— Ойбай!..

Гани не ответил. Он стоял задумавшись. Вначале они хотели проломить ночью стену в конюшне и вывести двух коней. Но теперь Гани, увидев, что все перепились, что директор уехал, решил сделать по-другому. Надо разоружить пьяных чериков, проникнуть на завод, а если поднимется шум, пустить в ход оружие.

— Приготовься, Кусен, сейчас начнем!..

— Что начнем? — не понял Кусен.

— А в атаку пойдем. Не трусишь?

— Не болтай глупостей!

— Не обижайся, Кусен. Сейчас на обиды нет времени. Будешь делать все, что я прикажу. Ну, во славу аллаха…

Начало темнеть. В это время в конторе завода осталось на ногах только два черика да четверо изрядно пьяных работников, занятых какой-то азартной игрой. Остальные кто спал мертвым оном, кто вовсе ушел домой.

Гани и Кусен, взяв в зубы ножи, которые им дал Омарнияз, шли, прижимаясь к стене, к воротам с караульной будкой. Они остановились неподалеку. Караульный, может, уснул, во всяком случае из караулки ничего не было слышно. Гани сделал знак. Кусен пополз на четвереньках. Гани полз следом за ним на расстоянии примерно шести шагов. Когда Кусен приблизился к двери караулки, оттуда раздался крик:

— Пошла вон!

Видимо, караульному показалось, что подошла собака. Черик вышел из будки и стал осматриваться, но Гани одним прыжком подскочил к нему и ударом кулака свалил на землю. Тот рухнул, издав какой-то странный звук. Гани удивленно и смущенно посмотрел на свой кулак, и лишь когда Кусен пошутил:

— У него душа, по-моему, через зад от твоего удара выскочила… — пришел в себя и рассмеялся.

Они забрали у черика, лежавшего без сознания, винтовку и два патронташа, заткнули ему рот, связали и спихнули в сухую канаву. Взяв в руки винтовку, Гани направился в сторону ворот, но, попробовав их, убедился, что они заперты изнутри. Тогда друзья прошли вдоль стены до конюшни. Гани поднял на плечах Кусена и тот стал высматривать, где же второй черик. Но никого не было видно. Куда же он девался?

— Видишь что-нибудь? Ты чего там мешкаешь, да еще ногами перебираешь, у меня спина не железная…

Кусен спустился и сообщил, что черика не видно.

— Дай-ка я гляну. — Гани взобрался на спину Кусена, едва не переломив тому позвоночник. Кусен только крякнул. Ничего не увидев, батур собирался было залезть на крышу, как вдруг совсем рядом вспыхнула спичка. Огонь ее осветил черика. Он стоял на плоской крыше конюшни, опираясь на столб. Гани слез с плечей Кусена, и они пошли в сторону, где стоял черик. Вот они уже под ним. Черик прохаживается по крыше взад-вперед. Что делать дальше? Надо торопиться, ведь время идет. Может быть смена караула или вернутся эти самые Амат и Мамат. Может, застрелить его? Нет… Нельзя поднимать шум…

Гани снова вскарабкался на плечи Кусена и тихо взобрался на крышу. Он оказался за спиной черика, но солдат все же услышал шум и стремительно обернулся. Однако огромная черная тень батура, нависшая над ним, на секунду ошеломила его. Потом он пришел в себя и рванул с плеча винтовку, но было уже поздно. Гани как клещами сжал его горло. Подержав так черика с минуту, он приподнял его и сбросил с крыши. Вытер лоб и негромко сказал Кусену:

— Возьми у него винтовку и быстро иди к воротам.

А сам спокойно спустился по лестнице с крыши во двор и, подойдя к освещенным окнам конторы, заглянул внутрь: там вовсю шла игра. Игрокам было явно совсем не до того, что творится во дворе, даже если весь табун вывести с завода, то они вряд ли услышат. Гани прошел к воротам и открыл их, Кусен был уже здесь.

Он успел и винтовку забрать и даже форменную шапку черика на себя надеть. Гани рассмеялся, увидев его, но мысль Кусена ему понравилась и, поискав, он нашел и надел шапку первого охранника.

— Что ж, идем, брат черик.

Оба они осторожно двинулись в сторону конюшни. Над дверями там висел фонарь, тускло освещавший площадку вокруг. Внутри стояло много лошадей. Перед каждым стойлом висела табличка с указанием возраста и клички лошади. В углу спал человек, видимо, ночной дежурный. Когда они вошли в конюшню, лошади, почуяв незнакомых людей, встревожились и захрапели. Гани прошел мимо нескольких скакунов, от души любуясь ими, но, к удивлению Кусена, выбрал себе не самого породистого, зато мощного и сильного коня. Он погладил его по спине, ласково потрепал по холке. Скакун, как будто обрадованный, тихо заржал. Гани открыл перегородку. Кусен давно уже выбрал себе коня и тоже вывел его в проход…

Вдруг заворочался спавший в углу:

— Ух, черт, темно, не вижу ничего. Это ты, Мамат, вернулся?

— Да, — коротко ответил Гани.

— А Жан Чанджан тоже вернулся?

— Да.

— Что ты заладил: «да, да»! — Лежавший присмотрелся и, поняв, что люди чужие, вскочил, собираясь закричать, но Гани навел на него винтовку:

— Только пикни, пристрелю на месте.

