Актер, однако, будто очнулся от какого-то шока и в полной мере вошел в роль Свенгали.

– Скажи мне, кто ты? – снова и снова спрашивал он Николь. – Назови мне свое имя.

В ответ послышался еще один душераздирающий крик, и тело Николь содрогнулось так, будто у нее были схватки.

– Это же родовые схватки, – взвизгнула Ли Ловадж, – посмотрите! Она как будто рожает ребенка!

– Это просто невероятно, – взволнованно закричал Луис, – мне на самом деле удалось это сделать! – Он осушил стакан вина. – Кто ты? – снова спросил он, но ответом Николь был лишь продолжительный мучительный стон.

Билл вскочил на ноги:

– Луис, ради Бога, прекрати все это! Это может навредить ей!

Дейла, уже немного пришедшая в себя, проговорила:

– Мне кажется, она рожает премию «Оскар».

Луис вопросительно посмотрел на Глинду, которая осушила стакан водки одним глотком и сказала:

– Верни ее назад, дорогой. Это становится уже отнюдь не забавно.

– Николь, сейчас я начну считать с десяти до одного, – заговорил Луис, в его голосе явно звучали панические нотки, – когда я произнесу «один», ты проснешься, и будешь чувствовать себя отдохнувшей и спокойной. Ты не будешь помнить ничего, что с тобой произошло. Сейчас я начну считать, и очень скоро ты полностью проснешься.

Он сосчитал от десяти до одного, но сделал это слишком поспешно: Николь не слышала его. Вместо этого она продолжала кричать так, что кровь стыла в жилах, даже воздух в комнате, казалось, наполнился леденящим ужасом.

– Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один. Ты просыпаешься отдохнувшей и спокойной, – как заводной продолжал повторять Луис.

Но, казалось, Николь больше не слышала его, хотя теперь она лежала на софе совершенно спокойно, глаза ее были закрыты, тело совершенно расслаблено, а лицо стало вдруг на удивление белым.

– Что это с ней? – хриплым голосом спросила Глинда.

– Она не может проснуться, – ответил Луис, в его голосе открыто зазвучала паника, – Боже мой, она никак не проснется!

Тут вмешался Билл:

– Николь, – заговорил он, взяв ее за руку, и слегка пожал ее, – это я, Билл. Ты слышишь меня?

Ответа не последовало. Он наклонился, внимательно вглядываясь в ее лицо.

– Боже мой, ее дыхание становится все слабее! – дрожащей рукой он коснулся запястья женщины. – И пульс исчезает! Ради Бога, вызовите скорую. Произошла какая-то ужасная ошибка! Николь, – снова позвал он, – Николь, ты слышишь меня?

– Десять, девять, восемь… – снова начал было Луис, но его прервал полный ужаса крик Ли Ловадж:

– Там, в прошлой жизни, она умерла, и теперь, в этой жизни, тело ее тоже умирает. Господи, какой ужас!

Но на эти слова никто не обратил внимания, все с волнением наблюдали, как Билл, совершенно растерянный, начал делать Николь Холл искусственное дыхание.

* * *

Николь вплотную приблизилась к свету, и ей показалось, что она попала внутрь расскаленного солнечного шара. Свет был очень ярок и пронзителен, она подумала, что ослепнет. Затем, внезапно свечение исчезло, и вместо него настала полная темнота, в которую провалилась Николь, все ее тело содрогалось от ужасной боли. Каждую новую схватку она сопровождала громким криком. Потом она собрала последние силы и постаралась избавиться от того, что причиняло ей такую невероятную боль. Сжав ноги, она изо всех сил начала тужиться. Перед глазами у нее вдруг все поплыло, все ее тело оцепенело, и по нему прошла волна ужасного холода; такого она никогда не испытывала.

– Она умирает, – послышался совсем рядом женский голос.

– О, нет! – проговорил кто-то в ответ. – Она не должна умереть! Не должна! Нет, дорогая Арабелла!

Самым дальним уголком сознания Николь поняла, что кто-то наклонился над ней и начал делать искусственное дыхание. Потом все исчезло, и ее окутало облако серого пляшущего тумана, сделавшего ее невидимой и недосягаемой для множества тянущихся к ней рук.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Туман был повсюду: его тонкие крутящиеся нити извивались у нее в голове, веки были придавлены небольшими клочками тумана, не позволявшими ей открыть глаза. Туман, проникший в ноздри, не давал ей дышать. Окутывая ее тело, он успокаивал и холодил его. И сквозь эту странную пелену к Николь медленно и с трудом начало возвращаться сознание.

Ей очень хотелось открыть глаза и увидеть успокаивающее лицо своего любовника, вернуться на вечеринку, виновато рассмеяться и сообщить всем, что она не помнит почти ничего, что с ней произошло. Ей очень хотелось выпить и закурить сигарету, вдохнуть в легкие полную струю дыма, но из-за этого дурацкого тумана она не могла ни говорить, ни двигаться. Она лежала, как парализованная, пока все органы и части ее тела медленно возвращались к жизни.

