Увидев на крыльце девочек, она отчаянно замахала на них: «В хижину!!» — и тут же всплеснула своими маленькими руками, пытаясь защититься от преследователей. Они все-таки схватили ее, и нож одного из них, сверкая, снова и снова вонзался в мягкое тело…

Китти видела, как мать упала. Ей показалось, что это она так страшно завопила, но вопила не она, а Присцилла… а может, и она — Китти не была в этом уверена. Какой страшный, пронзающий душу насквозь звук!

— Мам!! — визжала малышка, и Китти вдруг увидела ее белое, совсем белое лицо, которое еще несколько секунд назад было таким розовым, таким улыбчивым… И мгновенно поняла, что хочет сделать сестра.

— Присс… стой! — крикнула она. В диком прыжке она хотела схватить ее, но было уже поздно, девочка увернулась. — Присси!! — снова заорала Китти, слетая по ступенькам крыльца вслед за ней, но в этот миг из-за угла хижины выскочил еще один индеец. Он высоко занес над головой каменный топор, издав этот мерзкий пронзительный, так потрясший их боевой клич.

После этого пропал звук, и все перед глазами Китти на долю секунды остановилось, а потом вдруг поплыло в каком-то неживом, нереальном ритме: вот прекрасная белокурая головка Присциллы, на которую опустился тяжелый томагавк, треснула как орех, и теперь она была похожа на разбитую куклу, которая медленно-медленно, почти грациозно оседает на землю… вот она уже в густой траве… В нескольких шагах индеец-фантом с поблескивающей кожей склонился, широко расставив ноги, над Амелией, и лезвие его ножа выделывает, дрожа, мелкие круги на ее голове… вот он медленно-медленно — целую вечность! — поднимает свою медную руку с зажатыми в ней окровавленными густыми черными волосами, тихо струящимися в легком бризе… Все это входило в мозг тоже неживой Китти красочной картиной: маисовое поле, огород справа от сарая, закопченный железный горшок во дворе, развешанные на ветках кизилового куста непросохшие свечи… — и все это освещалось ярким голубым небом…

Индеец возле сарая выпрямился, мышцы у него на бедрах взбугрились… Рывком он направил ружье в сторону крыльца. Неведомая сила заставила Китти оторвать присохшие к земле ноги, и она кинулась назад, услышав, как над ухом просвистела пуля, вонзившаяся с глухим хлюпающим звуком в косяк двери. В дверном проеме стояла Сара.

— Быстро в хижину! — взвизгнула она, но заметив, что та смотрит на нее ничего не понимающими глазами, одним прыжком взметнулась на крыльцо, втолкнула Сару внутрь, резко захлопнула тяжелую дубовую дверь и закрыла ее на толстую железную задвижку.

— Ставни! Закрывай ставни!! — заорала она, но Сара уже скорчилась в дальнем углу и жалко скулила.

Китти бросилась к окну на передней стене, увидела возле сарая двух индейцев и опустила массивную деревянную ставню, задвинув щеколду.

Она кинулась ко второму окну на задней стене — Джозеф гордился тем, что разместил их друг против друга, чтобы вызвать встречные сквозняки, — но к своему ужасу обнаружила там голову индейца, плечо и рука которого уже проникли внутрь. Не раздумывая ни секунды, она схватив первое, что попалось ей под руку, — тяжелый стул, выструганный Джозефом из твердого дерева пекан, и с размаху что было сил ударила им по голове непрошеного гостя.

Завыв от боли, тот отпрянул назад, а она мгновенно опустила ставню и защелкнула ее; потом, не останавливаясь ни на миг, побежала в спальню и захлопнула там последнее окно. Только после этого она тяжело опустилась возле стены, привыкая к сумеречному свету и стараясь усмирить дыхание.

Ружье… ружье… Мысль эта стучала у нее в виске. Ружье, которое папа приобрел в магазине компании, чтобы в доме было оружие, когда он куда-нибудь уходил по делам. Она тут же вернулась в большую комнату и, обхватив тяжелый приклад, сняла ружье с колышка на стене над очагом. Там же нашла мешочек с пулями, пороховницу… Помнит ли она, как это делается? Боже, дай вспомнить…

Возясь с ружьем, она разговаривала с Сарой, чтобы самой прийти в себя и успокоить жену Романа, которая, по-прежнему сжавшись калачиком в углу, что-то в ужасе бормотала.

— Ну, теперь все в порядке…

Подойдя к одной из амбразур, которые с таким искусством проделал в стене Джозеф, она вытащила затычку. Прислонив глаза к отверстию, Китти разглядывала ярко освещенный солнцем двор. Ей был виден край крыльца, вдали — железный горшок и кизиловый куст, а за ними — лес. Если изменить положение тела, можно рассмотреть сарай для рубки дров и угол другого сарая — для скота… но не было видно ни широких двустворчатых ворот, ни того, что лежит перед ними. Она не могла смотреть на два безжизненных тела во дворе. Потом… потом… она преодолеет себя, посмотрит на них, когда у нее для этого достанет сил…

Она не увидела, а скорее услышала индейца, который спускался по ступенькам крыльца. Вот он вышел во двор, и теперь она его отлично видела во весь рост: ирокез на лысой голове украшен перьями, ожерелье из них же болтается на шее… Он выставил впереди себя ружье, косясь на хижину, потом помахал рукой другим — те, вероятно, прятались в сарае.

