Дина Лампитт - Изгнание

Николь отвернулась, чтобы никто не увидел ее слез. На берегу оставались два очень дорогих ей человека, а утлое рыбацкое суденышко торопливо пересекло бухту и, преодолевая снегопад, вышло в открытое море.

Быстрота и качество распространения информации, существовавшие в семнадцатом веке, веке, в котором не было ни телефонов, ни телевидения, ни даже газет, всегда заставляли Николь удивляться, а сейчас просто повергли ее в изумлении. Как только они отплыли от Дартмута и начали осторожно пробираться вдоль извилистого побережья, держась спокойных заливов и бухточек, ожидая, когда наладится погода, до них дошли новости о том, что Ферфакс начал штурм города. Они все продолжали крутиться среди береговых скал, когда им стало известно, что Черный Том направляется к Торрингтону, где надеется перехватить сэра Ральфа Хоптона, которого ждал принц Уэльский вместо лорда Георга Горинга. Тот, в свою очередь, сделал вид, что болен, и уехал из страны, надеясь, что во Франции его ожидает много развлечений.

– Будет сражение, поэтому нам лучше всего тоже отправиться туда, – сказал Джоселин.

Однако его довод был глубоко ошибочен, и Николь очень убедительно доказала ему, что приближенные принца не замедлят увезти его из Тавистока, поэтому для них будет разумней всего дожидаться его в Труро. Они продолжали плыть вдоль большого северного изгиба полуострова Корнуолл, пока, наконец, не оказались в заливе Фалмус-Бей, из которого множество живописных речушек и заливов вели в глубь острова к городу Труро – великолепному старинному морскому порту, находящемуся почти в десяти милях от моря.

Погода была по-прежнему ужасной, им по нескольку дней приходилось дрейфовать или стоять где-нибудь на якоре, плавание очень затянулось: они прибыли в Труро только к концу января. Но вот, наконец, Николь и Джоселин сошли на твердую землю и поселились в портовой гостинице «Водяной», одно название которой заинтриговало Николь, напомнив ей о старинных сказках и удивительных морских легендах.

Но никакого мира и спокойствия не царило на берегах старого залива. Николь не пришлось «надышаться романтикой» и насладиться морскими легендами. Джоселин постоянно нервничал, он думал только о том, что Хоптону необходима помощь, и все время повторял, что принц подумает, что его предали. Впервые в жизни Николь вышла из себя и разозлилась на него.

– Давай, уезжай! – не выдержала она. – Помогай кому-нибудь из них, а можешь сразу обоим! Брось меня и на этот раз, ты всегда так поступал, когда кому-нибудь была нужна помощь.

Вместо того чтобы нагрубить, что было вполне естественно в его состоянии, Джоселин обнял ее и усадил к себе на колени, сказав:

– Выслушай меня Николь, внимательно выслушай. Когда-то я уже говорил тебе, что я подданный короля, что я ем его хлеб. Я дал ему клятву, что буду верно служить ему и короне. Да, и тебе я дал слово, что больше никогда не оставлю тебя одну. А теперь подумай над дилеммой, перед которой я оказался. Я обещал тебе, что мы всегда будем рядом. И в то же время я просто обязан помочь принцу Уэльскому избежать опасности. Я, человек, живущий в своем столетии, а не в твоем. Можешь ли ты понять, как мне тяжело?

– Я понимаю тебя, – сконфуженно ответила она, – но мы теперь вместе, и мы – одна семья, а ты хочешь своим уходом все сломать. Мы обрели свое счастье в тяжелой борьбе. Какое ты имеешь право все это разрушить?

Ответ Джоселина прозвучал очень мрачно:

– Я не могу ответить так, как ты того хотела. Я люблю тебя, я люблю наших детей, и ты это прекрасно знаешь, но я не могу спокойно сидеть и наслаждаться этой любовью, зная, что кто-то находится в опасности.

– Но ты же обещал мне, – упрямо повторила Николь, понимая, что ведет себя, как эгоистка.

– Да, я знаю. Поэтому я и остался здесь. Я понял, что ты для меня – самое главное, – он посмотрел на нее своими влюбленными темно-золотистыми глазами, и какое-то мгновение Николь наслаждалась победой.

Но она быстро поняла, что это вовсе не победа, что она проиграла, и как всякий утопающий попыталась схватиться за соломинку.

– Я бы не хотела, чтобы ты чувствовал себя виноватым перед кем-то, – сказала она.

– Боюсь, что не смогу чувствовать себя иначе, любимая.

– Но Джоселин, я осознаю свою вину, и мне ужасно стыдно.

– Тебе не должно быть стыдно. Ты совершенно права, дорогая. Я и так слишком долго оставлял тебя без защиты.

– Но здесь я в безопасности, мне ничего не угрожает, как раньше.

– Я тоже так думаю, – ответил он и отвернулся.

– Если ты поедешь спасать принца, сколько времени это займет?

– Если я переоденусь и пойду по суше, то доберусь до Тавистока за день, от силы – за два.

