После того, как было съедено сочное тушеное мясо, которое Чесс начала готовить еще с утра, выяснилось, что кучи веток нужны и для другой цели.

— В дерхэмской газете я вычитал про одну новую штуку — небрежно сказал Нэйт. — И я хочу ее испробовать. Надо растянуть над участком для рассады большие рулоны миткаля и прицепить его к тем кучам колючих веток, чтобы не снес ветер. В газете это названо «защитным брезентом». Не знаю почему, но там говорится, что так на рассаду не попадут мухи.

— Чушь собачья, — тут же отозвался Джош. — Мухи все равно изведут четверть рассады, и ничего ты с этим не поделаешь. Так всегда было и всегда будет. Можно побрызгать землю керосином, это, может, чуток и поможет. Но все равно, как только появятся первые ростки, мухи будут тут как тут.

— Я купил миткаль, и мы его растянем. — Нэйт положил ложку на стол.

— Если твой миткаль от чего и прикроет рассаду, так только от одного — от дождя. Тогда вместо четверти пропадет весь урожай.

Джош бросил ложку на стол и достал нож из нагрудного кармана комбинезона. Он откинулся на стуле, так что тот встал на две задние ножки, вынул из брючного кармана пачку жевательного табака, отрезал кусок и положил его себе в рот. Когда его челюсти задвигалась, он оттолкнул от себя тарелку. Тушеное мясо на ней было съедено только наполовину. Его глаза не отрываясь смотрели на Нэйта.

— По-моему… — начал Майка.

Джош поднял руку, и мальчик тут же замолчал. Он закончил обед, не поднимая глаз от тарелки, точно так же, как это сделали женщины. Чесс кусок не лез в горло. Она хотела поднять взгляд, но воцарившееся за столом напряжение удержало ее. После долгого молчания, когда подливка на тарелке Джоша уже застыла и загустела, Нэйт отодвинул свой стул от стола.

— Пошли, — сказал он.

Чесс посмотрела на него, потом на Сюзан, потом на Элву. Обе они не сводили глаз с Нэйтена.

— Пойдем, а посуду я вымою потом, — сказала она.

Она встала и улыбнулась Нэйту. Он направился к двери, и она последовала за ним, сдернув с крючка свою шаль.

Еще до заката участок с рассадой был покрыт брезентом. Все помогали натягивать его, даже Джош. Нэйтен шутил над акробатическими трюками, которые выделывала Сэлли, стараясь освободиться от привязи, и все смеялись. Все было так, будто столкновения за обедом не было вовсе.

Но Чесс знала, что, когда Нэйт уедет, отстаивать брезент над рассадой придется именно ей. А вообще-то, если судить по тому, как благополучно все обошлось сегодня, может, дело обернется и не так уж плохо, когда он наконец объявит им о своем отъезде? Она все еще чувствовала ту силу, которая исходила от него, когда он разговаривал с Джошем, силу и непреклонную решимость. Она уже ощущала их раньше, в тот первый вечер на железнодорожной станции в Уэлдоне. Тогда это взволновало ее до глубины души, а сейчас ее охватило еще более острое волнение. Он ничему и никому не позволит встать на его пути. Какая же увлекательная у них будет жизнь!

* * *

— Сегодня за обедом ты была мне настоящим компаньоном, — сказал он, когда они легли в постель.

Эти слова наполнили ее сердце счастьем. Ей даже показалось, что этой ночью он немного по-другому обошелся с ее телом, хотя их совокупление было таким же кратким, как и всегда. После того, как он заснул, она еще долго улыбалась в темноте.

* * *

Он разбудил ее еще до света.

— Тише, — прошептал он, — все нормально. Мне нужно кое-что сделать, и я хочу, чтобы мы сделали это вместе. Оденься потеплее и выходи на цыпочках. Я буду ждать тебя за дверью.

Они направились к сараю-«фабрике». Белесый свет заходящей луны казался зловещим и враждебным, а холод пробирал до костей. Войдя внутрь, Нэйт зажег керосиновую лампу, отдал ее Чесс и из самого темного угла вытащил на середину комнаты древний, окованный железом сундук.

— Подыми лампу, — сказал он.

Чесс услышала скрежет ключа, поворачиваемого в замке. Затем Нэйтен откинул тяжелую крышку. Внизу, отсвечивая золотом, лежал полированный сосновый ящик Огастеса Стэндиша. Нэйт любовно провел по нему ладонями.

— Какой красивый, — прошептал он.

Он сделал глубокий вдох, потом вынул из сундука блестящий полировкой куб и поставил его на пол.

— Знать, что он все время здесь, и не иметь возможности увидеть его — я уже стал бояться, что мне все померещилось, а на самом деле его здесь и вовсе нет. Я все дни мечтал об этой минуте.

Он отпер медные задвижки и снял с ящика крышку. Показалась модель машины, изобретенной Огастесом. Нэйт испустил восхищенный вздох, такой сильный, что от него закрутилась одна из крошечных деревянных шестеренок и тонкий деревянный стерженек задвигался вверх-вниз.

— Это как волшебство! — выдохнул Нэйт. — Настоящее волшебство!

