Она вздрогнула от голоса Джона, который появился в дверях.

— Дорогая, где ты прячешься?

Ана едва не уронила коробку.

В черном смокинге он чувствовал себя так же легко и непринужденно, как и накануне в джинсах, когда они бродили возле скал.

— Угадай, кто хочет с тобой сфотографироваться?

— К-кто? — выдавила из себя Ана, — прокашлявшись. — Кто? — повторила она.

— Губернатор с женой! Они ожидают у рождественской елки, там же фотограф. А Уильям Тоубс третий просит твой автограф для своей матери… Ана, что с тобой? Такое впечатление, что ты собираешься упасть в обморок…

— Да, дела всякие… Это пришло от Арни… Вообрази, не дают ни минуты покоя, даже в сочельник. — Ана что-то лепетала, чувствуя себя круглой идиоткой.

«Глубже дыши, Ана… Медленнее. Сосредоточься и сыграй нужную роль».

Ана сделала гримасу, как если бы ее мучила головная боль, и прижала пальцы к вискам.

— Должно быть, я выпила перед обедом слишком много шампанского, — сказала она с усмешкой. — Я вышла прогуляться, чтобы освежить голову, но… если я не приму аспирина, я могу умереть… Дорогой, я сейчас вернусь.

Джон положил руку ей на плечо, в его серо-голубых глазах отразилась тревога.

— Я принесу тебе лекарство.

— Не беспокойся… Тебе надо общаться со всеми. — Она обворожительно улыбнулась ему и направилась к двери.

— Погоди, ты, кажется, уронила это. — Джон наклонился, чтобы поднять глянцевую бумажку, на которую она наступила.

Ана похолодела. Должно быть, она не заметила одну из фотографий.

Джон выпрямился и взглянул на то, что поднял.

— Рождественская открытка, — сказал он и небрежно бросил ее на стол. — Наверное, упала с камина.

— Джон, — еле слышно произнесла Ана. — Если я не приму сейчас аспирина, тебе придется поднимать меня с пола.

— Так поспеши, родная… Ведь скоро полночь.

— Через несколько секунд… Обещаю.

Вверху, в туалетной комнате для гостей, ее вырвало. Она прополоскала рот и бессильно легла на холодный пол.

В горле стоял ком, на щеках выступил пот. А внутри она чувствовала леденящий холод.

Ее мозг словно отключился.

«Думай! Думай!» — приказала она себе.

Джон сейчас отправится искать ее.

«Думай! Быстро!»

Она заставила себя встать с пола и посмотрела на коробку.

— Я не позволю тебе воспользоваться этим, Эрик Ганн… Ни за что в жизни!

Фотографии и записку Ана бросила в камин и смотрела, как они сгорают, превращаясь в пепел. Видеокассету она затолкала в сумочку.

Ана не могла сказать, в какой именно момент приняла решение.

Она услышала доносящуюся снизу мелодию «Шотландской застольной»:

Забыть ли старую любовь

И не грустить о ней?

Забыть ли старую любовь

И дружбу прежних дней?

— Да! — решительно сказала Ана. В ее глазах стояли слезы. — Забыть!

И никто, кроме персидской дымчатой кошки, не заметил, как она ушла.

Глава двадцать пятая

«Графиня» сияла огнями, благоухала ароматами тропических цветов и наполняла просторы океана музыкой. Она скользила по заливу, оставляя за собой пенящийся след. Даже днем нельзя было обнаружить на ней следы ее прежнего названия — «Шенна».

Для Моники этот праздничный круиз под луной, который, по ее замыслу, должен был дать возможность набраться сил для предстоящих напряженных многодневных съемок, превратился в плавание на «Титанике».

Куда к черту подевались Ана Кейтс и Джон Фаррелл?

Шофер, который должен был привезти их из аэропорта, доложил, что на самолет они не садились и в списках пассажиров не значились. Моника сказала чтобы он дожидался следующего рейса. Он остался ждать следующего, затем еще одного.

Ана Кейтс и Джон Фаррелл в этот день так и не появились.

Моника тщетно звонила на материк. В Лос-Анджелесе ей ответил автоответчик Аны. В доме фамильной резиденции сенатора Фаррелла в Род-Айленде без всяких пояснений сказали, что сенатор не отвечает на звонки.

— Тогда мисс Кейтс?

— Мисс Кейтс отсутствует, — последовал невразумительный ответ.

— Я предъявлю иск этим типам, — раздраженно сказала Моника, бросая трубку. А тем временем «Графиня» продолжала скользить по освещенной луной поверхности залива.

«Что, если они вообще не приедут? Что делать тогда?»

Она попыталась успокоить себя.

«Все образуется. Они непременно будут здесь утром и объяснят, почему вынуждены были задержаться. Ну, а если нет…

Никаких «если нет»! Они должны быть здесь! Гарантировано!»

— Кто готов еще выпить шампанского? — с напускной веселостью предложила она, выходя на слабо освещенную палубу, где находились Ева, Нико, Тери, Брайен, Мими и другие участники съемочной группы.

— Ты связалась с ними? — спросила Ева.

