— Как вам угодно. — И лорд распахнул ворота дома номер двенадцать.

Пока она будет рассматривать мебель, он, может быть, изобретет какой-нибудь способ защитить несносную девицу. Раз нельзя сделать то, что хочется: запереть ее в его собственном доме.

Он отпер парадную дверь своим ключом, пропустил девушку в дом и вдруг спросил: — А где ваша собака?

— Слуга повел ее в парк на прогулку. Сама я с ней не справляюсь.

Да, казалось бы, чего еще желать, имея такого стража, как Генриетта. Но если в саду она была незаменима, то на улице сильная собака могла и не послушать хрупкую леди, а потому превращалась из защитницы в источник дополнительной угрозы.

Леонора пошла к лестнице, погруженный в мрачные мысли Тристан следовал за ней. Сзади раздалось негромкое покашливание, и, обернувшись, они увидели Биггса. Он отсалютовал и бодро доложил:

— Я на посту, милорд.

— Спасибо, Биггс. Мы с мисс Карлинг посмотрим мебель, и я сам запру дверь. Идите на пост.

Биггс поклонился Леоноре, еще раз отсалютовал хозяину и удалился в сторону кухни, откуда вкусно пахло пирогом.

Девушка пошла вверх по лестнице. Она ступала довольно уверенно, но, дойдя до второго этажа, остановилась и с трудом перевела дыхание. Тристан быстро распахнул дверь ближайшей спальни и подвел ее к креслу у окна:

— Садитесь. Вам нужно передохнуть.

— Не бойтесь, я не упаду в обморок.

Лорд внимательно разглядывал девушку. Она действительно слегка порозовела, но в ней чувствовалась напряженность.

— Посидите и посмотрите кругом. Эту мебель вы тоже еще не видели. Я обойду другие комнаты и вернусь. И вы скажете, что думаете о моем вкусе.

Леонора кивнула и, прикрыв глаза, откинулась на спинку кресла. Поколебавшись секунду, он повернулся и вышел. Как только дверь за Трентемом закрылась, Леонора открыла глаза и принялась внимательно изучать комнату. Это была просторная спальня, и находилась она, судя по всему, прямо над библиотекой. Большое арочное окно выходило в сад позади дома. Днем здесь должно быть очень светло, но за окном наступил вечер и в комнате царил полумрак. Напротив кресла располагался камин. В нем Леонора разглядела готовые к растопке дрова. Подле камина стоял диванчик, а у другой стены располагался массивный гардероб темного дерева.

Из того же дерева была сделана и огромная кровать. Должно быть, все друзья Трентема такие же большие, как он, подумала девушка. По углам поистине королевского ложа поднимались резные столбы, поддерживающие балдахин красного шелка. На спинке и в изножье кровати повторялся орнамент, украшавший столбы. Толстый матрас мог бы удовлетворить самую нежную принцессу на горошине. И вообще, подумала девушка с уважением, в жизни не видела такой солидной и шикарной кровати.

Теперь она не могла отвести взор от этого ложа. Вот оно, подумала Леонора, идеальное место для ее грехопадения. Гораздо лучше, чем в зимнем саду. И что особенно удачно, никто не сможет им помешать: Гасторп уехал в Суррей, а Биггс в кухне и ничего не услышит. Она одобрительно взглянула на массивную дубовую дверь.

Недавнее приключение напугало ее, но не остудило желания. Напротив, ей казалось, что лишь в объятиях Трентема она сможет обрести безопасность и уверенность в себе.

Он нужен ей, чтобы обрести себя. Именно сейчас.

Вскоре Трентем вернулся. Когда он показался на пороге, Леонора попросила:

— Прикройте дверь, а то мне не видно тот комодик.

Он повиновался. Леонора окинула комод внимательным взглядом.

Тристан подошел и, остановившись перед ней, спросил:

— Каков же ваш приговор?

— Все просто идеально, — ответила она улыбаясь.

Ну что ж, раз возможность представилась, будем ею пользоваться. Она протянула ему руку, и Тристан легко поднял ее из кресла. Девушка осталась стоять перед ним — так близко, что ее грудь касалась его пиджака. Леонора подняла лицо, закинула руки ему на шею и поцеловала — жадно, страстно, приоткрыв губы, чтобы он ощутил ее голод. Он рывком прижал ее к себе, и они замерли, разжигая друг в друге пламя. Потом Леонора слегка отстранилась и, глядя на лорда из-под ресниц блестящими глазами, прошептала:

— Я хочу поблагодарить вас.

Голос ее звучал ниже, чем обычно, и это было необыкновенно волнующе. Тонкие пальчики развязали ленты, и плащ соскользнул на пол. Тело мужчины напряглось, казалось, слова упали не в уши, а куда-то глубоко, и он схватил ее и прижал так крепко, что больно стало от его твердого, горячего тела. Но когда он попытался поцеловать ее, Леонора отклонила голову и провела пальчиком по его губам. И он почувствовал, что она пытается прижаться еще плотнее, тело касалось его плоти, сводя с ума.

— Вы спасли меня.

Она все смотрела ему в глаза, потом ресницы сомкнулись, и, прошептав «благодарю вас», Леонора потянулась к его губам. Тристан целовал ее, впитывал сладкий мед прекрасных уст. Ему казалось, что это естественно и мило — то, что она захотела отблагодарить его таким образом. Глупо отказываться от того, что предлагают, особенно когда так долго жаждал этого.

