— Нет, пожалуйста, садитесь, — сделал приглашающий жест Сабит.

Выразив благодарность, Гаип неуклюже сел, бросил взгляд на раскрытый журнал.

— Мустафа Чокай! — вскрикнул он и вытаращил глаза. — Это же наша духовная основа! Он пропагандирует нашу деятельность перед мировым общественным мнением.

— Мне кажется, нужно написать письмо, выразить признательность…

— Чокай — молодец! — по-турецки произнес Гаип-хаджи. — Наши самоотверженные усилия, эфенди, уже высоко оценили в японской «Йени япон эхвалити» («Положение новой Японии») и в турецкой «Йени Туркстан» — «Новый Туркестан». Зато наша собственная газета «Восточный Туркестан» в смысле пропаганды работает из рук вон плохо.

— Не только газета, наше положение вообще не заслуживает похвал… — Сабит сокрушенно вздохнул, недоговорив: «И внутренние дела, и военные силы — в жалком состоянии…»

Гаип кивнул. Оба они, резко отличаясь от прочих, мыслили и действовали одинаково и понимали друг друга с полуслова, с полунамека, будто составляли некое единое целое. Окружающие даже считали Гаипа мозгом, и устами Сабита.

— Восточный Туркестан… — Гаип почесал указательным пальцем взмокший нос, — переживает сейчас сложное и тяжелое время, но будущее обнадеживает.

— Что вы имеете в виду, эфенди?

— Друзей. Друзья ни в коем случае не оставят нас в беде, помогут.

— Уйгуры говорят: «Пустой мешок не стоит». Наше теперешнее положение требует действенной поддержки — оружия и материальной помощи.

— Не будем отчаиваться, эфенди. Англия сдержит обещание, поможет и впредь.

— Где ее помощь? — жалостно сказал Сабит. — Чуть-чуть оружия да несколько советников — разве этим разрешишь наши трудности?

— Я сегодня говорил с Шилдрейком. Он утверждает, что караван уже у Ладакха.

— Мой опыт показывает, что с англичанами предпочтительнее работать по принципу «из рук в руки». Поэтому есть основания сомневаться, что мы получим оружие.

— Не слишком ли легкомысленно говорить так, уважаемый назир? — спросил встревоженный словами Сабита Гаип.

— Скажите-ка, — тот перевел разговор в другое русло, — а каких отношений придерживаться нам с Ма Чжунином?

— Генерал Ма приверженец ислама, потому не должен стрелять в нас.

— Это общее рассуждение. А на деле — для блага, когда положение заставит выбирать?

— Что-то я не совсем понял вас, эфенди, — Гаип снова почесал нос.

— Предположим, что Ма Чжунин захочет создать в Восточном Туркестане дунганское государство…

— Он хочет этого, я знаю. Но его намерения далеки от действительности, и осуществление их весьма сомнительно. Генерал Ма, после того как получил, простите, по морде от Шэн Шицая, вынужден спуститься на землю. Есть сведения, он ищет союзников.

— Ох, едва ли, — покачал головой Сабит. — Он пока еще молодой, самоуверенный, своевольный и очень упрямый. Будь он с нами, большие дела можно бы делать…

— Ваша оценка весьма верна, эфенди. Такие, как генерал Ма, командиры нам очень нужны. Не будет преувеличением сказать, что он стоит ста басмаческих отбросов, простите меня, вроде нашего «полководца» Оразбека.

— В этом деле благословение Ходжанияза-хаджи решит все! — Сабит глубоко вздохнул, как сильно уставший человек.

2

Представителей Ма Чжунина — их было двое: Бэйда и войсковой имам Малин (Малик) — Сабит-дамолла принял с особенной почтительностью и вниманием, приказал подать чай и кушанья. Сидя на толстых плюшевых одеялах, Бэйда и Малин с любопытством разглядывали распростертое на стене знамя Исламской республики. На большом шелковом полотнище небесного цвета сияли золотом звезда и полумесяц, их обвивали искрящиеся серебром слова, сплетенные арабской вязью: «Исламская республика».

Послы по установленным правилам вручили Сабиту-дамолле скрепленное печатью командующего послание Ма Чжунина и передали его устный привет и заверения в уважении. Сабит-дамолла принял пакет, осведомился о здоровье Га-сылина, засвидетельствовал свое особое уважение к нему, пригласил послов к чаю, а сам, вскрыв продолговатый красный конверт, начал читать каллиграфически исполненное послание на арабском языке. Оно начиналось именем аллаха и содержало следующее:

«…Ваше сиятельство шейх-уль-ислам и главный назир Сабит-дамолла, примите в добрый час привет и мое почтение. Вы, Ваше превосходительство, как и мы, радея о религии и нации, пошли священной войной против насилия и притеснений нечестивцев, и Аллах свидетеле тому, сколько лет истекаем кровью и сколько принесли жертв. Моя цель — вызволить мусульман Восточного Туркестана из рабства у притеснителей-нечестивцев и утвердить на счастливой мусульманской земле знамя ислама, для достижения этой священной цели я не остановлюсь ни перед какими страданиями и трудностями, ни даже перед смертью своей. В совпадении Ваших высоких стремлений и моих желаний я совершенно уверен. Единство священной цели — защитить честь и достоинство ислама — побуждает нас объединиться и дать священный бой злобным нечестивцам, и прежде всего Шэн Шицаю. Если же мы не учтем уроки прошлого и не положим конец продолжающимся между нами соперничеству и разладу, то должны быть готовы превратиться в добычу коварных врагов…»

В заключительной части послания шли славословия в честь Сабита-дамоллы, его энергичной деятельности и подробно излагалось, как в результате взаимных ошибок возникла распря между Га-сылином и Ходжаниязом, разрушившая их союз, и как этой распрей воспользовался Шэн Шицай.

