— Да, такое бремя не под силу нести одному человеку, — согласился Стив. Самообвинения Габриэлы казались ему несправедливыми, но он понимал, что сейчас ее трудно будет переубедить. Поэтому он ничего больше не сказал и, расплатившись за кофе и булочки, пошел вслед за Габриэлой к выходу из кафе. До пансиона было совсем близко, и Стив рискнул дружески обнять ее за плечи, и Габриэла не сбросила его руку. Сегодня, в ночь на Рождество, они обменялись такими признаниями, какие порой не позволяют себе и самые близкие люди, и обнаружили, что у них много общего. «Отныне мы будем друзьями», — подумала Габриэла.

Они расстались на площадке третьего этажа. Стив, прощально махнув рукой, пошел к себе, а Габриэла поднялась в свою комнату. Она быстро разделась и легла, но, как она и ожидала, сон не шел. Габриэла стала думать о Стиве. Он казался ей очень хорошим человеком, к тому же он, оказывается, пережил схожие несчастья, и это не могло не расположить ее к нему.

Потом Габриэла села на кровати и при свете ночника еще раз перечитала письмо Джо, которое, как это всегда бывало, вызвало на ее глаза обильные слезы. Если бы только она могла поговорить с ним. Если бы Джо не умер, сегодня Габриэла не страдала бы от одиночества. Тогда ей, конечно, и в голову бы не пришло делиться своими сокровенными тайнами с совершенно посторонним человеком. Она бы любила Джо, вместо того, чтобы рассказывать о нем в прошедшем времени.

«Нет, это несправедливо, несправедливо!» — подумала в отчаянии Габриэла, но на самом деле она больше не сердилась на Джо. Воспоминания о нем будили в ней только глубокую печаль, но и только.

Ни досады, ни боли она почему-то уже не испытывала.

Но когда под утро она наконец заснула, ей снова приснился Джо, ожидающий ее в монастырском саду.

Глава 7

В Рождество мадам Босличкова снова устроила для пансионеров праздничный ужин с индейкой, и на этот раз к ним присоединился Стив. Он знал множество забавных историй, и, слушая его, многие покатывались со смеха. Потом все дарили друг другу маленькие подарки, и Габриэла вручила Стиву флакончик лосьона после бритья, который она успела купить, когда утром выходила позавтракать в кафе. Габриэла немного боялась, что купленный впопыхах подарок не понравится Стиву, но он, наоборот, был очень доволен, сказав, что у него как раз вышел весь лосьон, а он не мог позволить себе купить новый.

Что касалось профессора Томаса, то он был просто в восторге, когда увидел купленные ему Габриэлой книги.

— Я просто без ума от счастья, просто без ума! — без конца повторял он, любовно перелистывая хрупкие от времени страницы. («Никогда не говорите и не пишите так! — когда-то предупреждал он ее. — Выражение „без ума от счастья“ могут употреблять только вульгарные писатели глупых любовных романов да старики вроде меня, которым действительно недалеко до маразма. Вам, серьезному автору, это не к лицу».) Он действительно был очень рад книгам и никак не мог поверить, что Габриэла действительно купила их для него. Профессор хорошо знал, сколько может стоить такой трехтомник. Габриэла успокоила его, сказав, что, во-первых, он стоит ровно вдвое дешевле, чем он думал, а во-вторых, ища для него подарок, она неожиданно нашла себе работу, так что в книжный магазин на Третьей авеню ее привело, пожалуй, само провидение.

И то же самое провидение, похоже, позаботилось о том, что Габриэла поближе узнала Стива и изменила свое отношение к нему. Во время ужина и после него они много друг с другом разговаривали, и профессор был очень этому рад. Впрочем, с ним Габриэла тоже провела достаточно времени и даже проиграла ему в домино пять партий подряд.

В этот праздничный вечер настроение у всех было приподнятым, и даже профессор, казалось, забыл о своем кашле. Впрочем, сегодня он действительно чувствовал себя неплохо, поскольку мадам Босличкова весь вечер усердно поила его горячим чаем с медом и мятой, к которому профессор всякий раз прибавлял большую столовую ложку бренди. Рюмку этого «напитка профессоров и солдат», как он его называл, он предложил Стиву, и тот с благодарностью выпил за здоровье всех присутствующих. «Если бы не вы, это Рождество было бы самым тяжелым в моей жизни», — сказал он, и Габриэле почему-то показалось, что в первую очередь он имеет в виду именно ее.

Когда настала пора расходиться, Стив проводил Габриэлу до дверей ее комнаты и немного постоял у порога. В качестве рождественского подарка он преподнес ей чудесную тетрадочку в кожаном переплете. Подарок, пожалуй, был дороговат для безработного, но она постеснялась сказать ему что-либо по этому поводу. Впрочем, Стив одарил всех соседей по пансиону, в том числе и профессора, которому купил отличный теплый шарф из мохера.