Пламя в лампе отражалось в его глазах, преломляясь в непролитых слезах волнения. Чесс затаила дыхание. Никогда в жизни не видела она на лице человека выражения такого ликования и любви. Для нее модель была просто еще одним увлечением деда, которое он воплотил во что-то вроде игрушки. Нэйтен же смотрел на нее совсем другими глазами. Теперь она понимала, почему он прятал модель от всех и настаивал, чтобы она никому о ней не говорила. Он не смог бы сказать своему дяде: «Это как волшебство». Джош не верил в идеи Нэйта, он не ставил их ни во что. Остальные думали так же. Они верили только в то, во что привыкли верить, в то, что они, по их разумению, хорошо знали. Они бы не поняли его замыслов, его мечты о волшебстве, которое ждет, чтобы его применили, они бы вообще ничего не поняли, а потому подняли бы его на смех или отвергли все с порога.

— Я позабочусь о ней, Нэйтен, — сказала она.

От звука ее голоса он вздрогнул, настолько далеко унесся он в мыслях от этого тесного сарая. Он заставил себя вернуться на землю.

— Здесь есть еще кое-что, — вдруг заметил он.

Его большая рука осторожно просунулась между моделью и стенкой ящика и вытащила оттуда большой плоский футляр из полированной древесины. Когда он открыл его, Чесс едва не вскрикнула.

— Это мое, — проговорила она. — Дедушка вырезал их специально для меня. Подержи лампу, Нэйтен, и я покажу тебе.

Это были шахматные фигурки и доска. Чесс одну за другой поднимала к свету фигуры, поворачивая их то одной стороной, то другой.

— У короля — лицо моего отца. А королева — это моя мама.

От подступивших слез у нее в горле стоял комок.

— Рыцари на конях — это мои братья, а вот это — я, изображенная на туре. Девушка, выглядывающая из окна башни. Мне было только десять, когда дедушка смастерил для меня эти шахматы. Слоны — их еще называют офицерами или епископами, и здесь они вырезаны именно в виде епископов — это мистер Бондьюрант, священник из нашей церкви — ты наверняка его помнишь. А пешкам дедушка придал форму зайцев из-за названия нашей плантации — Хэрфилдс[15].

Я и не знала, что он положил их сюда. И не поблагодарила его. Мой милый, заботливый старый Цезарь!

— Да погоди ты, — сказал Нэйт. Ему явно было не до ее сантиментов. — Оставь у себя свои игрушки; я сейчас запру все опять, и ты должна будешь позаботиться, чтобы никто, понимаешь, никто не добрался до модели.

Он был так зол, что руки у него тряслись и пальцы с трудом справлялись с запорами. Когда он выронил ключ от сундука, собственная неловкость разозлила его еще больше. Как Чесс может быть такой ребячливой! Будущее со всеми его возможностями и риском было воплощено в этой модели, а ее только и интересует, что какая-то там заумная, тонкая игра, которой она увлекалась в прошлом. Ее глупые воспоминания грубо вторглись в его мечты и как раз тогда, когда он держал в руках средство для их осуществления. Он так долго ждал этого, все время помня о драгоценной модели, ждал и ждал той минуты, когда сможет наконец дотронуться до нее, разглядеть замысловатые механизмы, насладиться торжеством обладания. А она взяла и все испортила. Она разрушила сладкое очарование этой минуты, и на одно жгучее, ослепляющее мгновение он почувствовал, что ненавидит ее.

Но Нэйт отбросил свой гнев: чувства мешали делу.

— Запомни, куда я положу ключ, — велел он Чесс. — На случай какой-нибудь крайней нужды в сундуке есть еще и деньги.

Он закрыл и запер крышку соснового ящика, потом — крышку сундука. Его грезам придется подождать. Он хотел, чтобы это мгновение было совершенным, но сегодня Чесс его испортила.

Чесс сделала над собой усилие и запомнила потайное место, куда он положил ключ, но это затронуло лишь поверхность ее сознания. Сейчас она удалилась в себя, в мир воспоминаний и мифов, мир, где ее красивые отец и мать были королем и королевой на пышных многодневных приемах, где ее удалые братья скакали на своих любимых конях, выбранных из четырех десятков горячих чистокровных скакунов, что стояли в конюшне, а всеми любимая и балуемая маленькая девочка училась рассуждать, играя в старинную игру со своим строгим, но снисходительным дедушкой.

Тоска по дому чугунной тяжестью легла на ее сердце. «Полно, ты тоскуешь по тому дому, который был у тебя двадцать лет назад, а не по каторжному труду на пришедшей в упадок плантации, поделенной на участки, где хозяйничают арендаторы. Того, что минуло, уже не вернуть.

Я живу сегодня, я замужем за человеком, которого люблю, и у нас впереди миллионы завтрашних дней, о которых и нужно думать».

Она улыбнулась Нэйтену:

— Не беспокойся, я присмотрю за ней, пока тебя не будет.

Как жаль, что он ничего ей не ответил. Должно быть, он думает о том шуме, который подымет его мать.

* * *

Но вопреки ее ожиданиям никакого шума заявление Нэйта о том, что он уходит из дома, не наделало. Все были слишком ошеломлены.

Он объявил о своем намерении и ушел. Пешком, с мешком за плечами. Лошади понадобятся Джошу и Майке для работы на ферме.