Чесс не поскупилась на похвалы Лютеру Уитселу.

— Лютер сделал меня законодательницей мод. Он самый настоящий чудотворец. А теперь, Оскар, расскажите мне о себе: что вы делали в последнее время, как у вас дела?

— Моя дорогая Чесс, вам следует научиться обуздывать свою непосредственность. Никогда не спрашивайте мужчину, как у него дела. Он может ответить вам откровенно, тогда вы ошалеете от скуки, и винить в этом вам будет некого, кроме самой себя.

— Никогда, Оскар. С вами — никогда. Но если не будете говорить вы, тогда буду говорить я. На днях со мной произошел потрясающий случай. Я поехала к Шерлоку Холмсу и…

— К кому вы поехали? — перебил ее Оскар, весело улыбаясь. — А я и не подозревал, что вы сумасшедшая. Это делает вас еще более очаровательной.

Чесс описала ему свои похождения в тумане, и Оскар поклялся, что повторит их в следующий же туманный день.

— Какая невероятно забавная история, — сказал он. — Но я, конечно же, внесу в нее некоторые улучшения.

Чесс почувствовала, как что-то легко коснулось ее шеи, обернулась и увидела Рэндала. От радости у нее едва не подогнулись колени.

— Оскар, дружище, ты здесь третий лишний, — заметил Рэндал. — Я прождал тебя целый день, — тихо сказал он Чесс. — Когда я услышал, как ты смеешься, разговаривая с Оскаром, мне захотелось убить сначала его, потом тебя и напоследок себя. Почему ты не пришла?

— Я забыла.

— Тогда я убью одну тебя. О, черт!

Хозяйка уже рассаживает гостей. Нам нельзя больше разговаривать. Приходи завтра. И пораньше. Поклянись, что придешь.

— Клянусь!

* * *

Лорд Рэндал Стэндиш был раздосадован. Справа от него опять посадили девицу, впервые вывезенную в свет и так и не преуспевшую в поисках жениха, хотя лондонский сезон был уже на исходе. Он поднял бокал с вином, давая понять, что пьет за ее здоровье, и устремил на нее восхищенный взгляд. Ну, все, свой долг он выполнил. Хозяйка дома должна быть им довольна.

Где-то далеко, на другом конце стола, слышался смех Чесс. Его звук доносился до Стэндиша сквозь приглушенное звяканье серебряных приборов о фарфор и не громкий шум благовоспитанных разговоров. Неужели все дело в этом удивительном смехе, неужели это из-за него он поставил себя в такое дурацкое положение? Нет, этому должна быть иная, более веская причина. Ведь он, Рэндал, отнюдь не дурак. Он попросил ее прийти к нему на свидание завтра — в этом не было ничего глупого. И в гиперболических выражениях, которые он использовал, тоже не было ничего необычного — это входило в правила любовной игры. Необъяснимым было другое — то, что на этот раз он говорил искренне и всерьез.

У него все уже было распланировано, обдумано до мелочей. Она должна была приехать к нему днем, после его возвращения в Лондон. Сначала он намеревался заняться с нею любовью, а потом положить конец их отношениям. В последнее время она сделалась чересчур требовательной, чересчур зависимой от него, значит, пришло время прекратить их связь. Он знал все предупредительные признаки; в прошлом ему уже не раз доводилось находить тактичные пути отхода из подобных ситуаций.

Но почему же тогда он почувствовал себя уязвленным, когда она не пришла? Он человек слишком искушенный, чтобы испытывать потребность всегда быть инициатором разрыва. Если дама достаточно умна, чтобы первой понять, что роман близится к концу, и первой выйти из игры — что ж, тем лучше. Тем легче для обоих.

Чем же так отличается от прочих этот роман, эта женщина? Отчего он вдруг захотел ее так сильно, что уже начал с нетерпением считать часы, оставшиеся до утра?

Если она сдержит свое слово и придет. Впрочем, нет, об этом незачем беспокоиться. Это одно из ее неповторимых достоинств — чрезмерная приверженность старомодным понятиям, таким, например, как нерушимость и святость обещаний.

Она неповторима. Вот в чем разгадка. Пожалуй, он даже сможет запомнить ее. Все остальные просто слились воедино в его памяти. Надо будет заменить ее чем-то таким же оригинальным, необычным. Кажется, у той маленькой графини, с которой он познакомился, гостя за городом, довольно многообещающие задатки.

* * *

Чесс сидела на том же конце стола, что и Оскар Уайльд Все, кто мог слышать его реплики, от души смеялись над его остроумными комментариями к меню. Однако некоторые догадывались, что посмеиваясь над чрезмерным обилием подаваемой пищи, он на самом деле вышучивает их самих. Два вида супа и два рыбных блюда были бы и сами по себе вполне достаточны. Зачем же еще предлагать гостям оленину, цыплят, запеченных в сливках, бараньи отбивные, зобную железу, жареных овсянок, гусиную печенку и куропаток? И все это — всего лишь в качестве закусок перед главным блюдом, жарким, после которого последует еще десерт: различные виды мороженого и пирожных.

