— Что здесь за сборище? — раздался голос Лизетт, сбегавшей со ступенек. — Беатрис, я повсюду ищу тебя, где мои краски и кисти? Мне пришла в голову фантазия написать этих удивительных малюток! — Она улыбнулась, встретившись взглядом с Элинор: — О, Элинор, невозможно не испытать прилив вдохновения, глядя на их жизнерадостные улыбки в такое прекрасное солнечное утро!

— Да-да, — вяло поддержала Элинор, — они научились улыбаться, когда избавились от миссис Минчем.

— Их радость так прекрасна!

Элинор повернулась к Вильерсу, чтобы скрыть от нее свое разочарование. Лизетт выбрала для своих восторгов самый неподходящий момент, не дав Вильерсу произнести самое главное. Наконец он снова собрался с силами.

— Я ваш отец, — произнес он.

Люсинда, услышав это, прищурилась, а Филлинда широко распахнула глаза. Он был поражен тем, как много узнал о них в этот напряженный момент. Их лица были одинаковы, но в душе у каждой было свое.

Ему на выручку поспешил Тобиас, вынырнувший из-за угла кареты. Люсинда мгновенно устремилась к нему, а Филлинда принялась ерзать у Вильерса на руках и даже слегка стукнула его по плечу своим маленьким кулачком, прежде чем он понял, что и она хочет встать на ножки.

Прячась за спиной Тобиаса, Люсинда крикнула Вильерсу:

— Ты не наш папа, Тобби отведет нас к нашему отцу, он обещал...

— Ваш отец перед вами, — показал тот на Вильерса с веселой улыбкой.

— Их отец он? — медленно произнесла Лизетт, с удивлением уставившись на Вильерса. — Боже, да вы просто образец мужчины!

При этих ее словах кто-то из слуг хихикнул и тут же словно поперхнулся.

Вильерс постарался придать своему лицу благородное отцовское выражение.

— Я ваш отец, который имел несчастье потерять вас, когда вы были совсем крошками. Но сегодня я счастлив вновь обрести вас.

— Ты умудрился потерять нас обеих, — печально изрекла Люсинда.

Филлинда пряталась за Люсинду, а та — за Тобиаса.

— Да, — понуро подтвердил Вильерс, — я потерял вас обеих одновременно.

— Какая грустная беспечность, — произнесла Лизетт не совсем дружелюбно.

— Я виноват, — признал Вильерс.

Что еще мог он сказать? Он раскаивался, он чувствовал свою вину все последнее время. Но, прежде всего он был герцогом и ощущал вес своего титула.

Тобиас подтолкнул Люсинду к отцу.

— Он не такой плохой, чтобы так бояться его, — напутствовал ее он, и это услышал весь штат прислуги в доме.

Вильерс привык к тому, что его жизнь проходит на глазах его лакеев, но в нынешней ситуации он казался смешным. Жало унижения, терзавшее его, вырвалось, несомненно, из дантовых кругов ада.

Он обернулся к Лизетт.

— Вы можете поручить этих детей вашему дворецкому? — спросил он. — Им нужно немного горячей воды и мыла.

— Дворецкому? Какая ерунда, я сама отведу их в детскую и сделаю все распоряжения.

Взглянув в ее улыбающиеся небесно-голубые глаза, обе малышки так и потянулись к ней.

Вильерс, пропустив вперед Элинор, тоже направился к дому. Когда она стала подниматься по ступенькам, он невольно залюбовался ее осиной талией, гадая, насколько зависит это ее достоинство от ее же корсета.

На самом верху лестницы они остановились вдвоем.

— Хотите знать, о чем я сейчас думаю? — спросила она с улыбкой.

— Я догадываюсь, так что увольте меня от этого, — подавленно произнес он. — Не надо говорить, как вы мне сочувствуете...

— О Люцифер, ангел первых лучей утра, каким блестящим было твое падение! — торжественно произнесла она и тут же вспорхнула прочь от него, еле сдерживая усмешку.

Ему нравился их флирт с Элинор, их игра. Но он не мог оставить за ней последнюю реплику. Оказавшись у себя, он прошел на балкон и заглянул в ее спальню. Убедившись, что служанка отсутствует, он легко проник к ней через окно.

Элинор, мывшая руки, оглянулась на него с недовольным видом. Он схватил эти прекрасные руки и приник губами к ее губам. Он поцеловал ее так внезапно и жадно, что вполне мог рассчитывать на затрещину или ругательство.

Но только не от Элинор.

Ее нежные руки обвились вокруг его шеи, потом одна из них распустила ленту и стала ворошить его волосы. Она прижималась к нему, вздыхала и томно постанывала, когда он скользил рукой по ее бедру.

Все это было в порядке вещей для него. Он знал, как воспламенить леди, превратив ее в раскаленную лаву, и затем отлить в новой форме, чтобы она забыла собственное имя и помнила только его.

Он знал сейчас, что Элинор волнует не его титул и не его красота, тем более что он не слишком красив. И даже не его деньги, которых было немало. Она терлась о его жезл столь бесстыдно и в то же время невинно, что этого нельзя было купить ни за какие деньги.