— Очень хорошо, — одобрил Сабит, внимательно прочитав послание. — Возможно, у господ послов есть какие-нибудь добавления или предложения к написанному? Пожалуйста!

— По-моему, — учтиво ответил Бэйда, — в послании Га-сылина все изложено исчерпывающе ясно. Мы станем счастливцами, достигшими желанных стремлений в том и этом мирах, если наше странствие завершится успешно и мы удостоимся чести послужить мостом, соединяющим обе стороны.

— Да осуществит аллах ваши честные намерения, господа! Вы измучились в долгой дороге. Отдохните. Завтра, даст бог, поговорим подробно и, надеюсь, достигнем решения, да будет на то воля аллаха.

3

Несмотря на поздний час, Сабит поспешил к Ходжаниязу.

— Простите, пожалуйста, хаджи, потревожил вас ночью…

— Пустяки, дамолла. Не случилось ли чего? — обеспокоился Ходжанияз.

— Прибыли послы Ма Чжунина.

— Мям… мям… Как вы сказали?

— Да, мой хаджи. Вот его послание. Прошу прочесть.

— Нет надобности. Будет достаточно, если перескажете, чего захотел этот пройдоха.

Утонченно-вежливый Сабит никак не мог привыкнуть к резкой прямоте Ходжанияза. Он мельком глянул на собеседника и пересказал содержание письма.

— Следовало бы оценить значение обращения Ма Чжунина к нам, — добавил от себя дамолла.

— Как проникли в город так называемые послы?

— Под видом торговцев.

— Что сами вы скажете, дамолла?

— Отвергать стремление врага стать другом святотатственно, хаджи. Разве не сам пророк радушно встретил врага, пожелавшего стать другом?

— Чтобы стал другом этот пройдоха? — В тоне Ходжанияза выразились ненависть и недоверие к Ма Чжунину.

Сабит отважился на решительный разговор:

— И Шэн, и Ма обнажили против нас сабли, оба точат зубы на нас. Их военная мощь превосходит наши силы. И вот в таких трудных обстоятельствах один из противников пожелал перейти на нашу сторону — так почему не воспользоваться этим, мой хаджи?

— Это так, дамолла, по предателю Га-сылину поверить никак не могу. Я однажды попадал в его капкан, По сравнению с ним нечестивец Шэн Шицай надежнее, поверьте.

— Хм… — Сабит-дамолла не верил своим ушам: «Странно… Бредит он, что ли? Или и вправду установил отношения с Шэн Шицаем, как говорил недавно Гаип-хаджи?»

— Мы, — продолжал побледневший Сабит, — подняли знамя священной войны, чтобы перед всем миром утвердить честь и достоинство исламского вероучения… Как можно в то же самое время злейшего врага, непримиримого нечестивца Шэн Шицая предпочитать детищу мусульман Ма Чжунину — это ли не усугубление ошибки, мой хаджи?

— Га-сылин не держит слова, он предал меня. Как можно называть его мусульманином, если он убивал мусульман? — Лицо Ходжанияза покраснело от злости. Он готов был поверить во что угодно, даже в то, что солнце взошло с запада, но только не в то, что Ма Чжунин может быть искренним.

— Га-сылин молод, горяч. Возможно, кто-то совратил его дурными советами. Сейчас он признал свою вину, раскаялся. Аллах прощает раскаявшихся грешников. А мы, люди, почему не можем простить? — начал убеждать Сабит, а Ходжанияз, ухватившись за свою густую и жесткую, как иглы ежа, бороду, задумался. Сабит рассуждал убедительно, однако Ходжанияз чувствовал свою правоту и лишь не мог выразить ее словами. Дамолла, приняв его молчание за согласие со своими доводами, увещевающе сказал:

— Если откровенно — мы ведь плохо подготовлены к войне. И не навели порядок в нашем государственном устройстве, ощущаем трудности в обеспечении, экономике. Нужно воспользоваться соглашением с Ма Чжунином…

— Дамолла! — закричал Ходжанияз, не вникая и не желая вникать в доводы Сабита. — Не морочьте мне голову! Договорюсь с нечестивцем, но объединяться с лжецом Га-сылином нет моей воли!

«Господи… Не сошел ли он с ума? Или не может сдержать неистовство от ненависти к Ма Чжунину?» — подумал Сабит. Он испытующе посмотрел на собеседника. Густые сросшиеся брови Ходжанияза, показалось ему, выражали совершенную беспечность. «Сидит как истукан! Как, какими словами убедить этого упрямца?»

После длительного молчания Сабит наконец заговорил: