— Я вам не верю. У меня уже два месяца как нет менструации. Раньше, в течение очень многих лет, у меня часто бывали длительные задержки, но это дело прошлое. С тех пор как родилась Гасси, месячные всегда приходили в срок.

— Не было ли у вас в последнее время тошноты? Судорог? Головных болей? Бессонницы?

Он дотошно расспрашивал ее в течение двадцати минут.

— Да нет же, доктор, нет. Уверяю вас, со мной все в порядке. Я просто беременна, вот и все. Говорю вам, вы ошиблись. Может быть, если я приеду к вам через месяц…

В конце концов доктор Мэйсон сказал Чесс, что, судя по всему, у нее начался климакс.

— Это невозможно! В июле мне исполнилось сорок. В таком возрасте ни у кого не может быть климакса, это слишком рано.

Он ответил, что с некоторыми женщинами, весьма немногими, это все-таки случается, и она — одна из них. Чесс не хотела верить, но он говорил очень убедительно. А больше всего убеждало его неподдельное сочувствие.

— На некоторое время я оставлю вас в кабинете одну, миссис Ричардсон. Иногда старые средства лучше всего. Вам надо как следует выплакаться.

И он положил на стол возле ее руки свежевыстиранный носовой платок. Но она не могла плакать. То, что она узнала, было настолько ужасно, что просто взять и залиться слезами было бы легкомыслием, роскошью, которую она не может себе позволить. Ее жизнь как женщины закончилась всего лишь через десять лет после того, как началась. Слава Богу, что об этом никто не узнает.

Она собиралась накупить подарков Нэйтену и Гасси и преподнести их им вместе с доброй вестью. Она не сможет сообщить им добрую весть, но купить подарки сможет. А еще она купит что-нибудь для себя. Чтобы подбодриться.

Глава 28

Это Нэйтен во всем виноват! Если бы он не уезжал от нее так часто и так надолго… не работал по стольку часов, что его семя ослабевало… не ложился с другими женщинами и не тратил свое семя на них… Из глубин своего невежества Чесс черпала выдуманные ею самой причины, которые могли бы объяснить приговор, который вынес ей врач. У нее не будет больше детей.

Потому что она слишком старая.

Когда она возвратилась домой, Нэйт и Гасси катались по лужайке на велосипедах. Значит, весной вместо свежей зелени здесь появятся полосы мертвой бурой травы. И в этом будет виноват Нэйтен. Во всех несчастьях виноват он.

Чесс взбежала по лестнице, ворвалась в их спальню и принялась вываливать на кровать содержимое ящиков своего комода. Потом выбросила туда свои платья, а вслед за ними — обувь. «Я не стану плакать, не стану», — мысленно повторяла она.

— Боже правый, Чесс, что ты делаешь?! Ты что, затеяла весеннюю чистку шкафов? В сентябре?

В дверях стоял Нэйтен, его голубые глаза были широко раскрыты, губы растянулись в улыбке. Он был в одной рубашке, а пиджак и жилет перекинул через плечо, придерживая их за петли указательным пальцем. Он был похож на мальчишку. Это было несправедливо!

— Я собираюсь перенести свои вещи в угловую комнату в задней части дома, — ее голос звучал буднично, и Чесс этим гордилась. — Я была сегодня на приеме у врача, и он сказал, что у меня больше не может быть детей. Так что нам больше незачем жить в одной комнате.

Глаза Нэйта затуманились, улыбка сошла с его лица.

— Я не понимаю, — проговорил он.

— Ты ведь помнишь наше соглашение? В обмен на патент ты женишься на мне и дашь мне детей. Все это ты выполнил — у нас есть Гасси. Но больше у меня не будет детей, поэтому теперь нам незачем спать в одной постели.

Нэйт подумал о том, как уютно было им засыпать и просыпаться бок о бок. Он так привык к этому; наверное, именно такой и должна быть семейная жизнь. Но он ни разу не задумался, как к этому относится Чесс. Теперь он узнал. Значит, все эти годы она просто мирилась с этим, скрепя сердце. Как же глупо с его стороны было забыть, что она леди.

— Ты бы лучше позвала горничных, — сказал он. — Здесь так много вещей.

* * *

Вещей и впрямь было много, ужасно много. И, решила Чесс, почти все они вышли из моды. Согласно последним номерам журналов мод, турнюры уже почти не носили. Правда, в Северной Каролине это событие прошло незамеченным, но чего еще можно ждать от этой глухомани, где Дерхэм считается образцом современного благоустройства, потому что в нем есть уличные фонари и дощатые тротуары. Чтобы попасть с одной стороны улицы на другую, не испачкав подол и сапоги в грязи или пыли, там до сих пор приходится ступать по особым камням для перехода.

Чесс отправилась в Ричмонд, где улицы были замощены и в магазинах продавалась более модная одежда, и начала покупать себе наряды, соря деньгами направо и налево. Вернулась она усталая и подавленная, с огромным ворохом вещей.

— Зачем на тебе столько кружев и оборок? — с любопытством спросила Гасси.

Гасси покатилась со смеху.