Китти вдруг услышала, как громко, истошно замычала корова и сразу смолкла. Наступила звенящая тишина. Она осторожно протолкнула длинный ствол через амбразуру. Мушка на конце была хорошо видна. Ей показалось, что она слышит голос отца: «Самый точный прицел, черт меня подери!»

«Пусть сбудутся твои слова», — молилась она про себя, нацеливая ружье прямо в центр обнаженной груди индейца.

Когда прогремел выстрел, ее с силой отбросило на пол, но она каким-то образом ухитрилась не выпустить из рук приклада.

Через несколько мгновений она уже снова была на ногах и, прильнув глазом к амбразуре, увидела, что индеец растянулся в траве; темнокожие ноги его еще вздрагивали. Эта картина доставила ей громадное удовольствие, которое она, казалось, ощущала теперь всем своим телом. Слезы катились из ее глаз, и она изо всех сил унимала их, судорожно перезаряжая ружье.

Когда все было готово, она снова посмотрела в амбразуру. Индейцы за ноги тащили упавшего к сараю. Он уже не дергался, а был похож на безжизненный куль с маисовой мукой. Она просунула ствол через отверстие в стене. «Быстрее, быстрее… поторапливайся…» — уговаривала она себя: индейцы стояли как раз на линии прицела, а руки ее безостановочно дергались…

Она постаралась как можно лучше собраться и быстро надавила на курок. Хоть ей и удалось устоять на ногах после выстрела, ее все равно отбросило от стены на несколько шагов. Прильнув к амбразуре, она увидела, что промазала: индейцев нигде не было видно.

«Слишком поторопилась», — упрекала она себя, перезаряжая ружье. Внимательно еще раз осмотрела двор, но индейцев не увидела. Тогда она временно вернула затычку на прежнее место.

Сара прекратила что-то несвязно бормотать и лишь молча плакала, забившись в угол и обхватив длинными пальцами колени. Китти, отложив ружье, присела рядом. У нее сильно болело плечо от удара прикладом.

— Сара… Сара… — Она обняла ее, убрала с ее побелевшего лица пряди прекрасных белокурых волос. — Сара, я подстрелила одного… По-моему, убила. — Только сейчас Китти почувствовала, что и сама дрожит. — Ты слышишь меня?! Я говорю, что, кажется, убила одного из них!

Сара не отвечала, лишь моргала глазами и качала головой.

Китти посидела с ней минуту, которая показалась ей часом.

— Нужно следить за ними, — сказала она, поднимаясь. — Нельзя подпускать их близко. Но все будет в порядке! Ты пока сиди здесь.

Вдруг взор ее упал на камин; в нем еще тлели угольки после приготовления обеда, и вдруг ей вспомнились рассказы об индейцах, которые забирались на крыши и проникали в хижины через дымоходы… Она тут же подбросила в огонь несколько поленьев и раздула пламя: теперь ни один шоуни сюда не сунется.

Китти вернулась к амбразуре, вытащила затычку. Ничего нового она не заметила: во дворе было тихо, солнце по-прежнему ярко освещало его. Привязанные к веткам кизилового куста свечи раскачивались вместе с ними под порывами легкого ветерка. Но когда она вытащила затычку из амбразуры в спальне, то сразу высмотрела одного: он крался к их еще не окрепшему саду.

Индеец осторожно прошел мимо кустов смородины, оглядывая своими дикими черными глазами хижину. В отличие от других, на которых были только набедренные повязки, этот щеголял кожаными чулками. В руках он держал тяжелый томагавк, и при виде его сердце Китти больно сжалось: именно этот негодяй ударил Присциллу.

Она не могла произнести слово «убил».

Ее душили слезы. Девушка выставила наружу конец ствола. Вдруг дрожь в ногах разом прекратилась, и она уже спокойно выжидала, когда убийца подойдет поближе, потом резко нажала на курок. Отскочивший назад приклад чуть не сломал ей ключицу, но она устояла, твердо решив не падать, пока не увидит, как упадет он. И индеец рухнул — рухнул плашмя, словно подрубленное топором дерево… Ни один мускул на его лице не дрогнул.

Китти переходила от одной амбразуры к другой, останавливаясь только затем, чтобы удостовериться, хорошо ли пылает огонь в камине. Снаружи не замечалось никакого движения. Когда же она снова посмотрела через амбразуру в спальне во двор, тела индейца с томагавком там уже не было: его унесли, как и первого.

Прошло больше часа. Двор был пуст. Китти снова села рядом с Сарой, расправляя затекшую спину на грубых бревнах стены. В хижине было ужасно жарко из-за полыхающего камина и плотно закрытых окон. Вся ее блузка промокла насквозь. Сара уставилась на свои колени, капли пота выступили на ее лине. Китти похлопала свою троюродную невестку по плечу.

В чуть освещенной сумеречным светом комнате зажужжала муха. Она исчезла в луче света, потом снова зажужжала где-то… Китти закрыла глаза. Ушли ли индейцы? Может, все еще следят за хижиной? Ждут? Или все-таки убрались… Роман, правда, говорил, что их поведение непредсказуемо… Нельзя рисковать: они могли прятаться в кустах, за деревьями… Может, даже притворились, что ушли, чтобы заставить ее и Сару выйти.