Все было как всегда, как со всеми... И вдруг одна черная мысль постучалась в его сознание...

— Ты думаешь о нем? — требовательно спросил он.

— Да, — мгновенно отозвалась она. — А что? Тебе это разве мешает?

Сердце его упало, он опустил руки, обнимавшие ее. Она прижалась к нему.

— Целуй меня, — приказала она.

Заглянув в ее полузакрытые глаза, он застонал, будучи не в силах контролировать себя, и сдался на ее милость. Пусть фантазирует, она ведь не мешает себя целовать. Пусть думает о другом. Противнее всего, что он знает, о ком. Она слишком свободна, чтобы он мог ее контролировать. В конце концов, он просто мужчина, и она слишком лакомый кусок для него.

Он сжал ее осиную талию, задыхаясь от отвращения к самому себе.

— Ты, конечно, носишь корсет? — прошептал он ей в ухо.

Она хихикнула, и он почувствовал, что сходит с ума от охватившего его желания.

— Зачем тебе это знать? — спросила она.

— Хочу знать, насколько естественна твоя тонкая талия, — охладил он ее воображение, шаря своими многоопытными руками по ее спине. — Чудесный лиф из флорентийского шелка, — проворковал он, покусывая ее ушко. — Мне нравится эта газовая вставочка с шотландским орнаментом...

— А как насчет корсета, есть он на мне или нет? — усмехнулась она.

— Это мне еще предстоит проверить, — прошептал он, внезапно отстраняясь из-за шорохов у двери. В последний раз он с вожделением окинул взглядом ее рассыпавшиеся волосы, горящие щеки и глаза, а затем шагнул в распахнутое окно. — Я непременно найду ответ на этот вопрос сегодня вечером, — пообещал он на прощание.


Глава 16


Элинор купалась в своих мыслях в тишине, они текли весьма прихотливо. Она затеяла опасную игру с Вильерсом. А почему бы и нет? Зачем отказывать себе в удовольствии?

Приятно флиртовать с тем, кто только учится этому, учится юмору и изяществу. Он хочет обладать, она хочет играть, но на грани, на волосок отпадения. Она чувствовала, как наполняется счастьем зияющая пустота, оставшаяся в ней после разлуки с Гидеоном.

Пусть даже она и не любит Вильерса, ей довольно этой одуряющей похоти, охватившей ее. Она наслаждалась самой мыслью об этом, хотя должна была гнать ее от себя. Почти любая девушка из общества была бы в шоке, заметив в себе такое. Похоть являлась исключительно мужской привилегией. Леди имели право испытывать лишь платонические чувства до скрепления брачного документа, да и после многие не могли позволить себе выглядеть в глазах мужа слишком естественными.

Ее Гидеон был юн, красив и строен. Вильерс обладал мужским обаянием.

Она хотела его и не стыдилась этого. Она также не стыдилась того, что одновременно продолжает любить Гидеона и нежится в той самой их копне сена, находясь в объятиях Вильерса.

— Я надену облегающий французский лиф, — объявила она Вилле после купания. Лиф был выполнен из тончайшей бледно-лиловой тафты и сидел без единой морщинки. Достаточно было провести рукой по канареечножелтым пуговкам спереди, и вся красота вываливалась наружу.

— Вы уверены? Однажды вы сказали, что никогда не наденете его, потому что корсет под ним будет слишком заметен, — сказала Вилла.

— Можешь не подавать мне корсет. Моя грудь достаточно упруга и без него.

Вилла на миг замерла, но спорить не стала.

— Леди Энн не выйдет к ужину, — сказала она, доставая шкатулку с косметикой.

— Что с ней? Она больна?

— Слегка. После вчерашнего ужина. Мэри сказала, что на сегодня она заказала себе только куриный бульон.

Элинор усмехнулась про себя, сестра явно перебрала накануне с шампанским и пуншами. Раскрыв шкатулку, она принялась экспериментировать. Для начала старательно обвела тушью глаза, подкрасила брови и ресницы и стала похожа на насупленного барсука. М-да, она явно не такая умелица, как Энн.

— Вы слегка перестарались, — заметила бдительная Вилла.

— Я похожа на барсука? — с усмешкой спросила Элинор.

— Скорее на саму смерть. Эти круги возле глаз, бр-р!

Элинор, вздрогнув, принялась снимать свою боевую раскраску. Она оставила совсем чуть-чуть туши на глазах, положила немного румян на щеки и губы. Закончив, она залюбовалась собой в зеркале.

Ее наряд был революционным по сравнению с жесткими атласными лифами на корсетах, которые вытеснила французская мода. Эти легкие французские лифы появились еще в прошлом году, но ей и в голову не приходило купить себе нечто подобное. А ее сестра купила.

Это хорошо, что у нее есть такая сестра, которая схватывает все на лету.

Вилла уложила ее волосы волнами и завитками и украсила фиолетовыми блестками, превосходно оттенившими ее глаза. Долой смерть, долой барсука — она отлично выглядит! Она даже послала воздушный поцелуй себе самой в зеркале, от чего Вилла прыснула, не удержавшись.

— Я не слишком экстравагантна? — спросила она у нее, собираясь подняться.