Чесс хихикнула.

— Вам с Нэйтеном придется рассказать мне все до самых мелких деталей.

— О чем ты? Ты все увидишь сама. И не говори мне, что боишься за свою респектабельность. Обыкновенно леди не подобает обедать в ресторане, однако из этого правила есть исключение: обед в ресторане не возбраняется ей, если она живет в гостинице, которая на время становится ее домом. Так что ты, безусловно, можешь бывать в ресторане «Савоя».

Тут он поправился:

— Со своим мужем. А я буду его гостем.

* * *

Когда лорд Рэндал проводил Чесс до двери ее номера, они обнаружили Нэйта в окружении громоздящихся друг на друге коробок. В большинстве из них были его новые костюмы и прочая одежда, а в четырех самых крупных — пачки сигарет.

Стэндиш был поражен.

— Вот это темпы! Да вы, американцы, не теряете времени даром.

Надпись на пачках, сообщающая, что сигареты изготовлены для принца Уэльского и представляют собой дар от «его друга Стэндиша», вызвала у него гомерический хохот.

— Я сейчас же поеду к нему и договорюсь, чтобы вас ему представили, — сказал он. — Не планируйте ничего на завтрашний день. По воскресеньям Берти всегда скучает. Ваши сигареты наверняка развеют его скуку, если, конечно, он не уехал из Лондона. Я дам вам знать, получится у меня или нет.

На следующий день, в воскресенье, экипаж Стэндишей отвез лорда Рэндала, Нэйта, Чесс и сундук-увлажнитель красного дерева с королевскими сигаретами в Марлборо-хаус, лондонскую резиденцию его королевского высочества принца Уэльского Альберта Эдуарда.

Нэйт и Стэндиш были одеты безукоризненно: на обоих были модные укороченные сюртуки, брюки в мелкую полоску и ослепительно-белые рубашки. Прежде чем договариваться о встрече с принцем, Стэндиш прочел имена портных на коробках с новой одеждой Нэйта. Но, несмотря ни на что, Нэйт остался Нэйтом. Он отказался напомадить волосы, сказав, что помада слишком похожа на табачную смолу. Чесс оделась в одно из своих новых платьев с пышными рукавами, коротким треном, широким белым воротником и тугими белыми манжетами. Оно было темно-красного цвета и сшито из индийского ситца, что разительно отличало его от нарядов пастельных тонов, сшитых из органди[48], которые можно было увидеть на всех дамах лондонского света. Ее перчатки и маленькая шляпка были белого цвета и ничем не украшены, что тоже было непривычно. Она выглядела элегантной, серьезной и непохожей на других.

— Моя дорогая миссис Ричардсон, откройте мне, прошу вас, кто создал этот прелестный туалет, — сказала принцесса Александра и приставила к уху свою слуховую трубку.

— Его зовут Лютер Уитсел, мадам. Меня все о нем спрашивают, но вы первая, кому я назвала его имя.

Александра приложила палец к губам.

— Я не скажу его ни одной живой душе. Напишите мне, пожалуйста, его адрес. Моя фрейлина принесет вам перо и бумагу.

После того как принцу преподнесли сигареты, атмосфера на приеме сделалась совсем непринужденной. Принц пожелал непременно пожать Нэйту руку и хлопнуть его по спине.

— Стало быть, это вам Стэндиш обязан тем, что над ним уже два года все потешаются. Поздравляю вас, мистер Ричардсон, с этого малого не мешало немного сбить спесь.

Его королевское высочество подмигнул Стэндишу.

— Мне нравится ваш друг, Мефистофель. Представьте его ко двору во вторник, чтобы я мог и дальше с ним встречаться. Обратитесь к Посонби, он все устроит.

И принц снова сосредоточил внимание на Нэйте.

— Скажите, Ричардсон, вы любите стрелять?

— Только в дичь и в своих врагов, сэр.

— Это мне нравится. Жаль, я не могу сказать того же самого про себя: охота на врагов запрещена круглый год. А много ли в ваших краях фазанов?

— Немного. В основном мы охотимся на куропаток.

— У куропаток превосходное мясо. Я к нему неравнодушен.

Взгляд принца переместился на молодую женщину, стоящую невдалеке.

— Рад был с вами познакомиться, Ричардсон.

Нэйт понял, что аудиенция окончена, и отошел в сторону «чтобы дать ему возможность поохотиться», как он выразился позднее, описывая эту сцену Стэндишу и Чесс.

— Что вы думаете о нашем будущем короле?

— На первый взгляд он обычный славный малый, каких много. Но я бы не стал рисковать, проверяя, так это или нет.

— Вы весьма проницательны, Нэйт.

Стэндиш знал то, чего Нэйт и Чесс знать не могли. Во время их часового пребывания в Марлборо-хаус им выпала редкая возможность наблюдать принца Уэльского в ближнем кругу, включающем только его семью и друзей. Здесь было не более двадцати пяти человек, в том числе три дочери принца и его жена, принцесса Александра, с мешочком для рукоделия на коленях, да сверх того еще два щенка, которые выпрашивали объедки, оставшиеся после чаепития.

— Я смогу хвастаться беседой с принцем всю мою остальную жизнь, — сказала Чесс, — но я рада, что все уже окончилось. Знаешь, Рэндал, я решила не ходить на официальный прием.

