Думаю, да, — ответила я, обнимая Сабрину. — Здравствуй, Дикон.

Дикон равнодушно кивнул мне. Моя мама и Сабрина сделали его центром своего существования, и я иногда задумывалась, каким станет Дикон, когда повзрослеет. Сейчас ему исполнилось лишь десять лет, так что, возможно, все изменится, когда он поступит в школу.

— Заходите же, — сказала я, в мы прошли в открытую дверь.

— О, я могла бы догадаться, что ты занималась нарциссами, — с улыбкой промолвила Сабрина.

Была ли я настолько предсказуема? Я полагаю, что да.

— Надеюсь, что я не помешала тебе, — добавила Сабрина.

— Нет… нет. Конечно, нет. Так приятно видеть тебя. Вы выехали покататься?

— Да, и пригласить тебя к нам…

— Хочешь стакан вина и немного печенья?

— Думаю, мы не будем задерживаться для этого, — сказала Сабрина. Но ее прервал Дикон.

— Если можно, — сказал он, — я бы не отказался от печенья.

Сабрина нежно улыбнулась.

— Дикон неравнодушен к винному печенью, которое пекут здесь. Мы должны узнать рецепт, Дикон.

— Повариха очень ревниво относится к своим рецептам, — заметила я.

— Но ты ведь можешь приказать ей дать его нашему повару, — возразил Дикон.

— О, я бы не осмелилась, — весело ответила я.

— Так что, Дикон, тебе придется подождать, пока ты вновь не посетишь Сепфору, чтобы отведать этого печенья, — вставила Сабрина.

Принесли лакомство. Дикон быстро расправился с печеньем, чем доставил удовольствие кухарке, которая была очень чувствительна к отзывам о своих блюдах и упивалась комплиментами. Похвала приводила ее в хорошее настроение на целый день, тогда как малейшая критика, по словам одной из горничных, могла превратить жизнь на кухне в сущий ад.

— По-видимому, случилось что-то важное, — промолвила я.

— Да, может быть. Пришло письмо от старого Карла… Ты ведь знаешь лорда Эверсли.

— О да, конечно. Чего же он хочет?

— Он беспокоится о судьбе имения Эверсли. Дело в том, что у него нет сына-наследника. Странно, но это так, у него нет прямого наследника мужчины.

— Но разве у него не было сына, который умер при рождении?

— О да, много лет назад… мать ребенка умерла при родах. Для лорда Эверсли это был ужасный удар. Говорят, что он так и не оправился от него. Он больше не женился, хотя, думаю, у него были подруги. Однако все это в прошлом, а сейчас старик встревожен будущим Эверсли и его мысли обратились к тебе.

— Ко мне! Но почему не к тебе? Ведь ты старше меня.

— Твоя бабушка Карлотта была старше моей матери Дамарис, поэтому, я полагаю, у тебя больше прав на наследство. Более того, со мной и не будут считаться. Я слышала, как он говорил о моем браке с «этим проклятым якобитом».

— Думаю, что сторонники Стюартов были храбрецами, — вставил Дикон. — Я бы хотел сражаться рядом с ними.

— Благодарение небу, сторонников претендента на престол разгромили в тысяча семьсот сорок пятом году. И надеюсь, в стране нет больше смутьянов, — промолвила я и тут же пожалела о своих словах, потому что Сабрина потеряла мужа в сражении под Каллоденом.

— Мы тоже на это надеемся, — произнесла спокойно Сабрина. — Однако старый Карл хочет видеть тебя, наверное, для того, чтобы сделать своей наследницей. Он написал письмо твоей матери, у которой, конечно, больше прав на поместья, но она — дочь этого ярого якобита Хессенфилда.

— Как они суетятся вокруг нашей семьи! — пробормотал Дикон.

— Так что остаешься ты, — продолжала Сабрина. — Дядя Карл весьма уважал твоего отца, следовательно, твое якобитское происхождение почти не в счет, а если вспомнить, что твой батюшка однажды сражался на стороне короля Георга, то лучшей кандидатуры, чем ты, не найти. Поэтому твоя мать и хочет, чтобы ты приехала к нам и мы могли все обсудить и решить, что нужно делать дальше.

— Этот визит будет слишком неожиданным для Жан-Луи.

— Это займет всего лишь несколько часов. В любом случае, обдумай все хорошенько и приезжай в течение дня.

— Мне бы хотелось съездить в Эверсли, — сказал Дикон.

Сабрина с обожанием улыбнулась ему.

— Умерь свои желания. Эверсли не для тебя, сын мой.

— Как знать, — усмехнувшись, сказал он.

— Расскажи все Жан-Луи, — посоветовала мне Сабрина. — Когда вы приедете, твоя мать покажет вам письмо.

С этими словами Сабрина простилась со мной. Я проводила их и вернулась назад к своим нарциссам.

Жан-Луи и я отправились в Клаверинг-холл из дома управляющего, в котором мы жили с тех пор, как поженились. Я рассказала Жан-Луи о желании старого Карла увидеть меня, и, как мне кажется, мой муж немного расстроился. Он был весьма счастлив в небольшом имении Клаверинг, которое содержал в идеальном порядке. Жан-Луи был человеком, не любящим изменений.

Мы шли по дороге, держась за руки. Жан-Луи говорил, что нам будет трудно покинуть Клаверинг именно сейчас. Хорошо бы поехать попозже, когда в имении будет меньше работы. Я соглашалась с мужем. У нас редко бывали размолвки. Наш брак считали счастливым. Именно это и сделало мои последние поступки такими необъяснимыми.

Единственным облачком, затмевающим наше счастье, было отсутствие детей. Моя матушка часто заговаривала со мной об этом, поскольку знала, как это огорчает меня.

— Все это очень печально, — признавала она. — Ведь вы могли бы стать такими хорошими родителями. Возможно, со временем… наберитесь терпения…

Но время шло, а детей у нас все не было. Иногда я ловила тоскующий взгляд Жан-Луи на Диконе. Жан-Луи тоже был склонен баловать мальчика. Может быть, это происходило из-за того, что Дикон был единственным ребенком в семье.

Я же не испытывала особой любви к сыну Сабрины. Могла ли я ревновать к нему? Моя мать, которую я любила лишь немного меньше, чем моего блистательного отца, очень любила Дикона… я полагаю, больше, чем меня, своего собственного ребенка. Ходили слухи о давнем романе моей матушки с отцом Дикона, но этот человек был отцом ребенка Сабрины.