Каждый день он подплывал на весельном баркасе к «Августейшему Карлу», и каждый день Екатерина принимала его в своей каюте. За это время они о многом переговорили и даже успели подружиться, так что страхи ее мало-помалу начали развеиваться. Когда же «Августейшему Карлу» пришла пора следовать далее к берегам Англии, герцог по собственной инициативе вызвался сопровождать Екатерину, а по прибытии в Портсмут пересел вместе с нею в королевский баркас.

В Портсмуте их встретили и отвезли в один из королевских домов, где королеву уже ожидала графиня Суффолк, назначенная ее фрейлиной.

Герцог посоветовал Екатерине сообщить королю о своем прибытии, чтобы он поспешил на встречу с супругой.

Отправив письмо, Екатерина удалилась в свою комнату и стала ждать, сказав при этом дамам, что желает побыть одна.

Впрочем, Мария умаялась с дороги, Эльвира еще не оправилась после лихорадки, да и остальные придворные дамы и их дуэньи, измученные путешествием, тоже не прочь были разойтись по своим комнатам и отдохнуть. Лежа в отведенных ей апартаментах, Екатерина привычно достала миниатюру, которую всегда носила с собой.

Скоро он будет здесь. Скоро она воочию увидит того, о ком всечасно грезила столько времени — с тех самых пор, как матушка назначила его ей в супруги. Она знала его в лицо, знала, что он высокого роста и не любит крикливо наряжаться, предпочитая в костюме простоту и скромность. Так ей говорили, и так и должно было быть: тщеславие в одежде не для таких, как он. Говорили также, что он остер на язык.

Последнее несколько тревожило Екатерину. «Я, верно, покажусь ему глупенькой, — думала она. — Надо будет почаще говорить что-нибудь умное... Нет, лучше всегда оставаться самой собою, придется только извиниться перед ним за свою простоту и за то, что я так мало знаю... Сам он, конечно, видел и знает все. Ведь он столько лет скитался по Европе, прежде чем взойти на престол. Как-то он отнесется к своей простодушной супруге?..»

«Господи, — лежа в постели, молилась она, — помоги мне найти нужные слова, помоги стать красавицей в его глазах. Сделай так, чтобы он полюбил меня и без сожалений оставил бы ту женщину, имя которой я не смею произнести даже наедине с собою...»

«...Мы будем вместе гулять по его паркам, и я полюблю деревья, кусты и травы, потому что он их сажал... Я полюблю его собачек, и они признают меня за хозяйку, потому что я буду женою их хозяина. Я научусь разбирать часы и снова их собирать... Все его интересы сделаются моими, и любовь наша будет вечной...»

«...Мне говорили, что он человек легкий, избегающий всякого рода сцен и неприятностей, и что

он предпочитает отвернуться, когда что-то ему не по душе. Но если всегда улыбаться ему и быть веселой — он должен меня полюбить!.. Он в своей жизни видел уже слишком много печали, теперь он хочет веселья. Я буду так его любить, что в конце концов и он полюбит меняли я стану счастливейшей королевой в мире!..» — обещала она себе.

Но вот снизу донесся неясный шум. Екатерина вздрогнула и, приподнявшись на локте, кликнула служанок.

— Скорее! — вне себя от волнения, торопила их она. — Скорее!.. Несите мое английское платье! Да распустите мне волосы: хочу, чтобы они ниспадали свободно, как у англичанок... Где мои драгоценности? Скорее же, некогда возиться!.. Он должен увидеть меня в моем наилучшем виде. Ах, надо было готовиться заранее!..

В комнату, полную снующих взад-вперед служанок, вошла графиня Суффолк.

— Ваше величество, к вам посетитель.

— Да-да... просите. Я готова.

Она полуприкрыла глаза, боясь, что не выдержит его взгляда. То был самый важный момент в ее жизни, и сердце ее трепетало в груди встревоженной птицей.

— Это сэр Ричард Фаншав, — послышался где-то рядом голос графини. — Он привез вам письма... от короля.

Сэр Ричард Фаншав!..

Когда Екатерина открыла глаза, сэр Ричард уже входил в комнату.

— Ваше величество, — преклонив колени, сказал он. — Я привез вам письма от Его величества. Король шлет вам через меня нежнейший привет и заверяет, что прибудет к вам немедленно, как только ему представится такая возможность. Пока что неотложные дела заставляют его оставаться в Лондоне.

«Неотложные дела! — думала она. — Какие такие дела могут помешать мужу приехать к своей жене, королю — к своей королеве, предпринявшей ради него такое опасное путешествие?..»

Увы! — имя леди Кастлмейн никак не шло у нее из головы.

В Лондоне стоял колокольный звон. Народ толпился на улицах, как всегда в предвкушении важных событий. Королева прибыла в Портсмут, и теперь уже скоро состоится церемония венчания!.. Значит, Англию снова ждут праздники и веселье! — радовались подданные; однако больше всего их занимало то, как поведет себя новая королева при встрече с леди Кастлмейн.

Получив известие о прибытии королевы и — с нею вместе — мешков с сахаром и пряностями, король выронил записку из рук.

