— Как вы намерены поступить с вдовой Деспенсера? Она ведь жестоко обращалась с вами, шпионила и издевалась? — спросил у нее любовник.

Раньше Изабелла часто мечтала о том, как перед ней предстанет униженная Элеонора Деспенсер, как она, в свою очередь, станет унижать ее гордость и отберет у нее все наследство Клеров.

Но сейчас, когда она увидела страшную смерть Хьюго Деспенсера, казалось, что желание мстить покинуло ее. Вместо него в душе воцарились какая-то слабость и усталость.

— Отошлите эту женщину туда, где бы я никогда не увидела ее, — ответила она Мортимеру. — Из тех бывших земель Деспенсеров, которыми теперь владеете вы, для нее следует выделить два поместья, чтобы ей было на что жить!

Королева послала за своими маленькими дочерьми, и они все вместе встречали Рождество. Изабелла отослала подарки Бинетт, которая впервые за долгие годы будет отмечать Рождество в Понтье без Изабеллы. Она одарила всех, кто ей помогал, включая сэра Юстаса д’Амбретикурта и его добрую жену в Геннегау. Роджера Мортимера она сделала графом Маршем. Она начала длительные и серьезные переговоры с сэром Джоном Геннегау по поводу обещанного брака между одной из его неприметных племянниц и ее старшим сыном. Он, видимо, вскоре станет королем Англии.

Несмотря на занесенные снегом дороги, на заседание Парламента, которое она созвала, собрались почти все. В стране нарастало напряжение. В одной из своих воспламеняющих речей епископ Орлетон заявил, что если король Эдуард сможет вернуться к власти, это будет означать, что всех, кто помогал королеве Изабелле, осудят на смерть! В лучшем случае их заточат в крепость. «Дело обстоит так, что придется выбирать между королем и королевой, — утверждал он. — Если вернется король, — то все они будут считаться предателями!»

Грехи Эдуарда обсуждались широко. Был издан указ, обвиняющий его в бездействии, приведшем к потере Шотландии. Его обвинили также в нарушении торжественной клятвы, данной при коронации. Толпы людей собирались у Вестминстерского Холла с громкими требованиями избавить их от короля Эдуарда. Они клялись убить любого, кто попытается поднять руку на их королеву и принца Эдуарда, будущего короля. Архиепископ Кентерберийский одобрил их выступления, торжественно заявив от имени церкви, что глас народа есть глас Божий! Вернувшись к строгим правилам правления их нормандских предков, пэры требовали низложения короля, который доказал свою неспособность управлять страной. Изабелла чуть не упала в обморок, когда услышала, что они готовы низложить ее супруга и присягнуть сыну.

«Значит, мы смогли добиться всего, смогли выполнить невероятную задачу, которую поставили с Роджером, покидая Францию», — думала Изабелла. Ей казалось, что она живет в каком-то нереальном мире, она была вся поглощена эмоциями. Она не знала, от чего — то ли от радости, то ли от грусти, — у нее по щекам текли слезы.

Как бы во сне, она увидела великолепную ярко освещенную Залу. Богато украшенные плащи и камзолы мужчин, в чьих именах звучали все земли и провинции Англии. Их эмблемы включали в себе все геральдические знаки и ярко выделялись на фоне серых каменных стен.

Чтобы доказать свое единодушие, они все спрятали свои кинжалы в ножны. Она увидела их лица — молодые и старые. Они были напряжены из-за понимания того, какое важное дело выпало им решать. Изабелла смотрела на Мортимера — он был некоронованным правителем Уэльса, теперь ему, наверное, придется таким же образом управлять Англией! Мортимер вел ее пятнадцатилетнего сына к трону с балдахином и обивкой из золотой материи, на которой были вышиты три припавших к земле и готовых к прыжку леопарда. Казалось, что королевские хищники оскалились от непривычного стыда. Изабелла обрадовалась, когда Мортимер показал, что мальчик должен самостоятельно подняться по маленьким ступенькам на помост. Когда сын это сделал, Мортимер нашел ее взглядом поверх всех голов. Его глаза блестели, и она поняла, о чем он думал: «То, что мы с тобой планировали, наша безумная идея осуществлена!»

Потом Изабелла увидела, что Нед не садится на трон. Он замер рядом, и его рука крепко схватилась за резную ручку, на которой так часто лежала рука его отца.

Он был смущен и потрясен. «Нед был еще очень молод и скромен по характеру», — подумала Изабелла. Ей хотелось подойти к нему и шепотом подбодрить. Она должна была сказать ему, что не так уж и страшно править этими суровыми на вид мужчинами. Что они ему помогут, и страдающая от голода страна не будет тяжелым грузом лежать на его молодых, еще неокрепших плечах. Она могла бы еще раз повторить ему, что они с Мортимером всегда будут служить ему опорой и многое возьмут на себя.

Но когда Нед заговорил, Изабелла была поражена: она так плохо знала своего сына!

Он стоял к ним лицом. И когда заговорил, нахмурил лоб, как это бывало с ним в моменты напряжения душевных сил, его голос стал низким голосом мужчины, в нем больше не было слышно юношеского тенорка.

— Когда Его Величество король посылал меня во Францию, я дал ему клятву. Без его разрешения, что бы вы ни говорили, милорды, я никогда не стану носить его корону, пока он жив!

