Хэнкс, накрыв капюшоном голову, вышагивал от маленького кустика травы, выросшего у подножья башни, до угла стены, где хилый плющ, раскачиваемый ветром, отчаянно цеплялся за трещины в камнях. Одежда Хэнкса давно промокла, и, чтобы не замерзнуть, он часто отпивал свой особенный травник из фляги, которую не считал нужным прятать от тюремных смотрителей.

– Почему их не выводят? – спросил он начальника тюрьмы, считавшего своим долгом мокнуть под дождем, если мастер Хэнкс мокнет. – Разве обычай казнить преступников на рассвете уже отменен?

– Нет, но с вашего разрешения им было дано право на исполнение последнего желания, – объяснил начальник тюрьмы, дрожа от холода.

– И какое же последнее желание у монаха? – поинтересовался Хэнкс.

– Отстоять заутреню.

– Хм, мало ему исповеди и причастия, – проворчал Хэнкс, глотнув из фляги. – Ну, а сэр Томас?

– Он пишет письмо жене.

– Давно?

– С ночи.

Хэнкс покачал головой, но ничего не сказал.

– А вот и они! – начальник тюрьмы показал на осужденных, которых стражники вывели из башни. – Кого прикажете обезглавить первым?

– Монаха, – сказал Хэнкс, не глядя на приговоренных.

Начальник подбежал к стражникам и отдал соответствующее распоряжение. Они потащили Бенедиктуса к месту казни.

– Доколе, Господи, я буду взывать – и ты не слышишь; буду вопиять к тебе о насилии – и ты не спасаешь? – исступленно закричал он, вырываясь от солдат. – Для чего даешь мне видеть злодейство и смотреть на бедствия? Грабительство и насилие предо мною! Закон потерял силу, и суда праведного нет! Нечестивый одолевает праведного, и суд происходит превратный!

Хэнкс безучастно посмотрел на него и отступил в сторону, давая дорогу.

– Горе строящему город на крови и созидающему крепости неправдою! – выкрикнул монах ему в лицо, проходя рядом.

Мастер Хэнкс вдруг коротко и страшно рассмеялся. Начальник тюрьмы и стражники вздрогнули, а Бенедиктус сразу сник и покорно пошел во внутренний дворик к плахе.

– И обратятся богатства их в добычу, и дома их – в запустение, – вновь раздался голос невидимого теперь за стеной Бенедиктуса. – Они построят дома, а жить в них не будут; насадят виноградники, а вина из них не будут пить.

И после короткой паузы раздался последний возглас:

– Близок день гнева Господа! – и тут же пресекся, прерванный глухим дробящим стуком топора.

Хэнкс отпил из фляги и прислонился к стене, дожидаясь начальника тюрьмы. Тот очень скоро появился из-за стены и деловито сказал:

– Приговор приведен в исполнение. Прикажете второго?

– Оставьте меня с ним наедине. Ждите там, – Хэнкс махнул рукой в сторону места казни.

В глазах начальника промелькнуло удивление, но он покорно склонил голову и удалился. Мастер Хэнкс нетвердой походкой подошел к сэру Томасу, отрешенно стоявшему в одиночестве около башни.

– Может быть, у вас есть еще какие-нибудь просьбы? – спросил Хэнкс.

– Передайте, пожалуйста, это письмо моей жене, – сказал сэр Томас, отдавая ему лист бумаги. – Что ее ожидает?

– Не беспокойтесь. О ней позаботятся, она не будет знать нужды, – сказал Хэнкс. – Еще что-нибудь?

– Нет, больше просьб нет. Я закончил свои земные дела, я сдал командование и покидаю корабль. А свой отчет я дам Господу.

– Как знать, дадите ли, – пробормотал мастер Хэнкс, рассматривая кустик травы под ногами.

– Но уж я-то скоро это узнаю, – слабо улыбнулся сэр Томас. – Жаль, что вряд ли смогу что-либо рассказать вам.

Хэнкс достал флягу:

– Не хотите ли?

– Нет, спасибо.

– А я выпью, – Хэнкс глотнул травнику.

– Вы славный боцман, мастер Хэнкс, но вам нелегко служить под началом такого адмирала, как ваш король, – заметил сэр Томас.

Хэнкс дернул плечом и промолчал.

– Что же, я, пожалуй, пойду. Нехорошо заставлять людей ждать себя, да еще под таким холодным дождем, – сэр Томас зябко поежился. – Прощайте, мастер Хэнкс.

– Прощайте, сэр Томас, – ответил Хэнкс и отвернулся от него.

Он слышал шаги сэра Томаса по мокрому песку, потом – тишина, потом – удар топора.

– Все, – сказал себе Хэнкс, допил содержимое фляги и, пошатнувшись, направился к башне. Сзади он услышал оживленные голоса стражников:

– Дольше ждали… Чего тянули – непонятно! Само дело на одну минуту, а ожидание – на час. Ну, ладно, закончилось – и, слава богу!.. А я весь продрог до костей, пойдем, ребята, выпьем грогу!.. И джину!.. За упокой души супостатов и за наше здравие!.. И пусть будут прокляты те, кто не пьет! Если они, конечно, не мертвы!.. Аминь!

