Та, другая Элинор хотела, чтобы он целовал ее ладони. Она готова была решиться на что-то безумное — сорвать его шейный платок, например, и поцеловать его стройную шею.

Но нынешняя Элинор упрямо сжала губы.

— Тогда я объясню снова, — сказал Гидеон. — Я не понимал тогда, что ты мне необходима, как воздух, что я не могу без тебя жить. Я думал, что испытываю простое влечение, которое могу побороть. Но без тебя я весь обмяк, словно из меня выпили всю кровь. Я казался себе жалким, не узнавал себя.

— И ты ни разу не заговорил со мной об этом, а ведь мы виделись столько, раз после твоей свадьбы!

— Я говорил об этом с Адой...

— Что? Нет... это немыслимо.

— Она понимала меня. Я стал говорить с ней об этом, когда заметил, что она не испытывает интереса к супружеским отношениям, — пояснил Гидеон. — Воля моего отца пагубно отозвалась и на этой бедняжке.

— У вас не было близости?

— Всего несколько раз, и то в самом начале. После этого она начала кашлять. Ее тяготили супружеские радости. Я рассказывал ей, как ты хотела меня, как хорошо нам было вдвоем.

Элинор с трудом перевела дыхание.

— Я польщена... я даже вообразить не могла ничего подобного.

— В мире найдется не много женщин, таких как ты, — заверил ее Гидеон. — Тебе известно, что ты настоящее сокровище, Элинор? Я едва сдерживаюсь, чтобы не поцеловать тебя. Я хотел бы взять тебя на руки и уложить на эту постель. Но это был бы неподобающий поступок. Ты согласна?

— Да, пожалуй, — ответила она, придя в изумление.

— Чем больше я смотрю на тебя, тем громче во мне говорит голос долга и чести, — продолжил он. — Впрочем, если бы я сейчас и нарушил правила, это было бы в порядке вещей. Ведь Ада все знала о нас...

— Не надо, прошу тебя, — твердо сказала Элинор. — Тебе пора уходить, Гидеон, и готовиться к завтрашнему путешествию к тетушке Ады.

— Но я непременно вернусь за тобой, — пообещал он голосом, полным томления. — Ты не можешь оставаться здесь с этим Вильерсом.

— Я гощу у Лизетт, а не у него.

— Я видел, как он смотрит на тебя.

— Он женится на Лизетт, — успокоила его Элинор.

Гидеон презрительно фыркнул.

— Наконец-то он напоролся на отказ у леди,— с гордостью произнес он. — Придется ему обойтись без тебя, Элинор.

— Как я уже говорила, он женится на Лизетт, — сказала она, направившись к двери. — Мне действительно пора ложиться спать, Гидеон, день выдался трудный, я очень устала.

— Я хотел бы поцеловать тебя, но не стану этого делать. Боюсь, что не смогу остановиться. Я мужчина и должен нести ответственность за нас обоих.

Элинор судорожно сглотнула.

— Ты прав, — произнесла она без особого энтузиазма, открывая дверь.

Боже, она мечтала об этом годами, он наклонился к ней и приблизил губы к ее губам.

— Попроси меня, Элинор, и я останусь, — прошептал он. — Только попроси.

Та, прошлая Элинор непременно так бы и сделала. Она попросила бы. И она разожгла бы до неба костер его страсти.

Но сейчас Элинор осталась совершенно спокойной. Гидеон показался ей слишком, приторным и пассивным.

— Не сегодня, — ответила она, при этом голос ее дрогнул. — Так поступать не следует, ты был совершенно прав.

Она затворила за ним дверь и тут же вынуждена была снова открыть ее под напором его руки.

— Я все-таки не решаюсь оставить тебя здесь с Вильерсом и его бастардами, — сказал он.

— Я здесь в гостях у Лизетт, — напомнила ему Элинор!

— Надолго?

— Хочу побыть здесь еще несколько дней, — ответила она.

— Я вернусь сюда за тобой, — пообещал он. — Вернусь и увезу тебя с собой в Лондон.

— Но тогда все догадаются...

— Я люблю тебя, — напомнил он. — Хочу, чтобы все об этом знали. Пусть осуждают, лишь бы ты была рядом со мной.

— Ну и прекрасно, — произнесла Элинор. Она закрыла за ним дверь и прислонилась к ней с обратной стороны. — Прекрасно, — повторила она без особого энтузиазма.


Глава 23


Ноул-Хаус, загородная резиденция герцога Гилнера

20 июня 1784 года


— Кто-нибудь должен подыскать место для тайников с сокровищами, чтобы мы могли начать игру с детьми, — сказала Лизетт и обратилась к Элинор: — Почему бы тебе, не заняться этим? Их надо закладывать на природе, а заодно ты могла бы отлично выгулять свое толстое чудовище с черным носом. Мне нужно четыре места, чтобы запрятать какую-нибудь чепуху — куриное яйцо, например. А вечером я напишу подсказки для маленьких сыщиков.

— Похоже, собирается дождь, — заметил Вильерс.

— Тогда отправляйся с ней — будешь держать зонт, — сказала Лизетт, повернувшись к матери Элинор: — Могу я попросить вас...