— Эти люди понемногу становятся моей семьей, — сказал Стив Габриэле, и она согласно кивнула. Она и сама чувствовала то же самое. За сегодняшний вечер они переговорили о многом: о ее новой работе, о ее рассказах, о перспективах самого Стива, но ни один из них — словно по взаимному согласию — ни словом не коснулся прошлого. Это вовсе не значило, что ни Габриэла, ни Стив не думали об этом. Наоборот, весь вечер Габриэла вспоминала о монастыре и о сестрах и жалела о том, что у нее нет ни одной фотографии Джо. Вполне понятно, что ни он, ни она никогда не фотографировались ни вместе, ни порознь. Теперь она очень боялась, что может забыть его черты, его глаза и его улыбку.

Стив как будто почувствовал, о чем думает Габриэла, поэтому старался разговаривать с ней на самые нейтральные темы. Ему не хотелось подталкивать ее к чему-либо, но даже самый поверхностный наблюдатель не мог не заметить, что ему нравится ее общество. Вчера, перед тем как они расстались на лестнице, он ласково провел кончиками пальцев по ее щеке, и, уже лежа в постели, Габриэла долго думала о том, что означает этот жест и как она должна на него реагировать. Ей не хотелось обижать Стива и притворяться, будто она ничего не замечает, но, с другой стороны, она не собиралась осложнять себе жизнь, позволив ему увлечься собой — для этого ее раны были еще слишком свежи. Порой Габриэла вообще начинала сомневаться, способна ли она будет когда-нибудь полюбить снова — в особенности такого человека, как Стив. В нем было слишком много незнакомого, мирского, чуждого; он был бизнесменом до мозга костей, и в его характере не было ни следа той невинности и наивности, которые так нравились ей в Джо.

С другой стороны, Стив был неплохим человеком, и, главное, он был жив, он был здесь, рядом, а Джо — умер. Нет, не умер, а ушел, бросил ее. Теперь Габриэла больше не могла этого отрицать или закрывать на это глаза.

Утром следующего дня после Рождества Стив постучал в дверь ее комнаты. Он выходил прогуляться, а на обратном пути купил для нее чашку горячего шоколада. Этот жест дружеского расположения произвел на Габриэлу сильное впечатление. Она впустила Стива в комнату. В свою очередь, Стив, увидев, что она работает, сделался восторженно-почтителен и спросил, нельзя ли ему почитать что-нибудь из того, что она уже написала.

Габриэле не хватило духа отказать ему. Она протянула Стиву тетрадку с двумя рассказами, которые считала наиболее удавшимися, и он прочел их тут же, при ней, и так хвалил, что Габриэле даже стало неловко. Но в глубине души она была очень довольна. «Значит, — рассуждала она, — мои рассказы нравятся не только профессорам и редакторам из „Нью-йоркера“, но и таким далеким от литературы людям, как Стив».

Ей не терпелось продолжить работу, но Стив предложил ей немного пройтись. Габриэла не смогла ему отказать, тем более что ночью выпал свежий снег, и весь город был укутан им словно толстым белым ковром. День снова выдался морозным, но Габриэла и Стив не замечали этого. Едва выйдя на улицу, они принялись бросаться друг в друга снежками и расшалились как дети. Стив даже сказал об этом вслух. Габриэла промолчала. Ей не хотелось портить настроение ни ему, ни себе своими детскими воспоминаниями.

Несмотря на это, они прекрасно прогулялись и, обойдя квартал, вернулись в пансион. Только там, помогая Габриэле снять куртку, Стив признался ей, какой острой стала для него финансовая проблема. До сих пор он много помогал матери, отсылая домой те деньги, которые ему удалось заработать, стажируясь после Стэнфорда в одной крупной корпорации, но теперь, как он выразился, «банк лопнул». Перед ним стояла неприятная перспектива безуспешного возвращения к себе в Айову. Он еще не совсем отчаялся, однако положение его было таково, что он уже не раз задумывался о том, чтобы съехать от мадам Босличковой и подыскать себе квартиру подешевле.

Эти слова заставили Габриэлу посмотреть на него с сочувствием. Ей очень хотелось помочь ему, но она не знала, как предложить Стиву деньги, не оскорбив и не унизив его. Деньги у нее должны были появиться в самое ближайшее время: на днях Габриэла ждала чек из журнала и уже все подсчитала. Тысяча долларов с лихвой покрывала все ее издержки, а некоторая сумма даже оставалась. Сначала она планировала отложить эти деньги на покупку хорошей пишущей машинки, однако поскольку их все равно не хватило бы, Габриэла вполне могла одолжить их Стиву.

Стив к этому времени заговорил о чем-то другом, и после нескольких довольно неуклюжих попыток повернуть разговор в нужное ей русло Габриэла открытым текстом предложила ему взять у нее взаймы.

— Твоя комната стоит, наверное, столько же, сколько моя, — сказала она. — Если ты заплатишь мадам Босличковой за январь, то сможешь помочь маме и спокойно искать работу еще месяц.

Стив, потрясенный щедростью и великодушием Габриэлы, благодарил ее со слезами на глазах. Он даже сказал, что не может взять у нее ни цента, но Габриэла сумела уговорить его, пустив в ход все свое красноречие. Она говорила, что теперь у нее есть постоянная работа, что она может писать рассказы и что ей на самом деле надо совсем немного, и в конце концов Стив согласился. На следующий день пришел чек, и Габриэла, получив в банке наличные, отнесла мадам Босличковой деньги в уплату за его комнату.