Итак, он наконец-то женат. Но те самые полмиллиона, из-за которых он затеял эту женитьбу и которые так ему нужны, — увы, ускользнули от него!

Правда, королева-регентша обещала прислать остальную часть приданого. Но в каком виде, вот вопрос!.. Может, в виде фруктов? Или новых пряностей? Лукавая старуха попросту одурачила его — ибо ей прекрасно известно, что истинной причиной его женитьбы было обещанное за ее дочкой приданое, которое должно было помочь ему спасти страну от банкротства.

Нужно посоветоваться с канцлером Кларендоном... Хотя нет. Кларендон с самого начала был против этого союза с португальской принцессой. Он говорил, что супруга короля должна быть протестанткой, и согласился на этот брак только под давлением большинства министров. А из-за чего согласились министры? Да из-за того же злополучного полумиллиона!..

«Итак, — сказал себе Карл, — теперь у меня есть жена и горы сахара и пряностей; есть порт в Марокко, содержание которого обойдется весьма и весьма дорого, — может, хитрая регентша потому и поспешила от него избавиться, что он стал ей не по карману? Есть еще остров Бомбей, от которого проку окажется, похоже, не больше, чем от Танжера. Да, веселенькая женитьба!..»

Королева уже прибыла и ждет его в Портсмуте; стало быть, нужно ехать встречать ее — а заодно ее мешки с сахаром и пряностями.

Барбара, как нарочно, не давала королю покоя. Она так и не отказалась от мысли рожать во дворце. А если до нее дошли слухи про сахар с пряностями, она, верно, уже охрипла от хохота.

«Может, этот еврей, которого они привезли с собою, и впрямь поможет обратить груз в деньги? — шагая из конца в конец комнаты, размышлял он. — Может, вероломная португальская королева сдержит слово и пришлет вторую половину денег вовремя?.. Впрочем, — заключил он, — бедная девушка ни в чем не виновата. Ведь одурачила меня не она, а ее дражайшая матушка... Представляю, каким я стану посмешищем, когда слухи о сахаре с пряностями расползутся по всему Лондону!»

И, пожав по своему обыкновению плечами, он поехал ужинать к Барбаре.

Барбара встретила его с нескрываемой радостью.

Она уже очень раздалась, поскольку до родов ей оставалось доходить всего несколько недель. Обняв короля, она велела всем удалиться — ибо в таких случаях не он, а она отдавала приказания.

К ужину были уже готовы любимые блюда короля.

— Я не сомневалась, что вы заглянете ко мне, — пояснила Барбара. — Услышав о том, как вас обманули эти ужасные иностранцы, я сразу поняла, что нынче вечером вам понадобится утешение.

— Можно подумать, что известия о моих делах доходят до вас раньше, чем до меня, — хмурясь, сказал король.

— Ах, дорогой мой, все ведь знают, как я пекусь о вашем благополучии, вот и спешат сообщить мне все новости о вас. Поверьте, ваши заботы печалят меня не меньше, чем вас.

— И о чем же, кроме содержания мешков, вам успели сообщить?

— О том, что королева — чернявая особа очень маленького роста...

— По-видимому, ваш осведомитель просто хотел доставить вам удовольствие.

— Напротив, то был мой заклятый враг. Он же, кстати, говорил, что зубы у Ее величества торчат наружу, а на ее голову невозможно смотреть без смеха: куаферу, прибывшему вместе с нею, приходится по нескольку часов кряду корпеть над ее прической. Но забавнее всего, как мне говорили, наряд Ее величества с жесткой юбкой: он предназначен, по всей вероятности, для того, чтобы оберегать ее португальскую девственность от посягательств английских джентльменов.

Барбара рассмеялась, но в ее нарочито громком смехе король уловил нотки беспокойства.

— Что ж, — сказал он, — скоро мне представится возможность самому полюбоваться на это диво.

— Странно однако: как это вы не скачете во весь опор в Портсмут?

— Что ж тут странного? Я ведь обещал ужинать сегодня с вами.

— Да, это верно. И ваше счастье, что вы сдержали слово, не то потом я бы вам это припомнила!

— Барбара! Вы, кажется, забываете, с кем вы говорите.

— Нет, не забываю! — Ревность к королеве была слишком велика, чтобы Барбара могла ее заглушить. — Нет, — повышая голос, повторила она, — не забываю! Я говорю с отцом ребенка, которого ношу сейчас под сердцем! С отцом несчастного младенца, которому предстоит появиться на свет под недостойным его кровом! Да, он появится на свет здесь, в этом убогом жилище, а не в принадлежащих ему по праву дворцовых покоях — ну так что ж! Не ему первому придется испить эту горькую чашу.

— Вы говорите о младенце как о святом! — рассмеялся король. — Право же, Барбара, вы ничуть не похожи на пречистую деву.

— Не богохульствуйте! А впрочем, я скорее всего кончусь родами. Увы, я слишком много страдала все эти месяцы! А те, кому следовало бы за меня волноваться... Я не нужна им более.