День был просто замечательный, в воздухе стоял запах скошенной пшеницы и спелых фруктов, небо над головой было синим и прозрачным, как крылышки голубых бабочек. Деревья в лесу ошеломляли своими яркими красками, вселяя в Николь чувство легкости и радости, и все же она не могла не думать о том, что все краски леса повторяют яркую палитру цветов, присущих тому месту, где разворачивается сражение: темно-красный – цвет крови, темно-желтый – цвет солдатских курток, зеленовато-коричневый – цвет начинающих затягиваться боевых ран. Сухие листья под копытами лошади хрустели, напоминая звуки мушкетных выстрелов, и, когда она, наконец, добралась до поляны, где стояла цыганская хижина, все ее мысли были о смерти.

Как бы в ответ на ее меланхолическое настроение, Эмеральд тоже находился в состоянии, похожем на мрачный транс, хотя, как поняла Николь, оно было вызвано, скорее всего, травами, которые он подмешал в табак своей трубки. Когда Николь увидела его, он сидел и лениво курил. Грубые черты лица выдавали невероятное количество прожитых им лет, казалось даже, что человек не может жить так долго. В то же время Николь заметила, что черты его лица немного расплывчатые и мягкие, а черные глаза сверкают жизнью, как драгоценные камни. Он пригласил ее войти и кивком головы указал на место за столом у горящего камина.

– Как вы себя чувствуете? – немного смущенно спросила Николь.

– Просто замечательно, – ответил он, но больше ничего не стал объяснять.

– Погадаете мне на картах?

Эмеральд покачал головой:

– Сегодня я могу только смотреть в магический кристалл, именно сегодня он мне откроет множество своих тайн.

– Хорошо, пусть будет кристалл, – согласилась Николь, – я бы очень хотела получить кое-какие советы.

Потусторонний взгляд исчез, глаза Эмеральда вдруг сузились, и он внимательно посмотрел на нее:

– Подобно тому, как я страдаю, пребывая в облике несчастной умершей старой Мэг, так же и ты страдаешь от своего перевоплощения, не так ли?

– Мне кажется, уже начало страдать мое сознание.

– Возьми кристалл, – сказал Эмеральд и протянул ей стеклянный шарик, который сверкнул в ее руках зловещим красным светом, будто был сделан из ртути.

– Сколько я должна его держать?

– Всего лишь мгновение или два, пока в него не перельется немного тепла твоей души.

– Как поэтично сказано.

– Мы, цыгане, все поэты, – ответил Эмеральд, – темнокожие дети матушки Земли.

Прежняя Николь Холл, наверное, рассмеялась бы в ответ на эти слова и фыркнула что-нибудь вроде: «чушь собачья», но сейчас она только молча кивала головой, внимательно слушая каждое слово. Эмеральд протянул руку со шрамом.

– Теперь отдай его мне, Николь, – сказал он.

– Как вы меня назвали?

– Николь. Ведь это твое настоящее имя.

– Боже мой… – едва слышно простонала Николь.

– Ты проделала такое удивительное и длинное путешествие, – продолжал цыган, и его речь теперь была похожа на мелодичное тихое пение, – которое не доступно пониманию человека. Но ты проделала его не по доброй воле, тебя заставили это сделать силы, которым трудно сопротивляться.

Николь молча кивнула головой, вспоминая и почти физически ощущая заново ту силу, которая заставила ее перенестись в прошлое.

– Сначала тебе не нравилась та перемена, которая с тобой произошла, ты плакала и сопротивлялась моля, чтобы тебя отпустили. Потому что то время было гораздо легче для тебя.

– Легче?

– Да, потому что там все твои желания были ясны и понятны. Ты была ребенком, с простыми детскими желаниями, которые, правда, не всегда исполнялись. Теперь же все изменилось. Теперь на месте маленькой девочки появилась взрослая женщина.

– Что все это значит?

– Мужчина принес тебе счастье, и ты теперь больше не знаешь, чего хочешь. Ты слепо блуждаешь в лабиринте. Одна часть твоей души мечтает выбраться отсюда, но другая хочет остаться тут навсегда.

Николь заплакала, нисколько не стыдясь этого.

– У тебя будет шанс уйти отсюда, – продолжал Эмеральд, прижимая сверкающий стеклянный шар к груди.

Было похоже, что его красноватое свечение переливается в сердце мужчины, как густая кровь.

– Тебе будет предоставлен такой шанс. Даже дважды.

– И я им воспользуюсь?

– Я говорил уже об этом раньше: все в твоих руках.

– А Джоселин? Он не погибнет на войне?

– Мужчина, которого ты имеешь в виду, любит тебя так, как только может человек: сердцем, душой и телом. Он верит в то, что ты – вторая половина его существа, но именно он предоставит тебе шанс вернуться в прошлое.

– Как?

– Этого я сказать не могу, – Эмеральд положил кристалл и поднял глаза, и Николь увидела, что они сверкают загадочным огнем, как две черные жемчужины. – Остерегайся СНА, – тихо произнес он, – именно во сне ОНИ приходят за тобой.

Николь вздрогнула.

– Я видела ИХ на лужайке перед домом, здесь в Оксфорде, я была просто в ужасе.

Его брови удивленно поползли вверх:

– Но это те люди, по которым ты скучаешь.