Наступила жуткая тишина. Вдруг чья-то железная рукавица упала на каменный пол. Раздался ужасный грохот, и они застыли в самых разных позах, как окаменевшие статуи.

«Какой же он молодец!» — пело сердце Изабеллы. Она разрывалась на части от любви к Мортимеру, гордилась сыном и немного жалела опального короля. Но она увидела, как злобно вздрогнул Мортимер, от прилива крови его щеки побагровели.

По спине Изабеллы пробежал холодок — она поняла, что из-за любви и верности отцу мальчик невольно подписал ему смертный приговор! Она никогда прежде не думала об этом. Они оба стремились отобрать власть у человека, который оказался совершенно недееспособным, и сделать это во благо стране. Даже сама Изабелла, которая пострадала больше всех, желала отомстить только Хьюго Деспенсеру!.. Когда Нед вернулся в кресло, стоявшее рядом с ее креслом, Изабелла вернулась мыслями в настоящее. Члены Парламента начали обсуждать легальные и более приемлемые формы отречения Эдуарда от власти.

Некоторые из пэров заявили, что лучше все сделать согласно законам. Необходимо было принять во внимание вмешательство Папы Римского и Франции. Мортимер с его взрывным характером был недоволен и разозлен задержкой, которая мешала его планам. Но Нед на сей раз уперся и не желал понять, что у них за спиной стояла вся нация, и Парламент мог заставить короля пойти на уступки.

— В любом случае меня не могут короновать без всех необходимых регалий. Мой брат Джон сказал мне, что отец забрал их с собой и надежно спрятал где-то на севере после побега из Тауэра. Я прошу вас, мадам, разрешить мне съездить в Кенилуорт повидать отца!

Действительно, это была непростая ситуация, особенно для юноши в пятнадцать лет. И Нед, естественно, в первую очередь желал переговорить с отцом. Но как раз этого и не хотели его опекуны. Епископ Орлетон взял на себя трудную задачу. Он пояснил, что только церковь может освободить короля от его коронационной клятвы. Эдмунд бормотал, что клятвы были принесены перед Богом, а не перед предателем, могущим поглощать пламя и остаться живым! Бедный Эдмунд попал из огня да в полымя, чего он, конечно, не желал!

Несмотря на единогласие Парламента, это было решение, которое тяжелым грехом ложилось на души — низложить помазанного короля. Людям пришлось прийти к такому решению из-за долгих лет непредсказуемых действий и капризов Эдуарда, из-за того, что он просто не выполнял своих обязанностей и выбирал себе в друзья наглых любовников-фаворитов. Из трех епископов, отказавшихся присягнуть его сыну, одного так жутко избила разъяренная толпа, что его положение подействовало на тех, кто колебался и мог присоединиться к этой тройке. Орлетон отправился в Уорвикшир с сэром Томасом Блаунтом, управителем королевского двора, и их возвращения стали ждать во дворце в Вестминстере и в городе Лондоне. Их ждали с надеждой и волнением, смешанным с угрызениями совести.

Когда наконец закончились нелегкие дни ожидания и парламентская делегация вернулась, проехав через Ньюгейт и Чипсайд, она привезла все королевские регалии.

Их рассказы о тех днях, что они провели в Кенилуорте, были совершенно разными, в зависимости от личности рассказчика. Каждый из них выделял именно ту часть, в которой он сам играл важную роль. Епископы Винчестера и Линкольна, которых привлекли для поддержки, старались сначала прибегать к уговорам и убеждению. Но Эдуард был таким рассеянным и никому не верил! При виде своего злейшего врага Орлетона и Трассела, который объявлял смертный приговор Деспенсеру в Херфорде, Эдуард просто упал в обморок. Его хозяин и два остальные епископа искренне хотели помочь ему. Король еще не успел прийти в себя, как Орлетон снова начал свою проповедь, он всегда произносил проповеди в агрессивной манере, и стал снова перечислять его безмерные грехи и ошибки, начиная с самого детства. «О некоторых мелких прегрешениях Эдуарда даже не стоило упоминать», — грустно заметил мягкосердечный епископ Винчестерский. Управитель Блаунт напомнил Орлетону какие-то пустяки, о которых никто и не подозревал.

— Какие глупости! — воскликнула Изабелла в присутствии Эдмунда Кента. — Тогда можно вспомнить о том, как он заставил своего жирного маляра танцевать на столе! Или как он и Гавестон шокировали иностранных послов, толкая друг друга или же передразнивали толстых, как сам Орлетон, прелатов вместо того, чтобы слушать нудное мычание участников очередного заседания. За то, что он проделывал в молодости, уже сполна заплатил Пьер Гавестон! Ты помнишь, Эдмунд?

Но было слишком опасно вспоминать, потому что нахлынула ностальгия по тем временам, когда двор и они сами были молодыми и веселыми. Эдмунд никогда ничего не видел от старшего брата-короля, кроме ласки и внимания! Но они испытывали стыд и отвращение, когда епископ Линкольна клеймил Эдуарда за то, что тот, чтобы подчеркнуть драматизм ситуации, надел на себя все черное, или слышали, как он, кто побеждал на многих турнирах и скачках, сидел и проливал потоки слез под градом обвинений наглого и бесцеремонного прелата.