У прохода между рядами Антонио изобразил аплодисменты, а Фил одобрительно наклонил в ее сторону голову.

Сидевший рядом с Мими Генри Теогастус дружелюбно улыбался. Но почему-то он напомнил ей кота, проглотившего канарейку.

Она заметила, как приветливо кивнул Брайен Михаэльсон и осветилась улыбкой Тери, Когда Моника проплывала мимо.

Она увидела Еву и Эндрю Леонетти, сидящих впереди, и отметила про себя, насколько хорошо они смотрятся вдвоем.

Запах рассыпанных лепестков роз пьянил и кружил голову. Цвета и лица смешались и удалились. Она почти подошла к алтарю. У нее сбилось дыхание, когда глаза Ричарда и ее встретились. Он выглядел удивительно эффектно в своем черном смокинге. Высокий, красивый, импозантный. Легкая улыбка появилась на его лице, когда он шагнул вперед и согнул в локте руку. Последние несколько шагов они должны были сделать вместе. Моника набрала в легкие воздуха и просунула руку под его локоть. Она потеряла представление о времени, когда Линда забрала у нее букет, распушила фату. Началась церемония бракосочетания.

«Мы собрались здесь для того, чтобы стать свидетелями таинства соединения священными узами брака. Если у кого-либо из здесь присутствующих имеется какая-либо причина для того, чтобы предотвратить соединение священными узами брака Монику Д’Арси и Ричарда Чарльза Ивза, пусть он скажет об этом сейчас или хранит молчание о том навеки…»

Высказаться могли лишь против Ричарда, который был женат в течение многих лет, как-то отрешенно подумала Моника, после чего увидела, что Поль, племянник Ричарда, подносит отороченную кружевами подушечку с обручальными кольцами.

— Ричард Чарльз Ивз, согласны ли вы, чтобы эта женщина, Моника Лизетт Д’Арси, стала вашей законной женой? — слова епископа эхом отдались в соборе, когда Ричард пронзительно посмотрел в ее глаза. Моника лишь по губам его поняла, что он говорит «Да, согласен», хотя практически не слышала звука его голоса.

— Моника Лизетт Д’Арси, согласны ли вы, чтобы этот мужчина, Ричард Чарльз Ивз, стал вашим законным мужем…

Моника не слышала остального.

— Нет!

Епископ сделал паузу, его заостренное лицо вздрогнуло. Он вперил взгляд в Монику, словно не расслышав ее.

— …начиная с сегодняшнего дня и до тех пор, пока вас не разлучит смерть?

— Нет!

Моника увидела, как широко раскрылись глаза епископа. Она повернулась к Ричарду, который смотрел на нее с застывшей ледяной улыбкой.

— Моника, какого черта? — сделав вдох, произнес он негромко с плохо сдерживаемой яростью. Видеокамера крупным планом запечатлела его искаженное гневом лицо.

Моника слегка покачала головой.

— Нет, Ричард… Прости меня… Я не могу…

Какое-то странное спокойствие снизошло на нее. Она улыбнулась щедрой, открытой улыбкой, подобрала полы своего царственно великолепного платья и с высоко поднятой головой направилась к выходу. Моника покинула собор так, как могла это сделать только она. Величественно и легко скользя по белоснежному ковру и освещаемая яркими солнечными лучами, она подошла к лимузину.

Не обращая внимания на ошеломленного водителя, она скомандовала:

— Сразу же на Меррит Парквей. Мы едем в Коннектикут.

Пот застилал ей глаза, когда Моника добралась до тропы, ведущей к флигелю Паркеров. Ее платье-то и дело цеплялось за кусты роз и шиповника. Оно выглядело изрядно помятым, туфли поцарапались и запылились. Но Монику беспокоило лишь одно: только бы не опоздать!

Она тарабанила в дверь флигеля.

Нажимала на звонок.

Кричала.

Ответа не было.

Над покрытыми лаком волосами прожужжала муха, и, покружившись, улетела в сторону цветущих газонов. Июльский воздух был наполнен мирным, сонным запахом роз, маргариток и олеандров.

Моника с трудом сдерживала слезы отчаяния.

«Ты еще не мог уехать. Ты просто не мог».

Она бросилась к большому зданию. Может быть, новые владельцы знают, куда он уехал. Из верхнего окна донеслись звуки музыки. У нее перехватило горло: Паваротти… Ну не ирония ли судьбы!

Она решительно потянулась к латунному кольцу на дверях и стала отчаянно его дергать. Наградой ей стали звуки приближающихся шагов.

— Вы не могли бы мне сказать, куда…

В дверях стоял Пит Ламберт. Держа в руках недоеденный кусок пиццы, он с изумлением смотрел не нее.

— Куда что?

Монике показалось, что в ее груди не сердце, а отбойный молоток.

— Что вы делаете здесь? Я думала, что вы переехали.

— А что вы делаете здесь? Я думал, что вы выходите замуж.

— Я спросила первая, — сердито произнесла она.

Знакомая широкая, сводящая с ума улыбка озарила его лицо.

— Да, графиня, конечно же вы первая, — он взял ее за руку и провел в вестибюль.

Даже тогда, когда дом был пуст и свежеокрашен, он казался очень красивым. Сейчас же, обставленный выдержанной в светло-коричневых тонах мебелью, с пушистыми коврами ручной работы, он был бесподобен.