Сначала к ней вернулось обоняние. Она почувствовала отвратительный запах. Его источник был где-то совсем близко: это был запах крови, смешанный с запахом каких-то трав. Еще она явно ощущала запах горящей древесины, как будто ветер повредил дымоход и выдул все его содержимое в комнату. И, вдохнув внезапно ожившими легкими всю эту ужасную мешанину запахов, Николь громко закричала.

Ничего подобного она никогда не испытывала. Где-то рядом горели дрова, и их дым душил ее, но это было ерундой по сравнению с болью, которую она чувствовала в нижней части тела. Будто ее долго и жестоко избивали – ноги ломило от боли, а половые органы казались разорванными на части.

– О Господи! – простонала она, удивляясь, какая сила смогла вызвать в ее сознании этот кошмар.

Потом воспоминание о нестерпимой боли, которую она почувствовала во время перехода в это новое состояние, заставило ее содрогнуться.

Ощутив около себя движение, новорожденный малыш издал свой первый крик – слабый, но настойчивый жалобный плач.

– Сейчас, сейчас, несчастная крошка, – произнес женский голос, и по деревянному полу застучали шаги.

Николь охватила паника от сознания того, что для гипнотического сна все ее ощущения слишком реальны, если судить хотя бы по той боли, которую она ощущала в нижней части тела. Затаив от страха дыхание, актриса медленно открыла глаза.

Она находилась в длинной комнате, отделанной темными дубовыми досками, в ней было душно и темно, и лишь горящий в одном углу каменный очаг создавал уют и немного радовал глаз. Великолепной квартиры Луиса в Патни, его роскошных апартаментов не было и в помине. Николь Холл прекрасно понимала, что то, что она видела, – только галлюцинация. И все же, то, что она слышала и ощущала, – отвратительный запах, плач ребенка, ее собственная боль, – было ужасающе реальным.

– Луис, верни меня назад! – в исступлении закричала она, широко открыв рот от ужаса.

Перед ее глазами появилась рука, грубая и сморщенная, со следами крови.

– У нее выходит послед, – сказал женский голос, и с этими словами женщина надавила на живот Николь с такой силой, что у нее из глаз непроизвольно брызнули слезы.

Она ощутила, как что-то скользнуло между ногами. У нее не было сил, чтобы приподняться и посмотреть, что это было, но хозяйка грубых рук тут же убрала это прочь. Чувствуя, что не в силах ничего сделать, Николь заплакала.

– Сейчас вам станет легче, – успокаивал ласковый голос, и в тот же момент она почувствовала, что ей на ноги полилась вода, пахнущая травами.

Сделав над собой усилие, Николь приподняла голову и посмотрела наверх.

Над ней склонилась молодая женщина, одетая в темное до пола платье, единственным украшением которого были белый воротничок и манжеты. Платье было так похоже на ее собственный костюм, в котором она играла в «Испытании», что Николь почти совсем успокоилась. Конечно же, ее подсознание не могло освободиться от мыслей и образов, которыми последние несколько месяцев был занят мозг, и она во сне перенеслась в прошлое, став снова героиней спектакля.

– А теперь, госпожа Арабелла, давайте я помогу вам встать с кресла, на котором вы рожали, – девушка протянула к ней обе руки.

– Абигайль, – поправила ее Николь, уже уверенная в том, что поняла, что с ней происходит, – в сценарии нет никакой Арабеллы.

– Боль затмила ей разум, – произнес другой голос, и в поле зрения Николь появилась женщина, грубые руки которой только что с такой силой давили ей на живот.

Актриса подумала, что никогда не видела ничего уродливее: в слабом сероватом свете, проникавшем в комнату из узких окон, черты лица казались завораживающими и отталкивающими. И все же, когда девушка помогла Николь подняться на ноги, она с радостью оперлась на руки этой уродины. Женщины перенесли Николь на огромную с пологом кровать, стоящую на четырех столбиках у дальней стены.

Николь не выдержала:

– Я не могу больше терпеть это дурацкое перевоплощение, или сон, или что это вообще такое, – взмолилась она. – Луис, разбуди меня. Ради всего святого, разбуди меня, пожалуйста!

– Тш-ш-ш, – заговорила девушка, – вам нельзя волноваться, – потом она понизила голос и обратилась к старухе: – Неужели это роды так расстроили ее?

– Скорей всего. Но это просто счастье, что она выжила. Я была почти уверена, что мы потеряем ее.

– Я тоже так думала.

Они замолчали, укладывая Николь в огромную кровать и помогая ей устроиться там поудобнее. Потом уродина повернулась к девушке.

– Зачем ты так дышала ей в рот? – с любопытством спросила она.

– Я просто хотела вдохнуть в нее воздух, вот и все. Она так прерывисто дышала, и мне показалось, что она делает это с большим трудом.

– Я думаю, что именно этим ты спасла ей жизнь, только не знаю, стоило ли это делать.

– Вы не должны так говорить, Ханна. Жизнь всегда стоит того, чтобы ее спасать.