— Не троньте коней, меня же сгноят в тюрьме! Умоляю! — бросился тот к Гани.

— Ах, черт, — Гани схватил его, но бить безоружного не смог. — Пошли тогда с нами, если боишься!

— Не могу, дети малые у меня… Вы что, в другом месте коней не могли найти?

— Заячья душонка! — произнес Гани и словно лягушку поднял дежурного. Батур отнес его обратно к койке в углу, там связал его и заткнул ему рот. — Ну вот, теперь тебя твои хозяева не тронут, радуйся. Стоило бы, конечно, тебя, китайского холуя, прикончить здесь, да детей твоих жалко…

Они без происшествий вывели коней за ворота.

Когда два кайсара, вскочив на коней, двинулись в сторону Кульджи, кричали первые петухи.

Глава двенадцатая

Начальник управления безопасности Ли Йинчи был чрезвычайно озабочен. Даже в день праздника — 12 апреля — он пришел на службу и занялся первоочередными делами. Ему нужно было закрыть следствие по делу группы военных, арестованных в последние дни. Кроме того он должен был заниматься проведением трудных, утомительных допросов новых заключенных, прибывших в тюрьмы на место казненных или отправленных в трудовые лагеря. Необходимо не только допросить «новичков», но и по возможности склонить к предательству, а тех, кто не даст сразу согласия, попытаться запугать или обмануть. Нелегкая должность! А если не справишься со своими обязанностями, не угодишь Шэн-дубаню?.. Не дай бог! Ты сам тут же окажешься в числе этих заключенных и на своей шкуре испытаешь «меры устрашения»… Три предшественника Ли Йинчи узнали превратности судьбы и опасность своей высокой должности. Последнего из них пытал и потом убил Ли Йинчи. А тот, кого когда-то сменил этот, покончил с собой в камере, не выдержав пыток.

До праздника ли, до веселья и покоя, когда перед тобой такая перспектива?.. Ли Йинчи порою думал: бежать бы куда глаза глядят, чтобы не знать ни своей должности, ни высокой политики, ни власти, жить себе спокойно, где-нибудь в горах… Попробуй — убеги. Руки и ноги без веревок связаны.

Ли Йинчи сидел за большим столом, отдавшись невеселым думам, и бессмысленно листал страницы дел, совершенно не понимая их смысла. Но тут на его глаза попались свежие, только что полученные телеграммы. Он вынужден был взять их в руки, отбросил дурацкие мысли, некстати забредшие в голову, и принялся за работу.

Пробежав глазами текст телеграмм, он метнул бумажки на стол, будто они жгли ему руки:

— Хундан! Мерзавцы! — прошипел он и нажал на кнопку звонка. Тут же появился лейтенант. — Лю ко мне! — коротко приказал он.

Через минуту перед ним уже стоял, вытянувшись в струнку, запыхавшийся Любинди.

— Прочти! — Ли Йинчи показал ему на телеграммы.

Пробежав глазами текст, Любинди покрылся красными пятнами.

— Читай, читай, вслух читай! — приказал Ли Йинчи.

Любинди, хрипло откашлявшись, начал читать:

«На перевале Чигошу на караван с государственными товарами напали два неизвестных бандита и, захватив товары, раздали их дехканам близлежащих селений…»

Любинди задохнулся.

— Вторую!..

— «Два бандита… — хрипло начал Любинди, но тут у него перехватило горло. Лицо его побагровело, глаза вылезли из орбит, он стоял с раскрытым ртом, не в силах произнести ни звука. Ли Йинчи, глядя на Него, едва не расхохотался, но, сдержавшись, отвернулся, пряча улыбку. Любинди откашлялся и продолжал чтение: — …за которыми была произведена погоня, убили преследовавших и скрылись в горах…»

Дальше читать Любинди не мог совершенно. Он стоял, держась рукой за сердце, и громко сопел.

Ли Йинчи с неприязнью посмотрел на него и спросил:

— Кто, по-твоему, могут быть эти два бандита?

— Я думаю, что это способен сделать только Гани…

— Гани?!

Услышав имя батура, Ли Йинчи затрясся от гнева:

— Бежал, разорвав кандалы!.. Убил двух чериков, угнал двух чистопородных коней!.. И вот уже пятнадцать дней он на свободе и делает все, что пожелает! Как я должен, по-твоему, докладывать Шэн-дубаню?! — Ли уставился на Любинди, как будто бы во всем случившемся виноват был только тот.

— Надо было его сразу прикончить вместо того, чтобы нянчиться с ним тут, тогда бы и не было этих неприятностей…

— Ну сколько можно убивать?! Не надоело?..

Любинди растерялся, услышав подобные слова. Он не понимал, сказаны ли они для его проверки или матерый убийца Ли Йинчи вдруг действительно разочаровался в своем ремесле. Но какое бы из этих предположений ни было верным, Любинди решил лучше отмолчаться и сделал вид, что не слышал слов своего начальника.

— Гани, — между тем продолжал Ли, не отрывая глаз от Любинди, — это опаснейший преступник. А если мы ему позволим соединиться с «шестеркой воров», что сейчас гуляют в горах Нилки, то он станет опаснее вдвое!