Молодые же учительницы, демонстрируя знание юношеского жаргона, бывает, сразу начинают изъясняться на языке своих двоечников, бойко выдавая фразочки вроде «Кончай базарить», «Мне как-то по барабану» и «Ну и флаг тебе в руки». Ученики, понятно, в восторге, а бедным наставницам невдомек, что детки низвели их до полного с собой равенства и что возводить разрушенный барьер придется при помощи скандальных разбирательств с привлечением родителей и школьной администрации.

Лично я отношу себя к условной категории троечников, чей девиз — «Не мешайте мне жить, и я вам еще пригожусь». Позиция эта самая удобная и, по моим наблюдениям, разделяемая подавляющим большинством школьных работников. Единственная проблема в том, что она отлично известна и начальству, которое само выросло из рядовых школьных работников. И которое, понятное дело, теперь всячески старается дотянуть условных троечников до хорошистов.

Взять, например, нашу Светлану Анатольевну — «первого» завуча. Она знает свой коллектив, как опытный учитель — свой выпускной класс. И в меру своих недюжинных сил старается, чтобы каждый его член приносил школе посильную пользу. С этой-то целью она обычно и приглашает меня, как и других, к себе в кабинет.

Как и другие, я переступаю порог с типично троечной мыслью: «Небось опять какая-нибудь выставка! Или конкурс книжных иллюстраций! Сказать — скоро инвентаризация, не до того…» Но через секунду, увидев ясные глаза нашей Светланы за стеклами очков, аккуратный седой начес и безупречную белую блузку (условный образ «учительница первая моя»), я начинаю смутно ощущать в глубине своего существа какие-то дополнительные профессиональные резервы. И чувствую, что мои условные тройки по ряду предметов вполне могут превратиться в четверки.

— Марина Алексеевна, — начинает она своим тихим серебристым голосом, — ни для кого не секрет, что интерес детей к художественной литературе в последние годы заметно снизился. И в этих обстоятельствах наш с вами профессиональный и человеческий долг…

В тоне ее нет и намека на какой-то нажим — только мягкая поэтическая грусть. Таким голосом хорошо читать стихи. (Любопытно, что она читает на ночь? Какое-нибудь «Искусство управлять собой и людьми»? Дейла Карнеги? А может, руководство по черной магии? Однажды этим самым голосом, тоже безо всякого нажима, она непостижимым образом побудила меня принять участие в спартакиаде учителей, а именно — бежать пятьсот метров по непересеченной местности. В то время я была моложе, наивнее и здоровее. Но именно на этой дистанции, посреди липовой рощицы, в свежий осенний день меня впервые посетила мысль о смерти.)

— …местных поэтов, писателей. И вы должны нам в этом помочь, — заключает она, глядя на меня почти нежно.

Я, кажется, отвлеклась. Светлана, пожалуй, переусердствовала — чуть не усыпила меня своей гипнотической речью. Что ей, собственно, на сей раз понадобилось?

— Ну-у, в отношении регионального компонента программы… — наудачу бормочу я. — Так вы же знаете, Светлана Анатольевна, у нас же ни пособий, ни разработок, ни…

Брови Светланы приподнимаются под угрожающим углом.

— Вы не уловили мою мысль. — На этих словах она делает красноречивый акцент и затем — не менее красноречивую паузу. Я чувствую, что заливаюсь краской: все-таки двоечница — это не мой условный тип! — Речь о том, чтобы пригласить в школу профессионального писателя! Можно даже нескольких…

Тут следует еще одна пауза — для тугодумов. И действительно, я что-то не соображу: где это я возьму нескольких писателей?

— На ваш выбор я полагаюсь. Вот телефон их союза, договоритесь. Живое общение с творческим человеком во все времена благотворно действовало на подрастающее поколение…

Тут я опять чуть было не брякнула, как отпетая двоечница: «А у нас что, целый писательский союз есть?» Но, уже открыв рот, в последний момент промямлила вместо этого: «А-а, м-м, ну да… хорошо… обязательно». И удостоилась снисходительного кивка, приблизительно соответствующего оценке «удовлетворительно».

А может быть, я не вышла замуж из-за элементарной строптивости? Из-за того, что не способна терпеть вот эти самые «подай-принеси», «вынь да положь» и «поди туда, не знаю куда». Даже от начальства, даже какой-нибудь раз в месяц! А если от мужа — и что ни день?! Это ведь, насколько я понимаю, закон почти что каждого супружества! Взять хотя бы Людкиного Сергея: симпатичный мужик, косая сажень в плечах, сочиняет песни под гитару и вообще душа любой компании. Но посмей только Людасик не подать ему горячий завтрак!

Вот, например, недавно зашла к ней и, помню, изумилась: на ее солидных полках, посреди Пушкина, между прозой примерно и драматургией, втиснулся самозванцем здоровенный фолиант каких-то «Внутренних болезней». Ближе к Тургеневу расположились как дома растрепанные «Справочник педиатра» и «Фармакология с рецептурой». А в ответ на мое веселое предположение, что вот, мол, решили-таки исковеркать сыну судьбу, с восьмого класса приговорили ребенка к медицине, Людка вдруг захлюпала носом, упала на стул и прорыдала, что у Валерика осложнение после гриппа, подозревают почечную недостаточность и назначили гемодиализ — что-то такое очень действенное, но чреватое осложнениями.

Я, конечно, спохватилась, подскочила к ней и наобум забормотала что-то про иммунную систему, бифидум-бактерии и гомеопатию. Но Людка только головой трясет, и слезы градом. Я только тогда и поняла, что это на самом деле бывает, а не для красного словца придумано — «слезы градом».