Впрочем, Моника пришла сюда отнюдь не для того, чтобы восхищаться отделкой. Она в упор посмотрела на Пита и упрямо повторила:

— Я думала, что вы переехали.

— Так оно и есть. Как вам нравится моя новая берлога?

— Ваша берлога? Должно быть, вы имеете в виду берлогу вашей мечты.

Он громко рассмеялся, бросил пиццу на коробку, стоящую на кофейном столике, и вытер руки о салфетку. Тем временем Моника пыталась решить для себя, не оказалась ли она в каком-то невероятном сне в духе Сальвадора Дали. Но Пит казался реальным, он отнюдь не был сновидением. Он был вполне материальным, из костей и плоти, и смотрел на нее, виновато поблескивая глазами.

— Я должен сделать признание… Это мой дом. Он был моим с самого начала.

— Как? Вы хотите сказать…

— Минутку, графиня. У вас был вопрос. Я на него ответил. Теперь моя очередь, — он поднял левую руку. — Я не вижу свадебной повязки на вас. Что случилось?

Моника выпростала запыленную лодыжку из-под складок платья.

— Я свободна и от алмазных вериг замужества, — ответила она. — Говорят, они уже вышли из моды.

Пит ничего не сказал, лишь внимательно вгляделся в ее лицо.

Моника вздохнула, пробормотала «Какого черта!» и выпалила:

— Я бросила Ричарда у самого алтаря… Ради тебя… и если ты еще… Если ты не…

Пит обнял ее с такой силой, что она задохнулась. Его рот буквально впился в ее губы. Моника уцепилась за него и отдалась поцелую со всей столь долго сдерживаемой страстью.

— Черт возьми, Моника! — Пит оторвался, чтобы глотнуть воздуха. — Ты дотянула до последней минуты!

— Не напоминай мне об этом, — попросила она, целуя ему грудь в вырезе тенниски и гладя ладонями его мускулистую спину. — Я была дура… А вот если ты не расскажешь всю правду о себе и этом доме, я ее выбью у тебя.

— Обещаю, Моника, обещаю! Давай присядем на минуту, — он подвел ее к дивану, усадил, притянул к себе и стал целовать ее в губы, в мочки ушей, в шею. Он жаждал сорвать с нее свадебное платье и исцеловать ее всю, но заставил себя проявить выдержку. Нужно было многое объяснить, рассказать Монике всю правду.

Он сжал в своих ладонях руки Моники и выдержал ее взгляд.

— Шутки в сторону, Моника. Я и в самом деле владелец этого дома. И вообще у меня много домов. — Увидев удивление на лице Моники, он засмеялся. — Я люблю покупать дома и самостоятельно приводить их в порядок. Некоторые я затем продаю, в других живу, как, например, в Палм Бич или в старом замке возле Лондона.

— Кто ты? — в изумлении спросила Моника.

— Пит Ламберт. Вообще-то, согласно документам, я Питер Амброуз Ламбертино. Мой отец сделал бизнес на производстве замороженных пищевых продуктов и оставил состояние моему брату Теду и мне. Каждый из нас получил капитал, достаточный для того, чтобы купить парочку небольших стран. Если добавить сюда стоимость акций, доверительную собственность и растущие проценты, можно смело сказать, что я могу не беспокоиться о хлебе насущном.

— Так ты миллионер? — спросила Моника, пытаясь скрыть удивление, по поводу того, что этот плотник с обветренным лицом, которого она привыкла видеть в спортивной одежде и бейсбольной кепке, — владелец огромного состояния.

— На порядок выше, — серьезно ответил он. — Я полагаю, что отцу хотелось, чтобы я вместе с Тедом руководил семейным делом. Но у меня иной склад характера. Я всегда предпочитаю делать все собственными руками. Мой отец — светлая ему память! — понимал это. Он обеими ногами стоял на земле, начиная как пекарь. Так что Тед сейчас управляет компанией в одиночку, я только иногда бываю на заседаниях совета директоров. Это избавляет меня от ежедневного парадного костюма и галстука.

Моника стукнула кулаком ему в предплечье.

— И ты никогда об этом мне не говорил? Но почему?

— Поверь, Моника, мне иногда очень хотелось все рассказать… Ты самостоятельно пробилась наверх, я был рожден в богатстве, — тень легла на его лицо. — Удивительное дело… Мне почему-то постоянно встречались женщины, которых интересовал вопрос, что я имею, а не что я представляю собой. Совсем другое чувство, когда знаешь, что тебя кто-то любит или хотя бы испытывает симпатию к тебе, к твоей личности, а не к твоему богатству. Были мгновения, когда я чуть не рассказал тебе все — хотел составить конкуренцию Ричарду Ивзу на его условиях. Но все же подумал, что деньги не должны стать стимулом для принятия тобой решения. И вообще они должны быть выключены из игры. Иначе я потерял бы больше, чем даже в том случае, если бы ты решила соединить свою жизнь с Ричардом.

— Ты просто тупица! Я люблю тебя за твои человеческие качества, — Моника схватила его за концы воротника тенниски и в такт словам стала дергать их. — Черт побери, я ушла от Ричарда на глазах четырех сотен друзей, близких и знакомых. Я оставила его перед алтарем в соборе св. Патрика и наплевала на состояние, на работу, на медовый месяц на греческих островах! И все это ради своего несносного, упрямого, очаровательного и чертовски привлекательного партнера по танцу! Тебе о чем-нибудь это говорит?