Тем временем она постепенно начала разбирать слова, которые пропевал аукционист. Он быстро двигался вдоль длинных рядов, подходя все ближе к корзинам Нэйтена. Теперь она слышала — его напевный голос выводил цены.

— …Десять, и десять с четвертью, и с половиной, вот она, половина, теперь одиннадцать, кто даст еще полцента — вот, одиннадцать с половиной, теперь двенадцать, ну, последний шанс, кто даст двенадцать с половиной? Нет таких, Тогда продано Блэкуэллу. А что у нас здесь? Так, курительный лист Эда Уитбреда, двести шестьдесят три фунта, десять, десять с половиной, одиннадцать, и одиннадцать с половиной… — Было что-то захватывающее в его напевном речитативе и конечном выкрике: «Продано!»

Время от времени аукционист переставал выпевать цифры и обращался к участникам аукциона:

— Теперь, джентльмены, переходим к листу Чарли Хендерсона. Вы все знаете Чарли и помните, что недавно к нему пришла беда: дотла сгорел дом, а вместе с домом и его младший сын. Лишние полцента помогут семье Хендерсона покрыть новый дом крышей, и Господь благословит вас за щедрость. Начнем с одиннадцати, кто больше, одиннадцать, одиннадцать, и одиннадцать с половиной, и двенадцать…

В другой раз он напомнил, что чей-то табак известен своим высоким качеством, отличается им из года в год, так что даже не надо проверять лист из середины кучи. Во время следующей паузы в цифрах прозвучало напоминание о том, что Джо Уилсон все еще прикован к постели с двумя сломанными ногами и что его сыновья собрали весь урожай, до последнего листа, хотя у самого старшего парня усов не больше, чем у персика.

Чесс хотелось, чтобы он перестал исполнять роль газеты и двигался вдоль рядов побыстрее. Ей также хотелось, чтобы люди перестали щупать табак Нэйтена. К тому времени, когда он пойдет с аукциона, они в нем, пожалуй, дыры протрут.

«Ох, ну скорее же, — мысленно взмолилась она. — Не то я сейчас запрыгаю от нетерпения».

Глава 8

До корзин Нэйтена оставалось еще три партии табачного листа. Чесс так крепко сцепила руки и держала их сцепленными так долго, что ее перчатки сделались скользкими от пота.

Она больше не видела Нэйтена. Он был где-то в этой молчаливой толпе, которая все росла и росла по мере того, как продолжался аукцион. Собралось уже больше сотни человек, и все они ждали, когда начнут продавать лимонные рубашки. По всему Дэнвиллу разнесся слух, что на складе «Большая звезда» должно произойти нечто из ряда вон выходящее.

«…Продано…»

«…Продано…»

«…Продано…»

Пора. Чесс затаила дыхание.

— А теперь настал момент, которого мы все ждали…

«О, нет! Ради Бога, не болтай! Просто запой свою песню и продай его. Я больше не выдержу!»

— …Это, наверное, лучший лист, который вы видели за всю свою жизнь. Во всяком случае, я такого уже много лет не видел. Вырастил его Нэйт Ричардсон. Многие из вас знают Нэйта, а те, которые до сих пор не знали, теперь точно будут знать! Но я готов поспорить, что почти никто здесь не знает того, что знаю я — а именно того, что Нэйт привез себе молодую жену. Поэтому, джентльмены, когда будете называть цены, вспомните своих собственных молодых жен и то, какую радость они принесли в вашу жизнь. И какие расходы. Дадим Нэйту больше всех!

Сквозь громовой хохот толпы Чесс услышала голос, выпевающий цифры:

— …Четырнадцать и четырнадцать с половиной, и пятнадцать, и еще половина, и…

Когда все было кончено, толпа разразилась такими криками и аплодисментами, что скворцы в страхе сорвались со своих насестов на стропилах. Их пронзительные крики и хлопанье крыльев еще больше усилили шум.

Лимонные рубашки были проданы за рекордную цену в сорок центов за фунт.

Чесс, обессиленная, прислонилась к стене. Нэйтен пожимал руки, принимал поздравления, шатался под дружескими хлопками по спине.

Аукцион прервался почти на полчаса. Сэмюэлу Аллену, владельцу склада, пришлось вызвать из конторы всех клерков, чтобы заставить разойтись толпу и возобновить торги.

Он уже весь покрылся испариной, когда подошел к Нэйтену, чтобы тот представил его жене. Шляпу он держал в руке.

Услышав аристократический выговор Чесс, выговор плантаторской знати из прибрежной Виргинии, он поклонился, перегнувшись в поясе. Его отец, сказал он, имел честь служить в армии Конфедерации под началом джентльмена с плантации Боксвуд.

— О, разумеется. Вы имеете в виду мистера Арчибальда Макинтоша, — любезно ответила Чесс. — Когда я в следующий раз буду писать своей семье, я попрошу передать ему ваши наилучшие пожелания.

Мистер Аллен сказал, что надеется, что мистер и миссис Ричардсон окажут ему честь принять от него люкс в Плантаторском отеле, пока они будут находиться в Дэнвилле. Он будет счастлив и благодарен, если они согласятся.

Нэйт согласился, и они пожали друг другу руки.

Аллен схватил саквояжи, стоявшие у ног Чесс, и заявил, что сам отнесет их в контору. Там он вручил их клерку, чтобы тот отнес их в отель. Затем широким жестом протянул Нэйту чек на сумму выручки.

