— Но ведь известны их имена, их родственники...

— Мой новый стряпчий Темплтон говорит, что родственникам не сообщают адреса сиротских домов. Не положено. Никто не станет сообщать и отцу, где его дитя, о котором он раньше предпочитал не знать.

Вздохнув, Элинор повернула назад к ступеням.

Вильерс шагал рядом с ней.

— Этим утром мне сообщили, что близняшки примерно их возраста живут в приюте в Кенте, в деревне Севеноукс.

— Леди Лизетт Элис, дочь герцога Гилнера, живет там неподалеку. Она может быть вам полезной, поскольку любит возиться с бедняками, — объяснила Элинор.

— Как это странно, — произнес Вильерс. — Вот уже несколько дней мне хочется навестить герцога Гилнера.

Она не могла не заметить очевидное, такой визит был вполне понятен.

— Лизетт — еще одна герцогская дочь брачного возраста, — произнесла она, — поэтому вы и решили нанести им визит. Из невест герцогского ранга остается, кроме нас с ней, только моя младшая сестра Элизабет, но ей всего четырнадцать. Герцогские рода весьма редки, и когда приходит пора подыскать себе жену, стоит пересмотреть весь «товар». Это не займет много времени, не так ли?

— Но вы одобряете мой визит к герцогу, не так ли? — спросил Вильерс с усмешкой.

Она молча смотрела на него. Он не был красив. Он был полной противоположностью Гидеону, которого она любила всем сердцем. Тот был похож на Купидона, золотые кудри ласкали его стройную шею. С его чутким сердцем и глубокими, серьезными голубыми глазами, он не был похож на остальных мужчин ее круга, в нем действительно было что-то от ангельской породы.

Вильерс был земной породы, с пресыщенными морщинками в углах по-мужски красиво очерченного рта. Он мог свободно рассказывать о своих случайных связях и незаконнорожденных детях. Он был не ангел, но мужчина.

И он не был и не хотел казаться хорошим и примерным.

— Я обожаю Лизетт, — сказала Элинор. — Возможно, она будет вам лучшей женой, чем я.

Ей было совершенно безразлично, что Вильерс решит.

— Я должен оказаться очень удобным в качестве мужа, — заметил Вильерс, стараясь быть убедительным, хотя это и было типично мужское бахвальство. Глядя на герцога Вильерса, никто бы не подумал, что жизнь с ним может быть похожа на сладкий сироп.

— А вдруг вы окажетесь тираном в семейной жизни? — неожиданно для себя самой спросила Элинор. — Ведь это вполне возможно.

— Никогда не пробовал быть тираном, — ответил Вильерс. — До сих пор тиранил только самого себя и совершенно измучен собственными выходками. — Он вдруг решил проявить некоторую галантность: — А вам известно, что ваши глаза, точно такого цвета, как эти прекрасные фиалки? Признайтесь лучше, сколько на вашей совести разбитых сердец?

— Разбитых сердец?

— Разумеется, после, этой вашей провокации с требованием герцогского статуса для кандидатов в женихи.

Элинор заметила, что рука ее терзает фиалки и от них уже остались одни клочки. Она никогда не думала, что люди могут страдать, чувствовать себя униженными ее гордыней. Она одевалась, в унылые тона и не следила за модой, надеясь, что явится тот, кто сможет разглядеть ее за всем этим камуфляжем. Ее не интересовали мужчины которые, подобно мотылькам, слетаются на яркие цвета, и она боялась ошибиться. Но как же он мог явиться, тот, самый нужный, если она сама возвела неприступный барьер в виде герцогского титула? Пора заканчивать поиски. Может быть, это и хорошо, что не надо учиться открывать грудь и флиртовать, как требует Энн?

— У вас красивые дети? — спросила Элинор.

Вильерс растерянно моргнул.

— Затрудняюсь ответить.

— Вы так и не пояснили, эти трое хотя бы теперь с вами?

— Да.

— Вы уделяете им внимание? Полагаю, что переселение из борделя в герцогский дом могло вызвать некоторое потрясение в детской психике.

— Ваш папа часто навещал вас в вашей детской?

— Разумеется, он заходил к нам. Хотя чаще всего нас выводили к нему в гостиную.

— Я еще не привык к ним, — ответил Вильерс. — Мой дворецкий позаботился о том, чтобы нанять им несколько нянек. С ними все в порядке.

Элинор вовсе не понравился такой казенный подход к несчастным, отданным в руки лакеев, которые, как известно, еще более чем господа, жестоки в отношении бастардов. Конечно, это не ее дело, но...

— Я уже два года собираюсь навестить Лизетт, — неожиданно для себя произнесла она.

Он кивнул:

— Возможно, мы встретимся с вами в Севеноуксе?

Элинор вложила кончики пальцев в его протянутую ладонь.

— Я еще должна спросить об, этом мою мать, ваша светлость. Возможно, у нее не окажется времени, чтобы сопроводить меня.

Он глянул на нее с улыбкой. Он не сомневался в том, что герцогиня-мать отменит все свои прежние обязательства ради устройства брака своей дочки с Вильерсом.