— Какой официальный прием? — спросил Нэйт.

Когда Чесс объяснила, он весело рассмеялся, потом сказал:

— Боже, благослови Америку. Ты правильно сделаешь, что не пойдешь.

Лорд Рэндал кашлянул.

— Боюсь, что у вас, Нэйт, нет такого выбора. Во вторник вы должны быть представлены ко двору.

— Что? — Чесс не верила своим ушам. — Чтобы Нэйтен согласился нацепить шелковые панталоны до колен? Да никогда в жизни! — и она залилась смехом.

— А почему бы и нет? — сказал Нэйт. — Одними штанами больше, одними меньше. Я все равно уже накупил кучу парадных одежек. А на хозяев здешних табачных фирм это может произвести впечатление.

Он повернулся к Стэндишу.

— Рэндал, вы нам родня, может, поможете советом, а то я во всех этих ваших ухищрениях форменный сосунок — в Манчестере я это ясно понял. Я был бы очень рад, если бы вы мне растолковали, что надо делать, а чего не надо. Кстати, вы что-нибудь знаете о здешних табачных фирмах?

— Не знаю, но охотно узнаю. Но прежде всего я должен сказать вам, что дневной прием при дворе с присутствием одних мужчин, на который вы приглашены во вторник, нельзя пропускать ни при каких обстоятельствах. Е.К.В. сказал, что желает, чтобы на нем вы были представлены ко двору. Его желание — закон.

Нэйт нахмурился.

— Мне не нравится, когда мне указывают, что делать.

— Это никому не нравится. Но нам всем подчас приходится делать то, что нам неприятно.

Нэйт ухмыльнулся.

— Кажется, я ухватил суть дела. А где мне взять эти придворные штаны?

— Завтра я вас туда отвезу. Сам я всегда беру придворное платье напрокат, ведь оно используется не так уж часто. Если это может послужить вам утешением, я обязан сопровождать вас, а я презираю эти чертовы дневные приемы.

«Как спелись», — недовольно подумала Чесс. Это неправильно. Ее муж и ее любовник не должны быть друзьями.

* * *

Предсказание Стэндиша оправдалось: вечернее представление в ресторане «Савоя» было необычайно эффектным. Каждая из театральных див явилась на обед в окружении своей собственной внушительной свиты и во всеоружии красоты и ослепительных нарядов.

Сара Бернар была в платье, так густо расшитом самоцветами, что, снятое, оно могло бы не висеть, а стоять.

В отличие от Бернар наряд Элеоноры Дузе был украшен не драгоценными камнями, а белыми оранжерейными камелиями. Юбка ее белого шифонового платья была вся усыпана цветами, и к широкому, плотно охватывающему шею бриллиантовому колье была прикреплена камелия. Она рисовалась своим успехом в пьесе Дюма-сына «Дама с камелиями».

Нелли Мельба, которой на следующей неделе предстояло петь в премьере «Травиаты», приняла вызов. Ее роль в опере была той же, что и у Дузе в пьесе. На ней было белое кисейное платье с четырехфутовым шлейфом; на платье жемчугом были вышиты белые цветы. Шлейф несли два пажа, одетые в белый атлас. Украшения Мельбы тоже были из жемчуга. Восемь ниток безупречных жемчужин обвивали ее шею и свешивались до талии, охваченной жемчужным поясом. В руке она держала огромный веер из страусовых перьев. Когда менеджер «Савоя» вел ее мимо столика, за которым сидела Дузе, одно из воздушных перьев вдруг каким-то образом отделилось от остальных и, кружась, поплыло по воздуху. Все взоры устремились к нему, когда оно на мгновение зависло над головой Дузе. Актриса не видела его. Когда оно наконец опустилось на пол за ее стулом, весь зал вздохнул с облегчением.

После парящего в воздухе страусового пера Мельбы длинная накидка Аделины Патти, сшитая из павлиньих перьев, не произвела большого впечатления. Но Патти была не просто оперной примадонной, она была великой итальянской артисткой, достойной наследницей блистательных традиций. Когда она сбросила накидку назад, на руки изумительно красивого итальянского юноши, стало видно, что ее платье тоже украшено павлиньими перьями, только не настоящими, а сделанными из крошечных бусин: бирюзовых, лазуритовых, изумрудных, рубиновых и топазовых. Первое блюдо ее обеда было заказано заранее — это был жареный павлин, искусно украшенный собственными перьями.

Французская актриса Режан не вошла в ресторан, а вбежала, смеясь, щебеча что-то по-французски и поглядывая через плечо, как будто за ней гнались. Ее платье было целиком сшито из голубых страусовых перьев, стволы которых усеивали алмазы и сапфиры. Руки Режан были от запястий до локтей унизаны браслетами с теми же камнями.

Лорд Рэндал заказал столик за рядом пальм в кадках, откуда можно было видеть все, оставаясь невидимым. И хорошо, что никто их не видел: Нэйтен так смеялся, что на глазах у него выступили слезы.

— О, Боже, — сказал Стэндиш. — Смотрите, пришла Лили Лэнгтри.

Чесс вытянула шею:

— Она, кажется…

— Она была любовницей Е.К.В. дольше, чем кто-либо из остальных, — подхватил Рэндал. — Когда ее царствование подошло к концу, он устроил ее на сцену.