Она улыбнулась и покачала головой, понимая, что Николь Холл никогда в жизни не позволила бы, чтобы с ней так обращались. Но тут она перестала думать о себе – и прошлой, и настоящей – она подумала о принце и поставила себя на его место: мальчишка, рядом с ним нет ни отца, ни матери, он окружен врагами и думает только о том, что в любой момент и с любой стороны на него может напасть Ферфакс.

– Поезжай к нему, – вдруг сказала она.

Он в изумлении посмотрел на нее:

– Но только что ты говорила это совсем другим тоном.

– Теперь мой тон изменился. Хоть принц и воинственный, и бравый солдат, но он еще совсем мальчишка и наверняка ужасно напуган. Поезжай и вызволи его из беды, Джоселин. Сыграй свою роль в истории, привези его в Труро, чтобы он мог уплыть отсюда навстречу неизвестности, которая его ожидает и которая называется СУДЬБА.

– Как прекрасно сказано. Ты действительно отпускаешь меня?

– Да, я просто обязана тебя отпустить, – ответила она, понимая, что так оно и есть.

Джоселин уехал на следующее утро, в День Святого Валентина 1646 года. Николь смотрела вслед Джоселину, и в ее душе бушевали такие странные чувства, что она с трудом понимала сама себя. Ей не верилось, что это она, она, которая когда-то была страшной эгоисткой, пошла наперекор своему характеру и пожертвовала своим спокойствием ради молодого принца, отправив своего мужа навстречу опасности.

После отъезда Джоселина, оставшись одна, Николь взяла детей и пошла бродить по порту, откуда огромные корабли испокон веков возили корноуоллское олово во все страны света. Теперь, во время войны, торговля почти прекратилась, но судна с блестящими корпусами и величественными мачтами все так же молчаливо стояли у причалов. Глядя на них, Николь вдруг показалось, что она сама – такой корабль, который долго скитался среди времен, но, преодолев огромное расстояние, разделяющее их, она нашла свою тихую гавань, и этой гаванью для нее стал Джоселин.

Вскоре до Труро дошло известие об окончательном поражении королевской армии. Согласно слухам, Хоптон остановился в Торрингтоне, и после короткого боя на городских улицах Ферфакс обратил остатки роялистов в бегство. У короля не осталось больше никаких шансов собрать хотя бы подобие войска, и принц был вынужден послушаться его величество и действовать согласно его указаниям.

Николь с нетерпением ждала принца и, естественно Джоселина. И вот как-то на рассвете ее разбудили громкий стук подков о мостовую и радостные возгласы. Бросившись к окну, она выглянула на улицу и увидела их всех: во главе небольшого отряда скакал великолепно одетый Карл, не уступая по красоте и бравому виду своему кузену, принцу Руперту; с двух сторон от него ехали сэр Эдвард Хайд и лорд Колпеппер, или просто сэр Джон, они оба были с принцем, когда он отправлялся в Бристоль, и теперь они принадлежали к его личной охране; сразу за Карлом, во главе небольшой группы роялистов скакал Джоселин.

– Слава Богу! – произнесла Николь и тоже начала кричать, махать руками и посылать воздушные поцелуи, приветствуя процессию.

Она побежала переодеться и, через некоторое время спустившись вниз, радостно встретила их всех. Молодая красивая женщина среди уставших мужчин, она с радостью принимала их поклонение и в этот миг она любила их всех.

Обедали в тот день поздно – слишком много дел нашлось каждому из них: надо было подготовить корабль, который должен доставить принца на острова Силли. Наконец, все сели обедать – всего человек двадцать пять – и это был незабываемый вечер. В столовой гостиницы стояли два длинных стола, накрытых белыми скатертями, за столами, окруженными темными дубовыми стенами, на стулья с высокими прямыми спинками расселась вся королевская свита, и только самому принцу было поставлено массивное кресло.

Еда была незамысловатая, но вкусная и сытная: баранья нога, огромное блюдо жареных цыплят, торт и самые разнообразные дары моря – сырые, вареные, копченые и жареные. Но сначала на столе появилось два больших блюда: одно – с анчоусами, другое – с креветками. Вино разлили по бокалам, все присутствующие встали и дружно выпили за здоровье короля.

После этого вино полилось рекой, настроение улучшилось. За столами находились люди, потерявшие все, но покидавшие страну с чувством собственного достоинства. Наконец, поднялся Джоселин и сказал:

– Мадам, джентльмены, я предлагаю поднять бокалы за его королевское высочество принца Уэльского.

Все встали, но тут заговорил принц:

– Джентльмены, я очень благодарен вам за вашу дружбу, благородство и ту поддержку, которую вы все оказывали мне в эти ужасные последние несколько месяцев. Я пью за всех вас. Но здесь присутствует человек, за которого я хотел бы выпить отдельно. Это Арабелла, леди Аттвуд. Она вошла в мою жизнь странным образом и навсегда осталась моим другом. Арабелла, спасибо вам, что вы к нам присоединились.

Его голос еще звучал, эхом отдаваясь от стен, когда Джоселин тихо добавил:

– За Николь, мою жену. За женщину, соединившую в себе два столетия, – свое и мое. За женщину, которая подарила мне самое удивительное блаженство в мире.