Увиденное повергло девушку в шок. Ее жилище в Нижневартовске, которым она так гордилась, с каждым шагом по дубовому начищенному паркету съеживалось, как шагреневая кожа, и превращалось в убогую келью. Она и представить себе не могла, что в кирпичных элитных многоэтажках бывают двухэтажные двенадцатикомнатные квартиры с тренажерным залом, массажным кабинетом и тремя ванными. Со всех сторон ее окружало много света, салонной мебели, антикварных вещиц и картин. В кабинете, например, над камином, висел прелестный натюрморт — ей было небрежно сообщено, что это Ренуар. На специальном компьютерном столе стоял «Пентиум» последней модели со всеми необходимыми прибамбасами, которые она так мечтала освоить. В гостиной потолок украшала хрустальная каскадная люстра, паркетные полы прикрывали мягкие шелковистые ковры, а окна — итальянские атласные шторы лазурного цвета. Здесь же в углу стоял «Стейнвей», руки так и чесались открыть крышку и пройтись по клавишам стремительным арпеджио, но она обошла шикарный рояль стороной, тенью следуя за хозяйкой.

«Да! Здесь явно неравнодушны к красивым и ценным вещам, — подумала девушка, разглядывая лиможский чайный сервиз, играющий нефтяными разводами. — Вот только жаль, что на каждой из них лежит трехмиллиметровый слой пыли».

И все-таки складывалось впечатление, что изыску хозяев здесь чего-то недостает. Она вдруг поняла, что нигде не заметила ни одной семейной фотографии, той мелочи, которая придает дому индивидуальность и теплоту. Только в кабинете ей припомнился портрет, написанный маслом. На нем была изображена молодая женщина в полный рост. И Настя пожалела, что не смогла как следует рассмотреть картину, висевшую в нише, напоминающую жертвенный алтарь.

— А вот и твоя вотчина, — произнесла Алла, добравшись до кухни.

Казалось, Настю уже ничто не может удивить, но кухня поразила ее огромным рациональным пространством, полами с подогревом и навороченной бытовой техникой, предназначенной облегчить жизнь домашней прислуги. Вот только сейчас она производила впечатление незаслуженно забытого ребенка — грязная посуда горой лежала в раковине. На столе в плетеной хлебнице сох хлеб — непростительная роскошь. А на красивой мозаичной плитке пола виднелись подозрительные пятна, напоминающие пролитый кофе. Заляпанная плита и сиротливая кастрюлька на ней молчаливо взывали о том, чтобы по ним прошлись чистящим порошком. Алла, конечно, ничего не замечала, она была выше этого.

— Для поездки в супермаркет или на рынок будешь пользоваться машиной и шофером Мишей. Он знает, куда тебя вести. Только предупреждай его заранее, когда соберешься пополнять запасы холодильника, — наставляла Алла, нетерпеливо поглядывая на часы. — Деньги на домашние расходы отец выдаст вечером. Он завтракает без пятнадцати восемь, я, летом, в десять. Мы предпочитаем американский завтрак. Хлопья с молоком, яичница с беконом, молочные йогурты, обезжиренный творог, кофе, сливки, тосты с джемом. Фрукты, всевозможная зелень, соки и минеральная вода — обязательно. Обедаем мы вне дома. В остальном по ходу разберешься, — Аллочка-людоедочка мило улыбнулась в дверях, — если задержишься здесь, поняла, домработница?

— Поняла, — ответила Настя. — Стой! — Алла замерла на месте. — А ты любишь вареники с вишней, пампушки с медом, блинчики с ливером или домашние сибирские пельмени?

— Я в жизни ничего похожего не пробовала, — растерялась владелица роскоши, но, быстро обретя былую наглость, заявила: — Вот и приготовь что-нибудь из этого на ближайший ужин. Кстати, ужинаем мы все в разное время. Начиная с восьми вечера и до глубокой ночи. Но тебе будет не трудно лишний раз разогреть, ты ведь не приходящая прислуга в отличие от других.

Подпустив шпильку, она захлопнула дверь. Фигуры на шахматном поле были расставлены, позиции определены. Я — королева, ты — пешка, и не дай тебе Бог стать проходной. Пора приниматься за работу.

Если бы не двухмесячное пребывание в столице, Настя сейчас очень долго ломала бы голову над этим щемящим душу техническим прогрессом. А так она довольно уверенно залила в посудомоечную машину моющее средство, засунула в него первую порцию грязных тарелок и включила чудо немецкой фирмы «Bosch».

К вечеру трехкамерный холодильник ломился от простой, но вкусной еды, квартира блестела, ковры манили своей чистотой, а ноги и руки у Насти гудели.

Лежа в кровати, Настя перебирала в голове бесконечный список того, что она должна делать и чего не должна. На что имеет право, а о чем не смеет и мечтать.

