Отличные кадры!

Ева и Нико тоже были замечательной парой. Глядя на их фото, невозможно было представить, что кто-то любит друг друга больше, чем они. И такой контраст: она белокурая и гибкая, он смуглый, черноволосый, с глазами цвета волны, которые, казалось, пронизывали насквозь и раздевали Еву всякий раз, когда он бросал на нее взгляд.

Да, размышляла Моника, при всем своем высокомерии и скептицизме, он проявил настоящий профессионализм во время съемок. Но едва лишь Нико снял с себя смокинг и галстук-бабочку, как тут же сел за руль курортного джипа и с бешеной скоростью помчался к старому Кипахулу по извилистой узкой дороге.

Его не интересовали буйная тропическая растительность, застывшие черные потоки лавы и живописные скалы. Его не интересовали, как пояснила Ева, плантации ананасов и водопады. У него зуд к гонке, к скорости.

Брайен их тоже покинул.

Он быстро завязал дружбу с Тамбурелли, телохранителем Евы. И поскольку Тамбурелли был в этот день выходным, они вдвоем отправились на Большой остров, пока Тери была занята в будуарных съемках.

На несколько часов единственным мужчиной, с кем Моника могла общаться, стал Антонио.

— Начался дождь! — вдруг закричал этот малорослый тиран.

— Но солнце светит, надо продолжать съемку!

— Как?! Чтобы погубить мои камеры?! Вы с ума сошли! Сворачивай все немедленно!

Моника прошла по помосту, чувствуя, как ледяные капли дождя врезаются в ее золотистое трико.

— Все внутрь, — скомандовала она.

Люди направились к дверям, техники бросились укрывать камеры и осветительное оборудование. Мими и Хеджер заталкивали в пластиковые мешки купальные костюмы, шлемы, солнцезащитные очки и прочий реквизит.

Еве и Тери не нужно было повторять команду дважды. Дрожа от озноба, они накинули на себя халаты и бросились спасаться от безжалостного ветра.

— Может, вы обойдетесь кадрами на воде, которые были сделаны ранее, Моника? Неужели из сотни нельзя выбрать что-нибудь? — проворчал Антонио. — А сейчас я сделаю будуарные снимки… Думаю, через часок мы наконец с этим разделаемся.

Моника посмотрела на свинцовые облака, плывущие с запада. Вот-вот должен был начаться проливной дождь.

— Ну, что ж, на меня писал всякий, — пробормотала она, засовывая блокнот с программой съемок в сумку. — Почему бы и матери-природе не сделать того же?


«Что лучше — нырнуть сейчас в ванну или вздремнуть? — колебалась Ева. — Чего мне хочется больше?»

Тропическое солнце и беременность лишили ее сил. Перерыв в съемках был очень кстати. Однако, взглянув на зловещие свинцовые облака вдали, она встревожилась: облака клубились как раз над тем местом, где в этот момент находился Нико.

— Спасибо, Том, — сказала она телохранителю, когда тот опустил зонтик и пошел впереди нее.

— На вилле все в порядке, мисс Хэмел. Я припаркуюсь у ворот. Если вы не пожелаете, чтобы я остался здесь до прихода мистера Чезароне.

— Идите. Я вызову вас сиреной, если понадобится.

Ева заперла переднюю дверь. В этот момент ее больше беспокоил Нико, чем Билли Шиэрз.

«Может, у него хватит здравого смысла уйти от дождя, — у нее сжалось сердце, когда она представила себе, как он едет сейчас по этим скользким, незнакомым дорогам в такую кошмарную погоду. — Подумай о нашем ребенке, — обратилась она к нему в мыслях. — Нельзя же всегда быть таким бесшабашным».

Ева бросила соломенную сумку на кофейный столик и сняла с себя мокрый купальный костюм. Сладко зевнув, она двинулась к разобранной кровати. Когда она взяла халат Нико, который горничная аккуратно положила на цветастую простыню, что-то выпало из кармана.

Она посмотрела на лежащую на полу вещь. Сережка из лучистого колчедана с ониксом и рубинами.

Тревожное предчувствие охватило Еву. Она нагнулась и подняла серьгу.

Сережку, принадлежащую Марго, она узнала бы из всех. Ева сама подарила эти серьги сестре, когда та окончила медицинский колледж. Они были на ней в тот вечер, когда Ева и Нико встречались с Марго в ресторане в Нью-Йорке.

Ева вертела сережку в руках.

Как она попала в карман халата Нико?

Она опустилась на кровать, сжав серьгу в дрожащей руке.

Нет.

Она снова посмотрела на сережку.

Нет!

Сережка жгла ей ладонь. Она бросила ее на пол, как если бы это был раскаленный уголь, и продолжала молча смотреть на нее.

Ева закрыла лицо руками. Он не должен был… Он не мог…

Но тогда как?!

«Ведь должно же быть этому объяснение», — подумала она, пытаясь успокоиться.

И оно было. И только единственное.

«Bambina, я больше никогда не сделаю чего-нибудь такого, что причинит тебе боль».

Слезы брызнули из ее глаз. Следы горечи, отчаяния и гнева.

«Ты прав, Нико. Прав…»


— Bambino что с тобой? Ты выглядишь так, словно… Что-то случилось?