— Это платье, надеваемое к чаю, — объяснила ей Чесс. — Все модные дамы переодеваются днем в такие платья, чтобы пить в них чай.

— Особое платье для того, чтобы просто-напросто выпить чашку чая? В жизни не слышала ничего глупее! — закричала она с неумолимой логикой восьмилетнего ребенка.

Чесс свирепо уставилась на свою дочь, потом невольно прыснула и вскоре уже хохотала так же громко, как Гасси.

— Иди сюда и обними меня, гадкая девчонка.

— Фу! — фыркнула Гасси, задыхаясь в обилии кружев.

Чесс мысленно призналась себе, что покупка платьев для чая была ошибкой. Тем не менее она продолжала тратить все свободное время, которого у нее теперь было невыносимо много, на то, чтобы украшать свою жизнь. В углах гостиной, расположенной в передней части дома, она поставила четыре высокие напольные вазы с пучками павлиньих перьев; гостиную, расположенную в задней половине, декорировала композициями из огромных восковых цветов под стеклянными, колпаками, а в центре обеденного стола в столовой ее стараниями была водружена трехфутовая мраморная ваза, наполненная мраморными фруктами. Прежнюю мебель в своей спальне Чесс заменила гарнитуром из розового дерева, все предметы которого были украшены резным позолоченным орнаментом из переплетенных веточек плюща. На широком туалетном столике появились новые комплекты щеток и гребней, сосуды с притираниями и маникюрные приборы, причем ручки всех щеток, гребней и приборов и крышки всех сосудов были из золота и на них были выгравированы листья плюща.

На праздновании Нового года Чесс уговорила Джеймса Дайка перевести свой книжный магазин из Дерхэма в Стэндиш. Город, как и предсказывал Нэйтен, рос словно на дрожжах, и в нем было уже достаточно читающих жителей, чтобы книжный магазин мог приносить прибыль. Чесс искренне восхищалась Джеймсом Дайком, однако его ученость вселяла в нее некоторый трепет. В его обществе она чувствовала себя не совсем уютно и потому не могла бы с уверенностью сказать, что этот человек ей нравится. В Дерхэме он поселился давно, переехав туда из Бостона, где зимы были слишком суровы и угрожали его слабому здоровью. Дайк был бледен и несколько вял, а Чесс нравились мужчины сильные и энергичные. Как Нэйтен. Она чувствовала себя несчастной из-за того, что они отдалились друг от друга. Она бы затруднилась сказать, в чем именно изменились их отношения, но что-то между ними было не так, и она не знала, как это исправить. Он был постоянно занят, и она тоже.

Джеймс Дайк был признанным главой Литературного общества Дерхэма. Когда он перебрался в Стэндиш, Чесс организовала здесь литературный кружок. Сначала десять, потом четырнадцать, а потом и двадцать дам стали еженедельно собираться в ее гостиной, чтобы обсуждать книгу, которую они все читали. Серия романов Троллопа об английском светском обществе и хитросплетениях лондонской политики обещала им занимательное чтение, которого хватит не на один год.

В том же году, летом, Нэйтен открыл в Стэндише ипподром. На сей раз ленточку разрезала Эдит Хортон, так как проектированием ипподрома руководил Генри, и он же был избран президентом Скакового клуба, члены которого имели на трибуне собственные ложи.

Много месяцев в Стэндише стоял ужасающий шум; стучали топоры, визжали пилы. К первоначальным трем кварталам Ричардсон-авеню добавлялись все новые и новые, в лесу прорубили еще несколько улиц, и на обеих их сторонах возводились просторные дома в викторианском стиле. По мере того как увеличивалось население города, на главной торговой улице, Ричардсон-авеню, строились новые магазины.

Ко Дню Благодарения в Стэндише уже имелись выборный городской совет, тюрьма и театральный кружок, члены которого играли сокращенные и приглаженные пьесы Шекспира. Театром им служил банкетный зал дома Ричардсонов, который Чесс предоставила в их распоряжение.

Билеты на представления продавались, но не всякой публике, а только избранной. С появлением железной дороги Стэндиш превратился в настоящий город с зажиточными кварталами и окраиной, где жили те, у кого были небольшие средства. Железнодорожные пути были проложены между ручьем и дорогой, рядом с мельницей. На вокзале в Стэндише они не обрывались, а шли дальше, поскольку ко всем предприятиям «Стэндиш сигарет компани» были подведены подъездные ветки. Дома для рабочих, первый магазин, где некогда хозяйничал Джим Монро, и все ранние постройки оказались с одной стороны железнодорожного полотна, на бедной городской окраине.

В той части города, что оказалась на другой стороне железной дороги, жизнь била ключом. Чесс была здесь первой дамой, у нее была масса дел, она то и дело принимала в своем доме гостей, все время болтала, все время смеялась, доказывая себе, что она вовсе не старая и еще может приносить пользу.

Прием, который чета Ричардсонов устроила по случаю наступления нового, 1891 года превзошел все. Ни один из гостей не видел такого многолюдного, пышного и хорошо организованного празднества. Гасси и ее лучшая подруга Элли еще несколько дней ходили с зеленоватыми лицами из-за того, что переели сладостей и тайком напились шампанского.