– Да, я знаю. Поэтому вся эта ситуация мне и кажется такой невероятной.

– Ты должна познать истину, – ответил Эмеральд шепотом, – тогда ты поймешь, что тебе делать. Твой муж останется жив, если ты этого захочешь.

– Я боюсь, – прошептала Николь.

– Храбрый всегда боится. А теперь тебе лучше уйти. Зайди ко мне еще раз, перед тем, как уехать из Оксфорда.

– А когда я отсюда уеду?

– Скоро, очень скоро, – слова замерли у него на губах, и она увидела, что он или уснул, или погрузился в глубокий транс.

Николь возвращалась в город, когда день, начавший уже клониться к вечеру, сделался цвета перезрелой сливы. Начинавшиеся сумерки ткали по небу тончайшие серебряные нити, а деревья отбрасывали на землю длинные золотые тени, как бы поторапливая уходящий день. Сделав крюк, Николь поднялась на вершину холма и остановилась, глядя на раскинувшийся у его подножия Оксфорд, на неровную линию недавно построенных укреплений, напоминавших формой странную звезду. Издалека была хорошо видна огромная церковь Святого Илии, она также заметила крошечное пятно дома, где жила с человеком, которого так любила.

– Я хочу вернуться сейчас, – громко произнесла она, – пока он снова не пришел и не занялся со мною любовью. Потому что я чувствую, скоро настанет час, когда вернуться мне будет так же невозможно, как и добраться сюда.

Она заплакала и похлопала лошадь по шее. Повинуясь этому простому сигналу, животное медленно двинулось в сторону дома. Ему было абсолютно все равно, отчего плачет его наездница: жалеет ли она о своем потерянном прошлом или страшится того, что ее ждет в неизвестном будущем.

* * *

Как того боялась Николь, этой ночью к ней пришел СОН. На этот раз она немного постояла перед входом в больницу, а потом вошла внутрь, удивляясь тому, что вокруг столько людей, пока наконец не сообразила, что все они пришли проведать больных. Кругом было много детей, но никто из них не был так красив, как Миранда. Это заставило Николь как-то странно заскучать, она повернулась и побрела к выходу, но тут увидела Глинду Говард. Желая поговорить с ней и рассказать о своих приключениях, Николь побежала за ней, громко окликая актрису по имени.

Глинда не слышала ее, а продолжала быстро идти по длинному коридору с бежавшей сзади и все еще пытающейся привлечь ее внимание Николь. Потом Глинда остановилась возле какой-то двери, и Николь отпрянула назад, ей не хотелось заходить туда, потому что она знала: что именно за этой дверью лежит то тело… Движение воздуха, которое возникло оттого, что Глинда распахнула дверь, захватило ее и внесло в комнату, как если бы она совсем не имела телесной оболочки. Она снова увидела картину, от которой ее бросало в дрожь.

Тело лежало все так же неподвижно и спокойно. Актриса присела на стул, стоящий рядом с кроватью, ее безобразно-красивое лицо было серьезным, рот, похожий на цветок цикламена, слегка приоткрылся, когда она заговорила:

– Смотри, я принесла с собой Библию – сказала Глинда, – ты слышишь это, маленькая негодяйка? Я только что ходила с ней в церковь. Смешно, правда? Ты не находишь?

Тело оставалось неподвижным, его сон не могло ничто потревожить.

– О, Господи! – в отчаянии воскликнула актриса, ее плечи безвольно опустились. – Видит Бог, мне не следовало приходить. Ты, конечно, была порядочной сукой, Николь, но я вовсе не хотела, чтобы с тобой случилось такое. Ты вовсе не заслужила этого.

Николь замерла. Она, наконец, поняла, что то, о чем она раньше только догадывалась, на самом деле – правда. Да, это тело – это она, или то, что от нее осталось, когда произошло переселение, такое неудачное или, наоборот, очень удачное!? И теперь, когда ее душа разгуливает где-то далеко, а может быть, и близко, она лежит здесь, неподвижная, в глубокой коме.

Глинда нагнулась и, приблизившись к самому лицу лежащего на кровати тела, заговорила:

– Если бы только я могла знать, где ты, Николь. Все-таки, ГДЕ ЖЕ ТЫ? Где твоя душа, где твое сознание, пока твое тело лежит здесь? Ты ведь не умерла, но и живой тебя не назовешь… Куда ты все-таки отправилась?

– Я здесь, Глинда, – прошептала Николь, – я здесь. Я стою позади тебя, – и она очень осторожно опустила руку на плечо актрисы.

Глинда подскочила, резко обернувшись назад.

– Боже, кажется, я что-то слышу! – негромко воскликнула она. – И все же, могу поклясться…

– Глинда, это я, – перебила ее Николь, теперь уже громче. – Здесь! Посмотри! Глинда, Глинда! Я здесь в комнате вместе с тобой!

Вдруг Николь начала падать, как тогда, когда сеанс гипноза только начинался. Она падала вниз, в темноту, снова и снова выкрикивая имя актрисы. Она понимала, что падает в бездну, но тут кто-то поймал ее и продолжал крепко держать, пока она жалобно всхлипывала и причитала. Еще не успев открыть глаза, Николь уже поняла, кто это был.