С черных волос Нико и его щек стекали капли дождя. Ева молча открыла ему дверь и отступила на шаг.

За дверью пророкотал гром. Бело-голубым зигзагом молния перерезала небо.

— Что с тобой, Ева! Ты пугаешь меня! — Его лицо побледнело. — Это связано с Билли Шиэрзом?

Она дернулась, когда Нико взял ее за плечи, и оттолкнула его руки.

— Не прикасайся ко мне!

Нико опустил руки.

— Ева, объясни мне, в чем дело?

— Дело во лжи, Нико. И в предательстве.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду…

— Ты прекрасно все понимаешь. Я хочу сказать всего две вещи, а затем не желаю больше видеть тебя. Никогда.

Нико оцепенел.

— Bambina…

— Не смей меня так называть! Ты и ее так называл?!

— Кого? — хрипло спросил он.

Одарив его убийственно ледяным взглядом, достойным богини мести Немезиды, Ева бросила ему вещь, которую до этого держала в руке.

— Держи! И больше не теряй трофеи из коллекции своих побед. — Еве очень хотелось плюнуть ему в лицо.

Нико недоуменно смотрел на сережку, лежавшую на его широкой ладони.

— Ева, это зашло слишком далеко… Ты пугаешь меня. Это Билли Шиэрз сделал тебя такой нервной? Все это ерунда… Я хочу, чтобы ты успокоилась… Подумай о ребенке.

— Не говори о моем ребенке! — Она шагнула к Нико и, размахнувшись изо всей силы залепила ему пощечину.

Когда она попыталась ударить его второй раз, Нико схватил ее за запястье.

— Отпусти меня! — закричала Ева. — Не ты ли говорил мне, что совершенство достигается практикой? Так дай мне попрактиковаться.

— Ты с ума сошла!

— Ты практиковался с ней, Нико? Ты готовился к нашей свадебной ночи с ней — с Марго?

У Нико прервалось дыхание. Он отпустил руку Евы и отступил на шаг. Его лицо вначале вспыхнуло, затем побледнело. Он снова уставился на сережку, которую все еще держал на ладони.

— Ева, выслушай меня, — медленно начал он.

— Две вещи, Нико, Ciao[15]. Навсегда!

Кровь отхлынула от ее лица, когда Ева сняла с пальца обручальное кольцо и швырнула его к ногам Нико. За этим последовал амулет.

Она резко повернулась на пятках и направилась в спальню.

— Твой чемодан в вестибюле у коридорного. Ты можешь сам дать ему на чай.

До нее донесся дрожащий голос Нико.

— Ева, я не могу позволить тебе так поступить! По крайней мере, дай мне возможность объяснить! Она ничего для меня не значит, ты же для меня — все! Я искуплю свою вину, клянусь! Я порвал с ней ради тебя и ребенка… Я знаю, это была ошибка, я ей сказал…

— Убирайся отсюда! — Она зарыдала от ярости и бессилия перед предательством. — Разве ты не понимаешь, Нико? Я теперь не смогу верить тебе! — Слезы градом катились по ее щекам — слезы горечи и отчаяния. — Ева, я знаю, что ты очень расстроена. Ты имеешь право ненавидеть меня! Но, пожалуйста… Боже мой, пожалуйста, Ева, не делай этого! Я не хочу расставаться с тобой! Я люблю тебя!

Ева бросила на него взгляд, полный ненависти. Она не удостоила его больше ни одним словом. Он их не заслуживал.

Она окончательно закрыла свое сердце для него. Она вошла в спальню, хлопнула дверью и заперлась изнутри.

Нико бегал возле двери спальни, гневался, ругался и упрашивал Еву еще по крайней мере в течение часа, однако она не отвечала. Затем в дверь виллы постучал Том Свенсон.

— Мисс Хэмел просила меня проводить вас в вестибюль. Сюда, пожалуйста, мистер Чезароне.

Даже если телохранитель испытывал какую-то симпатию к Нико, он ее не выказал. Вместо обычной доброжелательной улыбки Нико увидел плотно сжатые губы и упрямо поднятый подбородок. Он сейчас ничем не напоминал покладистого партнера по игре в теннис. Сейчас он был при исполнении служебных обязанностей.

Нико метнул на него свирепый взгляд. В отчаянии и слепой ярости он повернулся и выкрикнул в дверь спальни:

— Прекрасно! Я уезжаю в Нью-Йорк! Когда ты образумишься, позвони мне.

Ева впала в какое-то оцепенение. У нее все болело, словно ее избили. Боль была такой, что не хватало сил даже плакать. Она бродила по комнатам опустевшей виллы, внешне такой роскошной, но не способной дать душевный комфорт.

Впрочем, покоя она не обретет нигде. В голове у нее шумело, словно тысячи волн бились о берег.

Ева не стала принимать снотворного. Не следовало рисковать: это может повредить ребенку, что бы там ни говорили.

Ребенок.

«Теперь нас будет только двое, — прошептала она, ощупывая рукой слегка округлившийся живот. — Но это ничего. Я позабочусь о нас обоих».

Внезапно Ева вспомнила, что еще не приняла положенную ежедневную дозу поливитаминов.

Автоматически передвигаясь, она взяла соломенную сумку, лежащую на кофейном столике, и стала шарить в ней в поисках темного пластикового флакона с пилюлями.