— Пока нет, — безмятежным тоном ответила Моника и юркнула вниз по спиральной лестнице, чтобы повидать Ричарда и других гостей.

Ричард находился в салоне, где были также Антонио и его давний друг Фил. Вместе с тремя телохранителями Евы они восхищались уловом Ричарда.

— Если вы серьезные рыбаки, вам нужно отправиться в рыболовный круиз после того, как закончатся съемки, — предложил Ричард.

— Может быть, в другой раз. — Тамбурелли бросил взгляд на палубу, где Ева кормила Нико ананасом. — Сейчас у нас поездка сугубо деловая.

Ричард вопросительно посмотрел на Монику.

— Какие успехи?

— Успехи себе я создаю сама, — весело сказала она.

Ричард взял Монику за руку и отвел ее в сторону.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, Мо. Ты дозвонилась до них?

— Мы поговорим об этом позже, — быстро ответила она и изобразила приветливую улыбку, поскольку в каюту вошла Тери.

— Кто-нибудь догадался захватить драмамин? — с надеждой спросила она.

Лицо девушки было зеленым, как долларовая купюра. При свете ламп, которые зажгли после того, как солнце погрузилось в мерцающую топазовую воду, было видно, что ее может вырвать.

Полная сочувствия Моника направилась к ней.

Она понимала, каково сейчас Тери Метьюз.


Драмамин не помогал.

Несколькими часами позже, лежа на широкой кровати в объятиях Брайена, Тери чувствовала себя щепкой в штормовом море.

— Брайен, не шевелись, иначе меня вырвет, — простонала она.

Брайен вздохнул, окончательно простившись с надеждами на то, что они романтично проведут эту ночь. Дела шли не вполне так, как планировалось.

«Ты думал, что ночь с шампанским, гирляндами цветов, с обедом при луне на роскошной яхте, какой тебе и не снилось, принесет обжигающую страсть.

Увы!»

Вместо этого Тери на весь вечер заперлась в гальюне. Этот идиот, новый телохранитель Эверетт, разлил красное вино на белый обеденный костюм Брайена, в котором он собирался завтра сниматься. А Ричард Ивз и Моника Д’Арси тихо ссорились в течение всего обеда из пяти блюд, который происходил в роскошной столовой яхты.

Вот такая идиллия.

Он хотел пива.

Он хотел устойчивости.

Он хотел спать с Тери.

С того сочельника, когда Тери вернулась из Питтсбурга, она была какой-то отчужденной. Теперь, когда он знал, чего хочет, похоже, она все еще не определилась.

Что произошло в Питтсбурге? Чем объяснить ее сдержанность и холодность? Брайен готов был биться об заклад, что причиной был Эндрю Леонетти.

«Если я не в состоянии заставить ее забыть о нем даже здесь, то, значит, я самый настоящий идиот».

Вилла, на которой они жили вдвоем, была настоящей сказкой. Роскошь не поддавалась описанию. Рядом находился купальный бассейн, в который низвергался водопад, благоухали цветники. От посторонних глаз двор был защищен высокой стеной. Под ветерком покачивались и шевелились пальмы. Неподалеку находилась специальная яма для персонального праздничного костра. Они могли заниматься любовью под звездами, и обитатели соседней виллы не будут знать об этом.

Внутри было пять огромных совершенно удивительных комнат, обставленных мебелью, обитой японскими тканями пастельных тонов, устланных толстыми коврами, украшенных произведениями искусства аборигенов, корзинами с живыми цветами и живописными фруктами. Огромные во всю стену окна открывали вид на океан и казались ожившими почтовыми открытками.

Брайен не мог даже вообразить, что есть люди, которые живут в таких условиях.

Свет включался автоматически, когда он или Тери входили в комнату. Телефоны были оборудованы автоответчиком. В гостиной и спальне стояли широкоэкранные телевизоры.

Но Брайен не был намерен тратить время на телевизор.

— Тери, я могу что-нибудь сделать для тебя? — прошептал он в темноте, коснувшись ее плеча.

— Новый желудок, новую голову и десять часов сна в придачу, — простонала она. — О, Боже, завтра утром я не перенесу езду в джипе по горам к месту съемок.

Даже мысль об этом заставляла Тери содрогаться. Она никогда не чувствовала себя до такой степени разбитой и несчастной. Утренняя слабость не шла ни в какое сравнение с ее теперешним состоянием.

Она думала об Эндрю и Адаме. В этот момент они в Диснейленде. Эта поездка была рождественским подарком Эндрю мальчику.

«Я могла бы сейчас пожимать руки Микки Маусу на твердой земле вместо того, чтобы всю ночь блевать на яхте», — подумала она, зажмурившись.

Ей было жалко Брайена. Он действительно старался изо всех сил. Однако стоило ей подумать о том, кто будет воспитывать вместе с ней ребенка, и перед ней возникало лицо Эндрю. Она вспомнила, как он обнимал Адама, съезжая на санках с горы в последний день их пребывания в Аликвиппе. Ей не забыть их смех и восторг на лицах, чувства все возрастающей близости между всеми троими.