Они находились далеко от Варанаси, на северо-западе, в уединенном месте, вдали от торговых путей и больших рек. Никто, кроме тхагов, здесь не бывал. Жители давно покинули отроги высокого горного хребта на границе с Непалом – еще во время войны с англичанами в 1815–1816 годах. Местные царьки стали марионетками в руках могущественной семьи Рана. С этим семейством у тхагов была договоренность: в свое время они помогли его членам упрочить свою власть. Все это сектанты объяснили Саджилис. Им предстояло преодолеть последний этап пути, после чего перейти границу и проникнуть в Пенджаб под личиной торговцев, идущих на паломничество в Хайдарабад.

Предусмотрительные и хитрые, они даже привели с собой груженных табаком и солью верблюдов, а также мулов с грузом болванок олова и тяжелых отрезов китайского шелка. Караванщики, чьи услуги были щедро оплачены золотом, согласились проводить тхагов до пустыни Тар. Они расстанутся задолго до появления на горизонте первых дюн – путь тхагов лежал в Лахор, где нашли пристанище беглецы.

Животные спокойно стояли в тени храма. Приход Саджилис не вызвал интереса у охранявших их караванщиков. Она была одета, как простолюдинка. Они не знали о ее высоком происхождении и считали служанкой, членом секты тхагов. Их помыслы не шли дальше, даже если они и сочли ее красивой. Стоит ли провоцировать почитателей Кали?

Кали не была хозяйкой этого храма. Подобная ей богиня обитала в этих стенах. Тхаги завладели святилищем, когда искали убежище в северо-западных областях страны. Джьештха, полная противоположность Лакшми, была одной из ипостасей богини Дурги. Считалось, что можно обратиться к ней с просьбой уничтожить накопленные врагами богатства. Саджилис в несколько шагов преодолела расстояние между входом и статуей богини, окруженной цветами и пищей, которые преподнесли ей тхаги. На голове у уродливой Джьештхи была диадема. Груди и живот ее отвисли, складки черной кожи свисали полукольцами. В руке она держала метлу.

Как обычно, находясь перед представительницей темных сил, Саджилис помолилась, прося дать ей власть над жизнями врагов. Как обычно, она произнесла проклятия, упоминая имена Мишеля и Хирал, и посмотрела богине в глаза, вспомнив, что она властвует над созвездием Скорпиона.

Этой ночью она поищет на небе подвластные богине звезды, чтобы извлечь из них яд. Саджилис была одна. Ее голос поднимался к сводам лишенного скульптурных украшений храма, отзываясь эхом из отдаленных его уголков. Она была поглощена мыслями о мести и не слышала доносившегося с улицы шума. Она не услышала шороха шагов по плиточному полу, не увидела короткой вспышки света на обнаженном клинке, не издала ни звука, когда кинжал вонзился в ее плоть на уровне живота. Она упала под ноги кривляющейся Джьештхе. Тело ее утащили в коридор, чтобы его нашли не сразу. Рана почти не кровоточила.

Много крови пролилось, когда Саджилис отрезали голову.

Глава 44

Раненые солдаты смешались с покидавшим насиженные места гражданским населением. Навстречу Мишелю и его людям двигался обоз из пятнадцати повозок с ранеными разной степени тяжести. Над обозом кружили тучи зеленых мух. Раны были кое-как перевязаны пропитанными черной кровью тряпками, блуждающие взгляды воинов скользили по картинкам пейзажа, медленно проплывавшим по обеим сторонам ухабистой дороги. Самые доблестные до сих пор крепко сжимали в руках оружие, но было очевидно, что они не смогут воспользоваться им в случае нужды.

– Афганские и персидские наемники, – констатировал Дуна.

Мишель узнавал их по заостренным чертам лица, по характерной форме бороды, по намотанным на запястья четкам. Побежденные, изнуренные, доведенные до состояния животного страха, они во всем положились на Аллаха. На головной повозке сидел совершенно целехонький мулла и пытался поддержать их моральный дух:

– Господу известны все тайны неба и земли. Он видел, как мужественно вы сражались с неверными англичанами и почитателями нечестивых богов. Он сделал вас своими воинами на земле. Кара ждет всякого, кто это отрицает. Возьмите себя в руки, сыновья ислама. Недостаток храбрости – тяжкий грех в глазах нашего Господа. Молитесь, чтобы не послал он своих ангелов прикончить тех, кто потерял веру…

Всадники поравнялись с повозкой, с которой священнослужитель произносил свои угрозы. Он окинул их горящим взглядом фанатика.

– Приветствую тебя, божий человек, – сказал Мишель.

– Да хранит тебя Аллах, – ответил мулла.

– Вы отступаете?

– Да. Мы идем в Мултан, чтобы переформировать войска и встретиться с наемниками из Пакистана и Персии.

– Вы проиграли сражение? – не утерпел Дуна.

– Нет. Мы попали в ловушку. Было условлено, что наш отряд в две сотни человек присоединится к нашему эмиру, который служит в армии рани. Близ Касура мы столкнулись с батальоном англичан…

– Касур! Неужели англичане подошли так близко к Лахору?

Удивление Мишеля легко было понять: населенный земледельцами Касур находился всего в двух-трех часах конного хода от столицы.

– Их не так уж много – батальон под руководством безрассудного и вспыльчивого полковника британской армии… Сэра Чарльза Эмингтона. Он перекрыл дорогу, ведущую из Лахора на юг, но у него слишком мало сил, чтобы начать осаду Касура. Этот пес стер нас в порошок.