Итак: она должна наводить порядок во всех комнатах, за исключением кабинета, спортзала и спальни Станислава Дмитриевича. Тот, по словам Аллы, терпеть не мог, когда копаются в его вещах. Она должна: отвечать на телефонные звонки, вытирать пыль, пылесосить ковры, скрести ванные комнаты, сортировать белье в прачечную, закупать продукты и готовить ужин. Она не должна: приближаться к письменному столу Д.В., читать какую-либо документацию, письма, уходить без уведомления из дома, заводить шашни с шофером, приводить сюда посторонних и давать им номер телефона. Она имела право пользоваться книгами, имела право на выходной и не имела права высказывать собственное мнение в присутствии чьих бы то ни было гостей. Последнее не очень беспокоило. Вряд ли кто-нибудь из приглашенных станет интересоваться ее мнением. А высказывать суждение по тому или иному вопросу без того, как к тебе обратились, во все времена считалось плохим тоном. Так, во всяком случае, ее учили.


Для того чтобы навести идеальный порядок в квартире Градских, Насте пришлось скрести, чистить и мыть с восьми утра и до восьми вечера целую неделю, после стало легче. Она, что называется, поймала ритм. У нее даже появилось свободное время, и Настя с толком для себя его использовала: записалась на трехмесячные курсы референтов-переводчиков. Курсы считались хорошими, обещали «заняться вашим трудоустройством» и находились в центре на Чистых прудах. Обошлись они Насте на треть дешевле, чем остальным. После собеседования и тестирования девушке сообщили, что с ее уровнем знания языка ей нечего делать в языковой подготовительной группе. А вот компьютерные программы и делопроизводство необходимо освоить, если она хочет устроиться на выгодное место. Настя очень даже хотела, поэтому три раза в неделю — во вторник, пятницу и воскресенье — отправлялась на двухчасовые занятия. А когда в квартире Градских никого не было, девушка бессовестно грешила — включала компьютер Аллы, которым та практически не пользовалась, и изучала Word, а заодно и факсимильную технику. За прошлый месяц она уже научилась вставлять внутрь факса рулон бумаги и поняла, как работает копировальный аппарат. Иногда Настя баловала себя и присаживалась к роялю, но это случалось редко. И вообще, жизнь была замечательной, если бы не напряженные отношения с дочкой такого милейшего человека, как Д.В. С Аллой Насте никак не удавалось найти общий язык. Их отношения с первого дня можно было охарактеризовать, как «тихую конфронтацию». Аллочка то играла в подругу, то изображала капризную хозяйку.

Вот и сейчас, когда Настя стояла у плиты и занималась сырным суфле, дочка Д.В. сидела на стуле и мешала ей своими разговорами — сегодня она выбрала для себя роль задушевной подруги.

— Тебя как в детстве называли родители? — спросила Аллочка. Она даже не удосужилась застегнуть наброшенный на плечи халатик. В просвете мелькало ее золотистое соблазнительное тело и прозрачный треугольник от трусиков. А ведь в любую минуту на кухне мог появиться водитель Миша, который уже вернулся в квартиру, доставив Д.В. на рабочее место.

— Так как — солнышко или рыжик? — пристала Алла, болтая голой ногой.

— Намекаешь на мой семафорный цвет? — засмеялась Настя, натирая на терке сыр.

— Не намекаю, а говорю открытым текстом.

— Не угадала, «морковкой» меня звали.

— Морковкой?! Сразу видно, что тебя любили. Только любящие родители могут придумать своему чаду такое премиленькое имя.

Насте послышались завистливые нотки, но она подумала, что это ей показалось, потому что, обернувшись, она увидела на круглом кукольном лице саркастическую ухмылку.

— А тебя, можно подумать, не любят?

— Почему же? Любят — каждый по-своему. Стасик, например, в порыве нежности величает меня королевой Хаоса. Но речь сейчас не обо мне, а о тебе.

Настя разбила несколько яиц, отделила желтки и начала вручную взбивать белки в фаянсовой миске.

— Вот скажи, что это ты крохоборничаешь? Живешь на всем готовом, могла бы купить себе парочку сносных тряпок. А то на тебе черная кофточка или коричневое платьице — вещички, конечно, миленькие, но морально устаревшие.

— А ты хочешь, чтобы я готовила и убиралась в туалетах от Картье или от Живанши, окутанная облаком Кристиана Диора.

— О! Какие глубокие познания. Не зря несколько месяцев залетная красавица гуляла по Москве.

«Гуляла по Москве»! Настя сурово поджала губы. Вот именно этого ей больше всего и хотелось, просто погулять по прекрасному городу. Она так и не узнала белокаменной толком — витрины, супермаркеты, рынки, химчистки, курсы — вот то, с чем ей приходилось сталкиваться каждый день. А где же старинные улочки, где музеи с известными на весь мир картинами, концертный зал с классической музыкой, церкви с их величественным убранством — где все то, что она так мечтала увидеть? А глубокие познания о туалетах и искусстве макияжа нижневартовская домработница почерпнула из каталогов, в изобилии разбросанных в комнате Аллочки, да из ее забитых платьями, костюмами, пиджаками, свингерами и шубами двух бездонных платяных шкафов, которые ей приходилось разбирать.

Настя подавила рвущийся наружу вздох и, добавив молока к маслу и муке, все хорошенько перемешала.

— Отец вроде бы не скупой, отвалил тебе 250 долларов в конце месяца, — гнула свою линию хозяйская дочка, забрасывая в алый ротик арахис из вазочки. — Куда же ты первую зарплату пристроила, если не на тряпки?