Элинор поднялась и пошла прочь, не дослушав и не проронив и слова, Вильерс следовал за ней. У нее было состояние, чреватое взрывом, истерикой. Ее сознание блуждало в тесноте между печалью и страхом, она не могла понять, что с ней происходит.

Эстли оставил после себя мрачную атмосферу с этим своим ореолом вдовца и запоздалым раскаянием. Разумеется, он не изменил своим моральным принципам и отбыл на заре, когда весь дом еще спал.

— Вы грустите, потому что ваш принц покинул вас? — спросил Вильерс.

— Он еще вернется, — ответила Элинор, небрежно глянув на него через плечо, и приказала лакею привести Ойстера.

— В этом невозможно усомниться, стоит лишь вспомнить, как он вел себя вчера.

Выражение лица у нее было довольно странным, на нем отражалась буря эмоций. Наконец появился лакей с Ойстером, выражавшим свою щенячью радость по поводу предстоящей прогулки.

— Тихо! — прикрикнула на него Элинор.

Вильерс отцепил с пояса свою шпагу, чтобы она не била ему по ногам, когда он будет носиться вслед за мопсом, и вручил ее лакею. Тот передал ему собачий поводок. Вильерсу не нравился этот дьявольский щенок, но он делал вид, будто не замечает его.

— Спокойно приказал он, и Ойстер тотчас умолк.

Они свернули на тропу вправо от дома. Элинор шла впереди с таким видом, что Вильерс понял: галантная беседа в данный момент невозможна. В отместку за это он крепко натягивал поводок, отказываясь тащиться за Ойстером туда, куда тот пожелает. Понадобилось немного времени, чтобы пес усвоил дрессуру Вильерса и команду «рядом». Всем своим видом щенок давал понять, что он вполне разумное создание и умеет прилично себя вести.

Выйдя из сада, вся группа направилась вверх к лесистым холмам. Элинор так спешила, что порой терялась из виду, но Вильерс с Ойстером придерживались своего темпа.

«Надо было прихватить Тобиаса с собой, — подумал Вильерс. — А возможно, и девчонок». В этом случае у него был бы вид почтенного отца семейства. А Элинор невольно изображала бы тогда разгневанную истеричную супругу. Он был в восторге от этой воображаемой картины, пока не вспомнил о перемене своей участи и о Лизетт. Прекрасной, златокудрой Лизетт.

Ему вдруг стало жаль Ойстера. Разве вправе он так затягивать его поводок? Песик должен радоваться прогулке.

Тропа между тем уходила резко вправо и вверх, к горным ручьям. Сколько же там оказалось камней, набросанных как попало матерью-природой, когда они пришли! Были и огромные валуны, размером с карету. В дальней стороне широкого ручья виднелись заросли ежевики, поднимавшиеся на холм.

— Элинор! — громко позвал Вильерс, начиная чувствовать тревогу.

— Да? — Ее голова высунулась из-за скалы.

Оказывается, она совсем рядом. Вильерс почувствовал себя глупо.

— Мы с Ойстером уже здесь.

— Вижу.

— Что вы делаете?

— Любуюсь окрестностями. Мы столько раз бегали здесь детьми. Какой простор тут для Ойстера! Может быть, он научится плавать? Нет, лучше не надо, еще простудится.

Вильерс бросил взгляд на песика, присевшего у его ноги. Лишь непрерывно крутящийся хвост выдавал его возбуждение.

— Пожалуй, я спущу его с поводка, — сказал Вильерс.

— Вы уверены? — спросила Элинор. — Я никогда не...

Одно движение руки, и свободный щенок взмыл от радости вверх, а потом понесся в просветы между скал. Плюхнувшись в воду, он завизжал как поросенок. Как бы он не утонул!

— Идемте за ним, — сказала Элинор. — Его даже не видно.

Голова Элинор тоже исчезла.

Вильерс вздохнул. Ему вовсе не улыбалось карабкаться на скалы. Его одежда была не приспособлена для этого. Он бы предпочел сейчас оказаться в Лондоне, в своем любимом шахматном клубе за доской со знакомым противником.

Все же он умудрился полазить вокруг скал, не изодрав своих туфель. Солнце уже стало садиться за скалы. Широкий ручей перемежался водоворотами и образовывал канавки. К его облегчению, жара спала, хотя скалы все еще были раскалены. Они отсвечивали белым, как утесы в Дувре.

— Где вы? — крикнул он Элинор. — О...

Она облюбовала для себя одну такую канавку. Это было скандально и восхитительно — Элинор освободилась от туфель и стянула чулки, обнажив стройные лодыжки. Ее пальчики взбивали воду, как маленькие рыбки. Глянув на него, она наконец улыбнулась. От ее плохого настроения не осталось и следа.

— Мы с братом возились здесь часами, когда приезжали в гости, — сказала она.

Вильерс присел и сбросил башмаки, хотя не любил холодной воды. И ему вовсе не нравилось разоблачаться на природе. Но ради Элинор он мог пренебречь своими «нравится и не нравится». Ради того, чтобы найти с ней общий язык.

— Лизетт тоже любит полоскать ноги в горном ручье? — спросил он и тут же обругал себя за это. В данный момент не следовало упоминать ее имя.

— О нет, — помолчав, ответила Элинор. — Она этого не любит. Зато она любит вон те прекрасные розы.