Мишель представил себе, как этот вышеупомянутый пес скулит в предсмертной агонии… Сэр Чарльз Эмингтон был его противником, вечным врагом, который торжественно поклялся повесить Мишеля в Калькутте. Мишель же мечтал заставить его заплатить за поражение при Ватерлоо. Снова вспомнил он о героической смерти отца, шедшего в бой в последнем каре императорской гвардии. Его отец сражался под Аустерлицем, под Москвой, на Волге, и вернулся домой вместе с призрачными остатками великой армии, уничтоженной на просторах России… Его отец в ходе отчаянной атаки отрубил левую руку сэру Генри Хардингу, виконту, рыцарю ордена Бани, генерал-губернатору Индии и нынешнему маршалу британской армии, готовящейся завоевать Пенджаб…

Он чувствовал себя обязанным почтить его память славными делами.

– Мулла, я вижу, у тебя есть люди, способные сражаться, – сказал Мишель, осмотрев повозки. – Пусть они пойдут со мной!

– Они обессилели. На их глазах умерли их товарищи…

– «Аллах избавил их от зла этого дня и дал встретить им блеск и радость».[61]

Его голос стал громче. Он черпал вдохновение в суре «Человек» – это сразу понял мулла.

– Божественная любовь питает их отныне, они не боятся больше туманного будущего, потому что отдали свои жизни ради того, чтобы воссиял свет. Как говорит священная книга, «И вознаградил их за то, что они вытерпели, садом и шелком. Лежа там на седалищах, не увидят они там солнца и мороза. Близка над ними тень их, и снижены плоды их низко. И будут обходить их с сосудами из серебра и кубками хрусталя – хрусталя серебряного, который размеряли они мерой. Будут поить там чашей, смесь в которой с имбирем – источником там, который называется салсабилем. И обходят их отроки вечные, – когда увидишь их, сочтешь за рассыпанный жемчуг».[62] Покой и нега ожидает тех, кто погиб на поле боя. И вы окажетесь среди избранных, на которых «…одеяния зеленые из сундуса и парчи, (и украшены они ожерельями из серебра), и напоил их Господь их напитком чистым».[63] Все же лучше, чем тащиться по этой пыльной дороге!

Мулла внимал словам из Корана с жадностью верующего мусульманина. Когда Мишель закончил, он обратился к единоверцам:

– Во имя Господа Милосердного и Сострадательного! Пусть те, кто может сражаться, встанут с повозок и пойдут вместе с французом!

Он поднялся со скамейки, на которой сидел, и указал Мишелю на свою кривую саблю.

– Я пойду с тобой. Веди меня к победе!

Победа пока была всего лишь словом. Мишель осмотрел два десятка солдат, выстроившихся перед ним. Спешившись, он обнял каждого за плечи, наделяя своей надеждой и отвагой. Садясь на коня, он был уверен, что эти храбрецы будут биться до последней капли крови. В Касуре он попытается набрать еще людей.


На рынке Касура было полно народу. Однако на протяжении многих дней тут не было слышно гомона и криков – обычного шума, сопровождавшего живую торговлю. Последние события нарушили привычный уклад жизни торговцев, ремесленников, разносчиков и покупателей.

Здесь было хорошо и спокойно, пока местные жители не услышали о том, что началась война…

Касур гордился своим богатством и чистотой улиц, но не мог похвастаться знаменитыми монументами. Святые, мученики и проповедники всегда обходили стороной не избалованный вниманием богов городок. Несмотря на близость к Лахору, он не ощущал на себе бремени истории. Сменявшие один другого завоеватели, а их за последние два тысячелетия было немало, никогда не отводили ему важной роли: город не имел стратегического значения, здесь не было ни помещений для гарнизона, ни стен с бойницами, ни защитных башен.

Взволнованные жители собрались на рыночной площади. Они обменивались мнениями, и самые громкие голоса предрекали великие несчастья, пожары и грабежи.

Мишелю пришлось дважды выстрелить в воздух, чтобы привлечь внимание собравшихся. Потом его солдаты построились в каре. На площади стало тихо. Было слышно только, как кудахчут куры в клетках да ревут вьючные животные.

Мишель спокойно смотрел на понурившихся людей. Разные чувства отражались на их лицах, но большинство жителей явно были готовы покориться судьбе. И все-таки он заметил вызывающий блеск в глазах некоторых представителей молодого поколения. Они, как и их сверстники повсюду на континенте, инстинктивно ненавидели англичан и порожденное Британией чудовище – Ост-Индскую компанию. Поэтому он обратился именно к ним, с яростью порицая захватчиков.

Он говорил долго, воздействуя на них своим магнетизмом. Он употреблял слово «свобода», противопоставляя его слову «рабство». Он говорил как человек, убежденный в своей правоте, хотя это была не правда, а полуправда. В глубине души он понимал, что действует, в основном, в своих интересах, стремясь отомстить за смерть отца и гибель империи, исчезнувшей на равнине под Ватерлоо. Удивительное дело, но первыми, кто его поддержал, стали девушки – они заявили, что готовы вспарывать животы «красным мундирам». Мишель позабыл, что говорит с людьми, большинство из которых были сикхами. У этого развитого народа не существовало социального неравенства между мужчинами и женщинами. Голоса юношей зазвучали в унисон с девичьими, призывая взяться за оружие. Следом загомонили их отцы и матери.