Соприкосновение тел делало свое дело — пламя внутри разгоралось, оба словно плыли на теплых волнах. Тристан протянул руку к ее груди и вновь ощутил ее восхитительную упругость и округлость. Соски отвердели под его пальцами, и тогда он быстро и ловко развязал тесемки и теперь ласкал ее нежную кожу, чувствуя на ее губах судорожный вздох и зная, что она горит в том же пламени, что и он сам.

Осторожно запрокинув ее голову, он скользил губами по стройной, трогательно беззащитной шее. Вниз: туда, где у ключицы пойманной бабочкой бьется пульс. Он целовал эту бьющуюся жилку, лизнул, втянул губами. Она задохнулась. Тристан опустился на подлокотник кресла, привлек девушку к себе, одним движением сдернув платье и сорочку до талии. Это был пир богов: губы и язык ласкали нежные груди, исследуя их восхитительную округлость, захватывая губами пики этих волшебных холмиков. И как музыка звучало для него прерывистое дыхание Леоноры, пальцы судорожно вцепились в его волосы, но это тоже было чудесно.

Он втянул губами ее сосок, пощекотал языком, и девушка застонала. Несколько секунд он ждал, пока она расслабится, а потом резко потянул сосок, сжал губами тем движением, которое могут позволить себе только очень голодные младенцы. И очень страстные любовники.

Крик сорвался с губ Леоноры, тело выгнулось. И тогда ж отпустил ее, накрыл грудь рукой и тут же потянулся губами ко второй. Он развернулся, устроив ее на коленях лицом себе, и теперь руки его скользили по ее бедрам, то притягивая к нему трепещущее тело, то чуть отдаляя, дабы усилить сладкую муку.

Задыхаясь, Леонора склонила голову ему на плечо. Тристан отпустил ее грудь и заглянул в лицо. Глядя на него сквозь ресницы, девушка потянулась к нему. Язычок ее скользнул меж его губ, похищая его дыхание, даря свое, лаская и моляя о ласке. Руки Леоноры двигались по его груди. Она растегнула жилет, рубашку. Коснулась его кожи. Ее пальцы ласкали его тело легко, робко, но он все равно чувствовал, что сходит с ума. Кожа горела.

— Сними пиджак.

Может, ему послышалось, но все равно мысль хорошая, потому что он был словно в жару. Отпустив ее на секунду, Тристан быстро скинул пиджак, жилет и рубашку — и ее твердые соски уперлись в его грудь. Может, зря он зашел так далеко. Но он отбросил осторожность, словно ненужную вещь. Он слишком долго желал этого. И теперь чувства даже превосходили его ожидания.

И он опять обнял ее, свою женщину, чувствуя, как ее руки гладят его тело, исследуют, удивляясь гладкости кожи и твердости мышц. Он позволял ей изучать его торс, гордый ее восхищением и любопытством.

Никогда прежде он не был так близко от женщины, которую желал больше всего на свете. И это желание не ограничивалось физическим влечением. Он уже знал, что хочет получить нечто большее. Сейчас мысли путались и он не мог подобрать слов. Знал только, что теперь все очень серьезно и никогда еще его чувства не были столь глубоки.

Сильнее страсти, больше, чем вожделение.

Он позволил себе расслабиться, раствориться в ее ласках, и когда рука ее скользнула ниже пояса, с губ сорвался хриплый стон. Испуганная, она отдернула руку, но он поймал ее ладонь и вернул назад, позволяя изучать его тело и глядя ей в лицо, где любопытство смешивалось с изумлением.

Он терпел сколько мог, глядя на нее и стараясь запомнить такой — розовой от его поцелуев, с полуоткрытыми губами и рассеянным взглядом из-под ресниц, словно она прислушивалась к чему-то внутри себя.

Потом Тристан осторожно привлек ее и поцеловал так, чтобы дыхание занялось и она забыла обо всем на свете. В ее крови словно танцевали язычки пламени. И стоило ей прикоснуться к Тристану, как огонь усиливался, ее твердые от возбуждения соски коснулись темных завитков на его широкой груди — и Леонора едва удержала стон, рвущийся с губ. Она положила ладони на его торс, ощупывая его, словно перед ней был не живой человек, а произведение гениального скульптора. Он совершенен, думала девушка. Поколения его предков сражались и охотились, и он усовершенствовал то, что досталось от природы — крепкие кости, литые мышцы, гладкая кожа. Впрочем, она нащупала несколько шрамов, которые лишь усилили очарование. Загар покрывал тело ровно, словно он работал на открытом воздухе без рубашки. Раньше Леонора видела такие совершенные тела лишь в книгах, это были по большей части скульптуры греческих и римских богов и героев. И теперь она влдела воочию такое же совершенство и готова была преклоняться перед тем, кто казался ей ожившим божеством.

Девушка почувствовала, что губами он касается ее виска, и услышала хриплый от сдерживаемой страсти шепот:

— Я хочу видеть тебя, прикасаться к тебе.

Он взялся за края ее одежды и поймал взгляд.

— Позволь мне.

Глядя как зачарованная в темные озера его глаз, Леонора медленно кивнула.

Он потянул одежду — платье и сорочка скользнули к ее ногам. Шелест падающего шелка показался ей пугающе громким.