— Само собой, — ответил он.

— Вряд ли она очень обрадуется, услышав о вашей большой семье, — заметила Элинор.

— В таком случае мне особенно приятно, что вы так спокойно выслушали мои признания и готовы примириться с существованием лишних ртов. Мне кажется, леди Элинор, вы не похожи на остальных членов вашей семьи, — сказал Вильерс. — Ни на мать, ни на отца.

— Да, у меня несколько другой темперамент, — согласилась Элинор. — А вы похожи на своих родителей?

— Их уже нет в живых. Я едва знал моего отца и могу очень мало сказать о моей матери. — Было что-то такое в его тоне, что препятствовало дальнейшим расспросам.

— А где находится ваше фамильное поместье? — спросила Элинор.

Он смерил ее взглядом:

— Так вы действительно не удосужились ничего разузнать обо мне?

— А зачем?

— Нас, герцогов, слишком мало, и все мы общаемся между собой. Тут не надо прилагать особых усилий. Ваш брат, например, в приятельских отношениях с герцогом Эстли.

— Я знаю. — Элинор стала подниматься по ступеням.

— Полагаю, вы знаете Эстли?

— Скорее его знает мой брат, как вы сами сказали, — ответила она. — Когда-то он проводил с нами уйму времени... Но теперь он женат... Мы видимся не часто. Сейчас я должна найти мою мать. Полагаю, она где-то возле столов с оранжадом.

— Сначала вам следует подправить свою прическу, — заметил Вильерс. Он слегка потянул один локон.

— Он похож на сельский слизень, — поморщилась Элинор, вытащив из прически еще один такой же.

— Интересно, чем это сельский слизень может отличаться от городского? — спросил Вильерс.

— Городской слизень должен быть хорошо напудрен. — Заметив усмешку в его глазах, она зашвырнула оба локона в кусты сирени.

— Вы позволите мне сопроводить вас к вашей матери? — спросил он.

Если он сопроводит ее, это будет означать их помолвку. Слухи о ней распространятся по всему Лондону.

— Не стоит, — произнесла она. — Я еще должна обдумать все, что вы мне сказали, ваша светлость. Если я решу продолжить наше знакомство, то нанесу визит в Кент.

— Вы очень необычная леди, — медленно произнес Вильерс.

— Ошибаетесь, я самая обычная и даже зануда во многих вопросах. Особенно когда речь заходит о моей чести.

— Вы не знаете, как это необычно для меня, герцога, говорить с прекрасной юной леди, которая так холодна и рассудительна.

— Прошу извинить меня, если я снова чем-то задела вас, — ответила Элинор. — С самого начала я употребила недостойное сравнение с комнатной собачкой, а теперь не проявляю должного энтузиазма в отношении вашей персоны.

В его глазах играла улыбка, хотя губы были плотно сжаты.

— Значит ли это извинение, что вы намерены исправиться и дать мне какой-то стимул для ухаживания?

— Думаю, наши с вами чувства примерно одинаковы, — ответила Элинор. — Мы оба чувствуем интерес друг к другу, но понимаем, что осторожность не помешает.

— Я вижу, к нам приближается целая компания, — заметил Вильерс, отходя в тень. — Если вы не желаете быть замеченной наедине со мной, то вам лучше удалиться.

Отвернувшись, она продолжила свой подъем.

— Я появлюсь в Севеноуксе через пару дней, леди Элинор, — сказал он ей вслед. — И буду весьма огорчен, если не найду вас там, — добавил он.

— Доброго вечера, ваша светлость, — произнесла Элинор, присев в прощальном реверансе.

— Леопольд, — сказал Вильерс.

— Что вы сказали?

— Мое имя Леопольд, — повторил Вильерс и исчез среди разбитых мраморных колонн.


Глава 3


Леди Элинор не задумывалась, для каких забав были насыпаны фиалки и подогрета вода в бассейне. Но герцогу Вильерсу это было известно. По окончании официальной части герцог Элайджа собирался искупать в душистой воде свою жену — прекрасную Джемму. И слегка порезвиться там вместе с ней.

Вильерс спокойно усмехался, думая об этом. После нескольких месяцев, когда он волочился за ней, словно глупый телок, он больше не ревновал.

Какое же это было наслаждение, просто думать о ней без острых приступов ревности!

Теперь он желал леди Элинор, дочь герцога Монтегю. Она была полной противоположностью Джеммы — высокой, стройной и величественной, с патрицианской кровью, которая питала ее красоту, сказывалась в каждом ее движении. Джемма была красива, умна и одеяния ее были безупречны.

А Элинор? Она оказалась вовсе не такой гордячкой, как он ожидал. Ее наряд был тошнотворным, не говоря уже о прическе. Но она этого ничуть не стеснялась, судя по тому; как непринужденно забросила расплавившиеся фальшивые кудри в кусты.

Джемма казалась выше и стройнее, но Элинор — гибче. Ее свежие чувственные губы были розовыми, как у какой-нибудь танцовщицы, но без макияжа. Он мог поклясться, что на ее губах не было следов помады, но они были темнорозовыми. Разве такое возможно в природе?