Чрезмерный избыток блюд был последним криком моды, образцом для всеобщего подражания. Чесс с удивлением смотрела на расставленные по всей длине стола шесть больших золотых ваз с громадными грудами засахаренных фруктов, блестевших в свете пяти монументальных золотых канделябров. Ей пришлось вытянуть шею, чтобы увидеть Нэйтена, который сидел напротив и немного наискосок. Когда будут разливать шампанское, она обратит к нему лицо и, глядя на него со значением, поднимет свой бокал.

Нэйт сосредоточенно слушал увешанную драгоценностями даму, сидящую справа от него. Как же он терпелив — или ему в самом деле интересна ее беседа? По его виду никогда не угадаешь. Вполне возможно, что его соседка невыносимо скучна, но с другой стороны, Нэйтена иной раз могут заинтересовать самые невероятные вещи. Чесс решила, что спросит его об этом позже. Может быть, ей тоже будет интересно.

* * *

— Нэйтен, о чем говорила твоя соседка по столу? По-моему, еще немного — и она заболтала бы тебя до смерти.

— О, это было очень интересно. С тех пор как мы приехали в Лондон, я все никак не мог взять в толк: чем же занимаются все эти люди? Вот я и спросил ее об этом.

— И что она ответила?

— Сказала, что они все время выбиваются из сил, стараясь спастись от скуки.

— И это все?

— Ну, выразилась она, конечно, немного иначе. Она рассказала мне о приемах, о скачках, о поездках в загородные дома, об охоте на куропаток, кроликов, фазанов, а также о теннисе, гольфе, крокете и стрельбе из лука. Все эти ребята прямо себя не жалеют, ездя то туда, то сюда и везде делая одно и то же.

— Нэйтен, ты разговариваешь как какой-нибудь социалист. Что плохого в том, что люди развлекаются?

— Ничего. Только они вовсе не развлекаются, просто мечутся как угорелые, боясь, что если они остановятся, то им станет скучно. Жалкое зрелище.

* * *

Чесс потянулась, как кошка, и тихо застонала от наслаждения, когда Рэндал медленно провел руками по ее спине, дразня ее, заставляя изнемогать в предвкушении других, более смелых прикосновений. Ее собственные пальцы и ладони горели, так ей хотелось коснуться его тела, но она сдерживала свой порыв, стараясь сосредоточиться на том, что она чувствовала сейчас, и отгоняя прочь все мысли о будущем.

Она уже столько времени изводила себя мучительными вопросами: что делать, если он попросит ее остаться? И что делать, если не попросит? Потом, потом. Эти мгновения — только о них она будет думать, только их будет чувствовать.

Но вот — слишком скоро — все закончилось.

— Любимая, ты подарила мне величайшее блаженство, — сказал он. — Я тебя никогда не забуду.

— И я тоже всегда буду помнить тебя, Рэндал. А теперь поцелуй меня в последний раз. Мне уже пора идти.

Она не заплакала. Она не могла плакать, потому что ей было слишком больно. Ей так и не пришлось решать: — уехать или остаться? Об этом Рэндал так и не заговорил.

* * *

На следующий день Чесс и Нэйт поехали на торжественное открытие моста Тауэр. Казалось, туда съехался весь Лондон. Темза была запружена лодками и катерами, украшенными разноцветными флажками; на обоих берегах толпились улыбающиеся люди.

Мост был настоящим чудом инженерной и архитектурной мысли. Его громадный средний пролет мог раздвигаться, чтобы пропускать большие суда, и подъемный механизм размещался под двумя большими квадратными башнями с железными кровлями, повторяющими форму верхушек башен древнего Тауэра, который темнел невдалеке.

Сам мост был выкрашен ярко-голубой краской, а башни облицованы гранитом, в который были вделаны позолоченные геральдические щиты. На верхушках обеих башен плескались флаги, развеваемые резким влажным ветром.

Приглашенных на церемонию гостей проводили в полосатый шатер, раскинутый близ северного конца моста. Здесь был выстроен род трибуны с ярусами, на которых были расставлены голубые стулья, обращенные к центральному возвышению, украшенному флагами с символикой британского королевского дома.

Чесс раскланялась с другими гостями и села на свое место. Все остальные были явно шокированы тем, что принц Уэльский так приблизил к себе этого американского варвара Ричардсона, вследствие чего два вожделенных билета достались иностранцам. Но Чесс это не смущало: напротив, она даже злорадствовала. Еще приятнее было то, что Нэйтен даже не соизволил занять отведенное ему место. Он, конечно же, успел подружиться с механиками, которые управляли подъемными механизмами, и остался в машинном зале, чтобы наблюдать разведение моста оттуда.

Незадолго до полудня по мосту промаршировали рота солдат и отряд матросов и встали шеренгами по обе стороны его проезжей части. Каждый солдат и каждый матрос держал в руках небольшой, до блеска начищенный медный горн.

На холме Тауэр показалась вереница открытых экипажей. Каждый был окружен конными гвардейцами в красочной форме, и все кони шагали строго в такт. Толпы зрителей разразились приветственными кликами и овациями, солдаты и матросы вскинули свои сверкающие горны к губам, когда на мост выехал первый экипаж, в котором сидели принц и принцесса Уэльские. Все горны трубили в знак приветствия, пока их запряженная четверкой лошадей карета переезжала с северного берега Темзы на южный, где находились более бедные кварталы.