— Не забудьте, мистер Ричардсон, что склад «Большая звезда» проводит аукцион быстрее всех в Дэнвилле и вам меньше приходится ждать.

Нэйт заверил Аллена, что будет об этом помнить.

— Миссис Ричардсон, я ваш покорный слуга, мэм.

Чесс подала ему руку для пожатия. Она была исполнена дружеских чувств к человеку, который дважды назвал ее «миссис Ричардсон». Она слышала это обращение впервые, и оно ей очень понравилось.

Аллен пробормотал слова благодарности.

* * *

Пока Нэйт и Чесс шли по Главной улице, их то и дело останавливали люди, желавшие поздравить Нэйта. Она едва выбрала момент, чтобы попросить его купить ей одеколону.

Конечно, сказал он, ведь теперь он богач. Если хочет, пусть покупает хоть целую кварту. Но сначала он отнесет чек в банк. Он боится, как бы чернила не поплыли и не изменили цифру. Сто шестьдесят два доллара пять центов. Он никогда в жизни не получал такой суммы, во всяком случае за один раз.

Управляющий гостиницей сам проводил их в номер. Три комнаты! Гостиная с моднейшей резной мебелью, спальня с китайским шелковым покрывалом на массив ной кровати красного дерева и облицованная мрамором ванная комната с газовой колонкой для подогрева воды, установленной над оправленной в красное дерево ванной. Управляющий показал, как пользоваться колонкой и как зажигать газовые лампы.

Когда он наконец ушел, Нэйт встал в середине гостиной и раскинул руки.

— Кто деньгу гребет, хорошо живет! — сказал он.

Он посмотрел на Чесс, она посмотрела на него, и они оба расхохотались. Только сейчас они могли поговорить в первый раз после аукциона, и болтали как сороки, сравнивая реакцию друг друга, напоминая друг другу о том, что сказал этот, что сделал тот и как выглядел вон тот, что стоял вон там.

Ты помнишь… а ты видела… а помнишь, как… я думал, я прямо сейчас свалюсь с ног… а мне хотелось заорать во все горло… представляешь?

Они переживали заново каждое мгновение, все свое беспокойство и страхи и все самые волнующие моменты. Много раз. Договорившись до хрипоты, они спустились в ресторан, чтобы поужинать. Они только что доели суп, когда к их столику подошел щегольски одетый молодой человек и сказал, что он репортер ричмондской газеты «Диспэтч». Он хотел, чтобы Нэйт рассказал, как ему удалось вырастить табак, о котором теперь все говорят.

— Ты стал знаменитостью, — поддразнила его Чесс, когда они вернулись в номер.

— Этот щенок ни разу в жизни не видел фермы. Ты обратила внимание на его ноги? Подумать только — на нем были гетры! Он наверняка все перепутает и переврет.

Но она видела, что ему очень нравится быть знаменитым. Она тоже была довольна. Репортер обещал послать газету в Хэрфилдс. Дедушка будет очень и очень рад.

Но не так рад и счастлив, как она сейчас. Никто на свете не сможет быть так счастлив, как она! Этот день и эта ночь были лучше самого прекрасного сна, который ей когда-либо снился. Вот когда у нее будет настоящая брачная ночь. Вот как это должно произойти. Как в сказке. Роскошная обстановка, упоительное волнение, ощущение блаженства от того, что она разделила самый яркий момент в жизни Нэйтена.

Миссис Ричардсон. Она была миссис Ричардсон.

* * *

Легли они поздно. Большая ванна с холодной и горячей водой поразила воображение их обоих. Нэйт увлекся даже больше, чем Чесс. Он провел в ванной больше получаса. Она несколько раз слышала, как он подбавляет горячей воды. Когда он наконец вышел, завернувшись в одно из больших полотенец, его кожа была ярко-розовой.

— Когда-нибудь у меня тоже будет такая штука, — поклялся он. — Это лучше, чем телефон и электрический свет вместе взятые.

Погрузившись в теплую воду, Чесс поняла его восторги. Она щедро налила в ванну одеколона, и от воды подымался душистый пар. Она могла бы пролежать здесь целую вечность. Но Нэйтен — ее муж — ждал ее. И сегодня будет ее настоящая брачная ночь.

Она распустила волосы, налила на щетку одеколона и расчесала ею свои длинные прямые волосы пятьдесят раз вместо обычных пяти. Волосы под рукой были шелковистые, мягкие. Шелковая ночная рубашка нежно касалась тела. Чесс открыла дверь и, чувствуя робость, босиком подошла к кровати.

— Этот одеколон и правда приятно пахнет, — сказал Нэйтен. Он сидел в кресле около окна.

— Хорошо иметь богатого мужа, — тихо проговорила Чесс и легла в кровать.

— Ты знаешь, что меня обрадовало больше всего, Чесс?

— Нет, что?

— Мой лист купил Дибрел. Он представляет в Дэнвилле «Лиггет и Майерс». Парень, который все не отставал от него и поднимал цену, был сын Дика Рейнолдса. Ему я уже продавал свой табак раньше. Но мистер Дибрел куда разборчивее, потому что «Лиггет и Майерс» — самая крупная фирма и самая лучшая. Их товар продается в каждом магазине, в каждом городе, на каждой миле дорог по всей страна Мой табак, возможно, будет продаваться аж в Калифорнии. Как тебе это нравится?