И тут Сергей завопил из кухни дурным голосом: «Люся! Так я кофе сегодня дождусь или нет?!» И Людасик, сглотнув слезы, помчалась — по-моему, кормить супруга с ложечки. Барда своего!

А я подумала: повезло нам с мамой все-таки, что за папой таких привычек не водится! И еще потом на досуге поразмыслила и пришла к выводу, что девочкам из нормальных семей замуж выходить вообще значительно труднее, чем прочим. Поскольку им все-таки есть с кем сравнить!

Так рассуждала я, бредя из кабинета завуча к себе в библиотеку. А дальше, постепенно успокаиваясь, рассуждала я и о том, что на этот раз, похоже, пронесло и что встреча с писателями — это все же как-никак не выставка иллюстраций.

В конце концов я приободрилась и даже слегка обрадовалась. И вдруг решила: а зачем звонить им в союз? Интереснее туда сходить. На законном, так сказать, основании. Посмотреть живьем мастеров слова! Использовать шанс!

Я надела длинную серо-бежевую юбку. И серый свитер грубой вязки. Мама со вздохом оглядела меня. «Мышка моя серая!» — прочитала я в ее глазах.

Бусы из плоских продолговатых коричневых зерен я нацепила уже на лестнице, вытащив из сумки. Мама еще лет пятнадцать назад официально сообщила мне, что я выросла из дешевой бижутерии. Но для меня эти бусы — не бижутерия. Для меня они — зерна неведомого растения, может, откуда-нибудь из Бразилии или даже Африки, талисман, оберег, таинственный предмет силы.

Но с мамой о подобных предметах не очень-то поспоришь — хотя бы потому, что все знакомые в один голос твердят, что у нее безупречный вкус.

Надо сказать, что все наши соседки от пятидесяти и старше обожают хвастаться перед ней своими туалетами, и для каждой у нее обязательно найдется комплимент. Это, я считаю, своего рода талант, вроде ясновидения. Лично я бы ни за что не смогла выдавить из себя какое-нибудь: «Светочка! В этой блузке вы моложе ровно на двадцать лет!» или «Поздравляю, Надежда Петровна! Вот теперь вы нашли свой стиль!» И как-то искренне у нее это выходит. Чудеса!

А вот я, неблагодарная, не ценю мамины советы. И нет-нет да и приобретаю где-нибудь на распродаже или в секонд-хэнде полосатое платье-матроску или рубашку со слегка вылинявшим, однако все еще радужной расцветки попугаем. (Но ведь красиво же! Что-то от рассказов молодого Джека Лондона!) И эти дивные вещи, ясное дело, потом лет десять валяются в шкафу. (Ну, потому что куда же мне, в самом деле, их носить? И когда? Разве что на рынок, и то если родители уедут в санаторий.)

С серым цветом не легче. Собственно говоря, я не могу толком объяснить свое к нему пристрастие. Но женские фигуры в сером, в том числе и собственная, почему-то вызывают во мне сладостное ощущение уюта, тепла и некоторой праздности, даже, пожалуй, праздничности, или, может, предчувствия праздника — словно небо перед первым снегом… Мама же непоколебимо убеждена, что серый — эквивалент безликого. И когда я в очередной раз распускаю и заново перевязываю свою серую шапку, она хотя и будто бы деликатно молчит, но на самом деле активно транслирует мне свои мысли. Телепатическая связь, а может быть, гипнотическое внушение — еще один из многочисленных маминых талантов. (И кто знает, не потому ли они с папой живут, как все уверены, душа в душу?)

Однако я так же молчаливо и стойко сопротивляюсь внушению. И в результате этих усилий имею в своем гардеробе не только серую шапку, шарф и свитер, но и несколько вещей голубовато-, зеленовато- и даже розовато-серых тонов.

Облаченная в любимый цвет, я шла по улице, и предчувствие праздника потихоньку утверждалось во мне. Приметой его был уже сам день (среда), называемый методическим, — день моего узаконенного отсутствия в школе. И в этот день мой путь лежал не в какой-нибудь там методический центр или бибколлектор, а в Дом творческих союзов — творческую Мекку нашего города!

Стояла погода, запечатленная классиком в словах: «А климат такой, что того и гляди снег пойдет». В такую погоду люди теряются с выбором одежды: с одной стороны, осенние свитера и куртки-ветровки вдруг резко отказались греть владельцев, с другой — неужто вот так прямо сегодня и напялить дубленку или стеганый пуховик?! И все робко посматривают наверх в ожидании бесшумно-пушистой небесной команды.

В маршрутке сидели две интересно одетые женщины моего поколения. Одна, пожалуй, помоложе и пополнее, с хорошеньким и капризным личиком. Вернее, «капризное» — писали о таком выражении лет сто назад, а сейчас его можно было бы назвать скорее решительным, с упрямым взглядом и «вредными» складочками у губ. Такое лицо может быть и у парикмахерши, и у какой-нибудь офис-секретарши. Коротенький чубчик агрессивно-оранжевого цвета свидетельствовал об отсутствии комплексов. (Я искренне восхищаюсь женщинами без комплексов. По-моему, они очищают и ионизируют воздух, как гроза!) Но в настоящий восторг привело меня ее пончо: бежевое, рельефно-ажурной вязки, а вместо бахромы по краю — небольшие круглые помпончики. Толстушка в пончо с помпончиками! Это зрелище прямо-таки щекотало глаз! Но увы, только до тех пор, пока она не скомандовала водителю: «На Садовой остановите!» Голос у нее был грубый и какой-то неряшливый. И помпончики сразу показались вульгарными.