Часть 5. Измена

Родовые схватки у королевы Анны начались ночью. Генрих, спавший в последние три месяца отдельно от жены, немедленно, как только ему доложили о родах, пошел на ее половину. Он помнил, как рожала Екатерина, какое страшное изнуренное лицо у нее было, как тряслись ее руки; помнил ее спутанные, мокрые от пота волосы, раскиданные по подушке; помнил черные безумные глаза и сухие растрескавшиеся губы, искусанные в кровь. Та картина была ужасна, поэтому король с опаской заглянул в спальню Анны, ожидая увидеть нечто подобное. Но Анна вовсе не была ни страшна, ни отвратительна. Ее прекрасное молодое лицо было наполнено предчувствием великой радости материнства. И лишь мелкие капельки пота, выступившие на лбу, и тонкие пальцы, лихорадочно сжимающие простыни, выдавали мучения женского тела, избавляющегося от бремени плода.

– Скоро ли? – спросил Генрих у повивальных бабок, суетившихся около постели королевы.

– Нет, ваше величество. Судя по всему, еще не скоро. Только началось. Не раньше утра, – ответили ему.

Анна застонала. Король нагнулся и поцеловал ее.

– Уйдите, прошу вас! Вам тут не место, – преодолевая боль, произнесла она.

Генрих кивнул, отошел к дверям и подозвал главную повитуху.

– Вы головой отвечаете мне за моего сына, – вполголоса сказал он ей. – Упаси господи, если с ним что-нибудь случится! Вы умрете под пытками. Все вы.

– Богородица поможет королеве. Она позаботится о благополучном разрешении ее величества, – перекрестилась повитуха.

– Дай бог! – перекрестился и король.

Возвратившись в свои покои, Генрих отослал камердинеров, самостоятельно улегся в постель и долго ворочался, представляя себе, какой замечательный у него будет сын, каким славным королем он станет в будущем.

Проснувшись, Генрих сразу же осведомился, не родила ли королева? Ему доложили, что схватки участились, но воды еще не отошли.

– Долго рожает, – пробормотал Генрих, расплываясь в улыбке. – Точно будет сын. Мальчишки не торопятся вылезать на свет божий.

От волнений и переживаний король всегда чувствовал голод, поэтому приказал скорее накрывать стол к завтраку. Оказалось, что стол уже накрыт, и особы, приглашенные для того чтобы разделить трапезу его величества, ожидают выхода короля.

– Прошу садиться, джентльмены, – сказал им Генрих, ответив на приветствия. – Что за чудесный денек выдался сегодня! Погода этой осенью стоит точно такая же, как в позапрошлом году, когда я объяснился с моей милой Анной и попросил ее стать моей женой. И вот сегодня она подарит мне сына! Я вижу во всем этом некое предзнаменование. Судя по срокам, Анна понесла перед рождественским постом, – и тогда тоже были погожие деньки! Это не случайно. Сама природа радуется появлению моего наследника… Сегодня я хочу попотчевать вас новым блюдом, – продолжал он, подав знак слугам открыть большую серебряную чашу. – Мой новый главный повар, француз, очень изобретателен по части необычных кушаний. То что вам предстоит попробовать, называется «салат». Для его приготовления использовано мясо фазанов и рябчиков, а также около десятка различных овощей; добавлены сметана, уксус, оливковое масло, горчица и еще специи, которые мы покупаем у португальцев по баснословным ценам. Оригинальность блюда заключается в том, что всё это тщательно перемешано и пропитано соусом – таким образом вы ощущаете вкус всех составляющих «салата» и не чувствуете вкуса ни одной из его частей по отдельности. Таковы французы: они хотят всего сразу, в необычном сочетании и с пикантным вкусом! Попробуйте, господа, – если вам и не понравится, то вы, по крайней мере, поймете французские наклонности.

– Ну, что? – спросил Генрих через несколько минут. – Как вам «салат»? Сэр Джон, вам понравилось?

– Вы правы, ваше величество. Вкус оригинальный, – ответил молодой человек.

– Интересно, что сказал бы по этому поводу ваш дядя. Бедный сэр Френсис! Как жаль, что он скончался! Нам его недостает. Надеюсь, он умер без страданий?

– О, ваше величество, вы всегда были добры к старику! А он, в свою очередь, был предан вам всем сердцем. Если бы сэр Френсис услышал, как вы вспоминаете о нем, он бы растрогался… Что же касается его кончины, то он умер не страдая. Вернувшись домой после свидания с двумя красотками в веселом доме, он хорошо поужинал, выпил две бутылки доброго хереса, лег спать – и не проснулся. Он умер довольным, не зная, что умирает. Возможно, он и до сих пор не знает, что он мертв, – улыбнулся Джон.

– Ну, ну, молодой человек, не богохульствуйте! – строго заметил король. – Душа вашего дяди сейчас на небе, и уж, конечно, ей известно, что она рассталась с телом.

– Бедная душа моего дяди, тяжело ей, должно быть, без телесной оболочки! Что будет делать душа сэра Френсиса в райских кущах – без вина, красоток и вкусного обеда! – вновь усмехнулся Джон.

– Молодой человек, вы переходите границы дозволенного, – Генрих внушительно посмотрел на юношу. – Ваш дядя не был образцовым христианином, но он никогда не переходил через край. Я не потерплю святотатства в своем присутствии! Нет, вы подумайте, джентльмены, до чего распущена нынешняя молодежь! – прибавил король, обращаясь к остальным сотрапезникам. – Глядя на нравы наших юношей, я с горечью думаю, во что превратится в будущем наша держава.